Петер Маргинтер - Барон и рыбы
— Наверху, в умывальнике, в комнате г-жи Сампротти! Я принес банку, он ведь не мог оставаться в тазу, хотел переложить его в банку, воды налил, хоть и думал, что он умер. А он плавает, как ни в чем ни бывало! Узнав меня, он махнул плавниками и высунул голову их воды. Да идемте же!
Симон первым кинулся в замок, за ним — остальные. На мосту остался лежать лишь стонущий Гиацинт ле Корфек. Он споткнулся о зонтик Саломе Сампротти.
Перед умывальником все остановились почтительным полукругом. Симон, в качестве секретаря барона лицо для этого наиболее подходящее, нерешительно кашлянул и осторожно шагнул к тазу. Барон, сардина длиной в пядь, подплыл к нему, поднял рыбью свою голову и поглядел на него невыразимо немыми рыбьими глазами!
— Дорогой барон, вы не умерли? — выдохнул потрясенный Симон.
В знак того, что он жив, барон высоко подпрыгнул. Только вода брызнула во все стороны, когда он плюхнулся обратно в таз.
— Прелестно! — пролепетала Теано.
— Дура! — буркнула Саломе Сампротти.
— Каким образом мы могли бы объясняться с ним? — задал практический вопрос Томас О'Найн.
— Дайте мне лист бумаги, — попросил Симон. — Посмотрим, сможет ли он читать.
Барон фон Тульпенберг вытащил из кармана рясы блокнот, вырвал листок и подал Симону.
— Что мы ему напишем? — полюбопытствовала Теано.
— Не голоден ли он, — предложила Саломе Сампротти.
Симон написал на листке: «Вы хотите есть?» и поднес его к краю таза. Барон коротко глянул, потом недвусмысленно разинул ротик.
Симон вспомнил, что незадолго до своей мнимой смерти барон пытался схватить муху. Поэтому написал дальше: «Хотите муху?» Барон выразил одобрение.
После чего вся компания отправилась охотиться на мух. Но хитрые насекомые явно предвидели такой поворот событий. Замок обыскали от подвалов до чердаков — безуспешно! Мокрица, добытая хоть и хромавшим после падения на мосту, но отважно участвовавшим в облаве Гиацинтом ле Корфеком, была бароном с отвращением отвергнута. Тогда Симону пришло в голову предложить голодающему другие яства. Он написал: «Крошки?» Особого восторга барон не выразил, но и не отказался. Теано уже поспешила на кухню, как явился Дун и гордо протянул на ладони горку белых муравьиных яиц. Лакомство для барона.
— Дун, я прибавляю вам жалованье! — вскричал в восторге барон фон Тульпенберг.
Барон мигом проглотил яйца и энергичными движениями хвоста дал понять, что его аппетит еще далеко не удовлетворен. Дун пошел в сад, дальше раскапывать муравьиные гнезда, а Симон письменно осведомился у барона, как тот относится к червякам. Барон выказал живой интерес. Однако в этот день ему пришлось удовлетвориться муравьиными яйцами, поскольку единственный дождевой червяк, которого в спешке удалось добыть, был едва ли для него съедобным: длиннее самого барона и ужасно толстый. Правда, казалось, что получив вторую, весьма обильную, порцию яиц барон насытился.
Тем временем наделенный организаторскими талантами барон фон Тульпенберг распоряжался по дальнейшим поставкам продовольствия. Муравьиными яйцами в будущем предстояло заняться Симону с Теано; Дуну было поручено утром отправиться насобирать червей в иле замкового рва (в высшей степени отвратительное занятие); он сам и остальные двое хозяев направлялись на передовую: на ловлю мух. Учитывая неуклюжесть Саломе Сампротти, ее в диспозицию не включили. Ей поручалось сидеть у таза и ждать, не выразит ли барон еще каких желаний. И все призвали во время совместных трапез высказывать любые, даже самые невероятные, проекты облегчения участи или даже спасения барона.
Принесли свежей воды. После кратких дебатов было решено отказаться от намерения выпустить барона в большую бочку на дворе замка, поскольку в мутной цветущей воде его могли подстерегать опасности, о которых люди и не подозревают. Симону показалось, что, несмотря на физическое благополучие, барон скучает, и было решено позаботиться о книгах и сделать для них подставку выше края таза. Проходившие мимо обязывались переворачивать страницы. Уже за полдником Томас О'Найн заполнил абонемент на известный журнал «La Pesgueria Catalan»,[31] выходивший дважды в месяц.
Настроение воцарилось бодрое, вновь ожили надежды. Счастливые тем, что барон пока жив, все воспринимали его рыбье обличье как меньшее зло и уповали, что, возможно, и тут найдется какой-нибудь выход. Поэтому Симон несколько удивился, увидев на следующее утро во время поиска муравьиных яиц расстроенное лицо Теано. Барон, которому все уже успели пожелать доброго утра, благополучно перенес ночь и бодро плавал по кругу.
