Джудит Леннокс - Следы на песке
Обзор книги Джудит Леннокс - Следы на песке
Джудит Леннокс
Следы на песке
Памяти моей матери
I
Замок на песке
1920–1940
Глава первая
Поппи впервые увидела его в тот момент, когда он замахнулся, чтобы бросить собаке палку. Изгиб руки на фоне сизого неба, собака, плывущая в ледяной воде, и его красный шарф — единственное яркое пятно среди лишенного красок пейзажа. Ей понравилось, как он наклонился потрепать собаку по голове, не обращая внимания на то, что с мокрой шерсти на него фонтаном летят брызги. Когда он снова закинул палку в море — на этот раз еще дальше, — она закрыла глаза и сказала себе: «Если собака сейчас ее выловит, я пойду учиться на стенографистку». Она открыла глаза, увидела едва различимую над волнами собачью морду и челюсти, сомкнувшиеся на палке, развернулась и пошла обратно в отель.
Стоял апрель, холодный пасмурный апрель. Поппи вместе с матерью и сестрами отдыхала в Довиле.[1] Из-за войны Ванбурги пять лет — с лета 1914-го — не ездили за границу. Впрочем, Довиль остался точь-в-точь таким, каким его помнила Поппи: длинные белесые дюны, дощатая дорожка для прогулок, казино, ресторан, магазины. Если бы не молодые мужчины в инвалидных креслах, которые, словно смятые подсолнухи, пытались поймать хоть лучик солнца, изнывающей от скуки Поппи могло показаться, что она по-прежнему замурована в своем унылом детстве.
Завтраки в отеле неизменно проходили под аккомпанемент жалоб матери. «Кофе просто невозможный… После всего, что мы пережили… Хлеб такого жуткого цвета, а комнаты такие холодные…» Поппи, вспоминая молодых инвалидов на пляже, готова была сказать: «Все это так, мама, но у тебя хотя бы нет сыновей!» Но она закусывала губу и молчала, предоставляя Розе и Айрис успокаивать расшатанные нервы матери.
Поппи завела привычку гулять в одиночестве после завтрака: завернувшись в лисье манто, подаренное ей на прошлый день рождения, она шла быстрым шагом вдоль полосы прибоя. Ветер неустанно хлестал ее по лицу прядями волос, а она все пыталась решить, что же делать дальше со своей жизнью. Через две недели ей исполнится двадцать один. Три года прошло с тех пор, как она окончила школу, три года, которые в глазах Поппи были примечательны лишь отсутствием событий. Даже если очень постараться, мало что можно вспомнить об этом времени. Она не замужем, не помолвлена, а с началом войны юноши стали все реже заглядывать в лондонский дом Ванбургов. Профессии у нее не было, и ничто ее особенно не привлекало. Годовой доход, оставленный отцом, избавлял Поппи от необходимости зарабатывать деньги, и, мысленно перебирая обычные для ее сверстниц занятия — медсестра, учительница, машинистка, — она с трудом представляла себя в этой роли. И все же надо было чем-то заняться. На примере старших сестер Поппи слишком ясно видела, к чему приводит безделье. Роза в свои двадцать семь уже погружалась в болото привычек и манер старой девы, а Айрис, которой было двадцать четыре, ступила на темный путь увлечения спиритизмом.
Горизонт, измазанный низкими серыми тучами, и нити дождя, вплетенные в ветер, нагоняли тоску. Поппи опротивел Довиль: он казался таким же закосневшим и самодовольным, как ее семья. Прогуливаясь по пляжу три раза в день — перед завтраком, после завтрака и на закате, — Поппи старалась как можно глубже вдавливать каблуки в мокрый песок, словно это маленькое изменение, внесенное в ландшафт, могло нарушить устойчивое однообразие ее жизни.
Однажды в пятницу, холодным утром, она увидела его снова. Он строил замок из песка. В этот ранний час на пляже никого не было, кроме них двоих и собаки, носившейся вдоль берега. Замок расцветал под его руками причудливой вязью башенок, разводных мостов и крепостных зубцов, увитых морскими водорослями. Поппи еще не видела такого красивого замка. Ее поразило, что кто-то способен вложить столько усилий в создание вещи, заведомо недолговечной.
Он был рослым мужчиной. Светлые, чуть темнее, чем у Поппи, волосы, большие руки, которыми он с удивительной ловкостью придавал влажному песку нужную форму. На нем было длинное тяжелое пальто с каракулевым воротником, алый шарф закручен вокруг шеи, на голове — широкополая черная шляпа, слегка позеленевшая от старости. Уверенная, что, поглощенный своим делом, он ее не замечает, Поппи смотрела, как он аккуратно ровняет песчаные стены. Его увлеченность таким детским занятием поражала; ведь он казался лет на десять, а то и больше, старше ее. Она была уже готова посмеяться над ним, но тут сквозь серые тучи проник розовый отсвет. Первый за две недели луч солнца коснулся миниатюрных башенок и бастионов и окрасил их золотом, подарив замку краткую жизнь волшебной сказки. Поппи с изумлением почувствовала, что глаза ей вдруг обожгли слезы, и отвернулась. Она уже двинулась обратно к отелю, но в это время сзади раздался голос:
— Не хватает флагов, вам не кажется?
Она обернулась. Он стоял во весь рост, засунув руки в карманы, и смотрел на нее. Поппи успела привыкнуть к подобным мужским взглядам, поэтому молча подняла воротник манто и надменно ушла.
Но, оставшись одна в спальне, которую делила со старшими сестрами, Поппи поймала себя на том, что рука ее сама собой набрасывает на бумаге для заметок рисунки — флаги, вымпелы, знамена. А перед ужином она украдкой вынула из бокала соломинку для коктейля и заткнула за перчатку. «Как глупо, — сказала она себе. — Завтра замка уже не будет, его размоет дождем».
Проснувшись наутро, она увидела, что все изменилось. Солнечный свет рассеял серые тучи и лился сквозь щели в ставнях, оставляя на вощеном полу яркие полосы. Поппи встала и оделась. Когда она вышла из отеля, солнце уже припекало, и руки без перчаток не мерзли.
Она нашла его там же, на берегу. Старого замка не было, зато вырос другой — еще больше и причудливее. Поппи вынула из кармана бумажные флаги.
— Вот, — сказала она.
Он поднял голову и улыбнулся.
— Вам предоставляется право выбрать, где их водрузить.
Поппи воткнула одну соломинку в верхушку башенки, другую — на стыке зубчатых стен. А потом побежала обратно в отель, слушать мамины жалобы и унылые вздохи Айрис и Розы.
Они приехали в Довиль якобы для того, чтобы мама поправила здоровье. Но на самом деле, как подозревала Поппи, мать лелеяла надежду подыскать среди отдыхающих здесь англичан женихов для своих трех дочерей. Айрис когда-то была помолвлена, но ее избранник погиб в 1916 году в битве при Сомме.
— У нее есть фотокарточка Артура, только очень плохая, и теперь она уже не может вспомнить, как он выглядел на самом деле, — рассказывала Поппи Ральфу.
Правда, он пока еще был не Ральфом, а «мистером Мальгрейвом».
Они шли вдоль берега. Поппи неизменно встречала его на пляже, когда выходила на утреннюю прогулку, и у них естественным образом сложилась привычка беседовать. Под теплым весенним солнышком он сменил пальто и шарф на куртку с заплатами на локтях. Поппи осторожно спросила:
— А вы, мистер Мальгрейв? Вы?..
В первое мгновение он не понял ее вопроса, а потом изумленно воскликнул:
— Сражаться за короля и отечество? Ну уж нет. Что за нелепая мысль!
— О, — пробормотала она, вспомнив плакаты «Ты нужен своей стране!», белоснежные плюмажи и газетные передовицы. — Вам, наверное, не позволяют этого ваши религиозные убеждения?
Он разразился громовым хохотом.
— Единственное, что может быть хуже, чем торчать в окопе и ждать, когда тебя пристрелят, — это мерзнуть и голодать в тюрьме ради своих убеждений. Я могу с радостью признаться, что не способен на такие жертвы. — Они остановились возле маленького кафе. — У меня голова раскалывается. Не выпить ли нам по чашечке кофе?
Поппи понимала, что, разрешив ему угостить ее кофе, она раздвинет границы их знакомства от вполне приемлемого предела до предела, неприемлемого совершенно. Матери она не рассказывала о мистере Мальгрейве; это просто знакомый, говорила она себе, с которым можно убить время. Кафе было маленьким, очень темным и очень французским — явно не из тех заведений, куда мать охотно отпустила бы дочерей. Мистер Мальгрейв придержал дверь открытой, Поппи вошла.
Он заказал им обоим кофе, а себе — еще и бренди.
— Надо опохмелиться, — пояснил он. Поппи непонимающе улыбнулась. — Последние несколько лет я, знаете ли, все странствовал, — сказал он. — Мексика… Бразилия… Тихий океан…
— Как интересно! — воскликнула она с интонацией школьницы и тут же возненавидела себя за это. — Я всегда мечтала о путешествиях, но никогда не бывала дальше Довиля.
— Дрянное место, — сказал Ральф. — Ненавижу этот чертов север, у меня от него астма. — Поппи была шокирована тем, что он способен сквернословить в ее присутствии, но сумела этого не показать. — Я разрабатывал цинковый рудник в Бразилии, — добавил он. — Можно было сколотить состояние, но мои легкие восстали. И я написал роман.