— Тебя что-то гнетет, Теано? — спросил Симон, откладывая жестяную лопатку.
— Я, Симон, подумала о зиме! Сейчас есть эти яйца, и червяки, и еще мухи, наверное, но чем мы будем кормить барона всю зиму?
— Не говори о зиме! — Симон пришел в ужас. — До тех пор выход найдется! А если нет — ну что же, придется ему есть крошки!
Теано молча раскопала особенно богатую муравьиную детскую и лопаткой выбирала среди бегающих в отчаянии муравьев так называемые яйца, складывая их в приготовленный коробок. Симон задумчиво наблюдал за ней.
— Ты больше не такой, — начала она наконец нерешительно, — я имею в виду, не такой страшный, как тогда.
— Да, — подтвердил Симон.
Больше они об этом никогда не заговаривали.
***Саломе Сампротти, Симон и Теано уже обедали, когда из мастерской, шушукаясь, вышли хозяева. Таз с бароном стоял на серванте.
— Удачно поохотились? — вежливо спросил Симон.
— Нет. Но, — барон фон Тульпенберг с большим трудом сдерживал возбуждение, — у нас есть идея!
— Максим, дай мне сказать, — перебил Томас О'Найн. — Я лучше формулирую!
Он одернул рясу и сел на свое место.
— Я полагаю, сударыня, — начал он, обращаясь к Саломе Сампротти, — что вы знаете: мы с давних пор занимаемся не только трансмутацией{171} элементов, но и выращиванием гомункулусов{172}.
Саломе Сампротти кивнула.
— А вот, — продолжал он, обращаясь ко всем, — нечто, не известное ни г-же Сампротти, ни нашим гостям: мы действительно многого добились в конструировании искусственных людей! Прототип, созданный нами, в точности соответствует природе. Только не спрашивайте, скольких это стоило трудов! Он лежит — вернее, лежал — у нас в сейфе и полностью готов к эксплуатации. После десерта вы можете взглянуть на него в мастерской. Добротное изделие, настоящее произведение искусства. — Он гордо огляделся. — А теперь вы имеете полное право узнать, отчего мы просто не привели нашего гомункулуса сюда. Очень просто: он неживой. А почему он неживой? Потому, что у него нет души!
Томас О'Найн с надеждой поглядел на обеих дам и Симона. Но рано, они еще не проникли в дерзкий замысел.
— Все остальное самоочевидно: у бедного барона есть душа, но нет человеческого тела — у нас есть человеческое тело, но нет души, могущей пробудить его к жизни. Остается лишь добавить, что все попытки заманить в нашего гомункулуса одного из тех духов, что кишмя кишат повсюду, окончились таким полным крахом, что мы, скрепя сердце, решили уже работу не продолжать. Потому-то гомункулус и лежал до сих пор в сейфе. Ему-то нужна человеческая душа. А ее, к сожалению, не поймаешь, носясь с сачком по кладбищу.
— Невероятно, просто невероятно! — изумился Симон. — Вы хотите вмонтировать нашего барона в своего гомункулуса?!
— Почему бы и нет? — отвечал Гиацинт ле Корфек. — Уникальный шанс! Вопрос, разумеется, не простой, ведь душа барона не порхает сама по себе, а обитает в рыбе, и, кто знает, возможно, ее нельзя извлечь без некоторого для рыбы ущерба. Рыбу поэтому тоже следует учесть. Но это частные вопросы, их еще предстоит решить. Не будем присваивать чужой славы: все предварительные исследования в этой области уже произвел знаменитый Противенский де Лоткаберг, вмонтировавший в искусственного сенбернара исключительно одаренную и честолюбивую таксу. Его статья «De l'Agrandissement des Chiens»[32] наделала тогда среди специалистов много шума. Безусловно, на первых порах соединяли лишь подобное с подобным, собаку — с собакой, но поскольку в нашей рыбе живет человеческая душа, мы полагаем, что в гомункулусе ей будет очень хорошо.
— Если это удастся, это будет триумф науки!
— О котором мы, в интересах барона, будем хранить глубочайшее молчание! Мы — герметики. Нашу откровенность оправдывают только исключительные обстоятельства.
— Можно ли сообщить об этом барону прямо сейчас?
— Ограничимся лучше кратким сообщением, что мы разрабатываем план его спасения.
Между супом и жарким Симон написал: «Помощь весьма вероятна».
Доверие, радость и любопытство отразились в рыбьих глазах барона, когда ему показали листок с этой последней новостью. Он разработал своего рода язык движений, в котором его опекуны уже вполне прилично разбирались. Сильные резкие удары хвостом, заставлявшие серебристое тело быстро плавать по тазу, означали несгибаемую волю к жизни и определенное нетерпение.
