Петер Маргинтер - Барон и рыбы
— Речь идет о вашей левитации, — смущенно начал Томас О'Найн. — Г-жа Сампротти взяла на себя смелость рассказать нам об этом. А из ее письма, в котором она заказывала для вас амулет, мы поняли, что вы столкнулись с определенными трудностями. Г-жа Сампротти доверила нам, что этой ночью вы прошли Великое Посвящение. Нашему слуге вы явились во всем величии… — Он замолчал нервно теребя кончик пояса.
— Нам бы хотелось знать, как все это происходит, — пришла ему на помощь г-жа Сампротти.
— Да, г-н доктор, нам бы очень хотелось знать это, — с облегчением подхватил Томас О'Найн. — Понимаете, г-н доктор, мы уже битых двадцать лет торчим в этом замке и ищем философский камень. По всем букинистическим магазинам Европы и Азии мы собрали все книги, какие только смогли добыть; чего уж там, Гиацинт даже переодевался уборщицей, чтобы стащить в Национальных библиотеках Парижа и Вены манускрипты, до которых нам иначе было не добраться. Сначала он жил и работал здесь в полном одиночестве. Потом к нему присоединился Максим: Гиацинт нашел его по объявлению в «Герметическом обозрении». И они соорудили большой дистиллятор и balneum mariae. Я последним нашел дорогу в Монройю, после очень оживленной переписки по поводу «Химического бракосочетания», мною тогда опубликованного. На мои деньги мы купили у «Рускоффа и Глюфандля» новейший атанор{158}, как раз выброшенный этой фирмой на рынок. Он и сегодня исправно служит, хотя модель с тех пор не раз модернизировали. Мы вовсе не жалуемся, что чересчур медленно продвигаемся вперед. Спустя примерно десять лет мы открыли удивительную субстанцию, которую даже великий Фульканелли{159} считает Первичной Материей{160}, а всего несколько месяцев назад нам удалось разложить Красного Льва{161}. Но вы только поглядите на нас! Лучшие годы нашей жизни отданы работе, а мы еще Бог знает как далеки от долгожданного дня, когда сверкающий Феникс{162} явится из превратившегося в пепел Яйца Философов{163}. Попутно мы много чего наизобретали и сконструировали — микротор, например, за умеренную плату составляем гороскопы и делаем амулеты, изготавливаем весьма полезную при ревматизме мазь на целебных травах и сбор от ожирения и нечистой кожи. И вот мы перед вами со всей этой чепухой в натруженных руках, перед вами, молодым еще человеком, достигшим, совершенно очевидно и без особых трудов вершины: metaheautos собственной персоной! Ну разве не простительны наше любопытство и зависть?
— Боюсь, господа, вы ждете от меня слишком многого, — отвечал Симон в замешательстве. — Мне, собственно, нечего вам открыть. Вот г-жа Сампротти давно уже пытается увидеть меня насквозь. И уж если ей нечего сказать, то от меня вы и подавно узнаете еще меньше: честно говоря, я не понимаю даже загадочных выражений, которыми вы изъясняетесь.
— Я лично запретила ему читать, — заметила г-жа Сампротти. — Это — совершенно необразованный самородок, и я решила, что его развитие лучше пойдет без какого-либо академического принуждения.
— Вы ощутили действие вашего амулета? — осведомился барон фон Тульпенберг.
— По правде говоря, нет. Впрочем, припоминаю, что в первую же ночь после того, как я его надел, я впервые летал по-настоящему.
— Он говорит о левитации, — пояснила ясновидящая.
— Да. Но не думаю, что это связано с амулетом, я и до того несколько раз ощущал странную потребность подняться над землей.
— Так вы вообще ничего не знаете? — разочарованно спросил Томас О'Найн.
— Вероятно, в этом и заключается тайна его успеха, — сказала г-жа Сампротти. — Все авторитеты сходятся в том, что необходимо быть свободным от каких бы то ни было честолюбивых помыслов. А к вам, господа, это никак не относится!
— Не совсем, — признался барон фон Тульпенберг. — Но нет человека, который бы хоть чуть-чуть не мечтал об этом. Нет человека, который бы втайне не надеялся, что никогда не умрет. А уж какое-то честолюбие есть у всех.
— Вы заблуждаетесь, уважаемый барон, — возразила г-жа Сампротти. — Вот стоит человек — если мы вообще еще можем называть его человеком, — который делает лишь то, что согласуется с его совестью. С ней же согласуется довольно много, как может засвидетельствовать моя племянница.
Теано даже не дала себе труда покраснеть. Тем не менее все в замешательстве умолкли.
— Для меня достаточно вашего поразительного и неслыханного умения летать, — скромно обратился наконец Гиацинт ле Корфек к Симону. — Не согласитесь ли вы показать нам, как это выглядит?
Симон вполне был согласен. Он напряг мускулы, поднял диафрагму и полностью сконцентрировался на моменте отрыва от земли. Но, словно привязанный, не трогался с места. Он недоуменно покачал головой, возвел к небу глаза и проделал несколько дыхательных упражнений. Потом попробовал еще раз, согнув руки и по-лягушачьи подпрыгивая.
— Симон, соберись! — велела Теано.
— Может быть, мы можем помочь вам? — спросил Гиацинт ле Корфек.
Симон сердито взглянул на него:
— Вы совершенно сбили меня с толку своей болтовней. Для полета нужна полная сосредоточенность, к тому же, вероятно, определенное стечение обстоятельств, случающееся не каждый день.
— Не может ли быть тому причиной слишком плотный завтрак? — предположил барон фон Тульпенберг.
Симон упрямо подпрыгивал.
— Ты смешон, — взорвалась Теано. — Просто смешон!
— Придержи язык, — прошипел Симон в ответ. — И она еще собирается за меня замуж!
— Я? Лягушек повсюду пруд пруди, мне же нужна лишь та, что превратится в короля!
— Ну, если это все…
— Или ты сегодня же прилетишь ко мне, или между нами все кончено! — Она в ярости бросилась прочь, в лес.
Симон с огорчением посмотрел ей вслед. Троица, следившая за краткой сценой с неприкрытым интересом, теперь явно соображала, следует ли как-то реагировать на нее, и если да, то как? Симон подпрыгнул еще раз, и попытка удалась: он висел в воздухе на миг дольше, чем то позволяла сила тяжести. Заметила это лишь Саломе Сампротти. И демонстративно захлопала в ладоши.
— Давайте-ка оставим г-на доктора в покое, — пришла она на выручку Симону, устало отиравшему пот со лба. — Вне всякого сомнения, он летает. Племянница рассказывала об этом такое, что у вас волосы дыбом встанут. Как все мы знаем, летать — занятие слишком непростое, чтобы предаваться ему после уже упомянутого вами завтрака и трагической кончины барона, после которой и двух часов не прошло, лишь для развлечения или — в принципе я ничего не имею против — удовлетворения профессионального любопытства, а не то из спортивного азарта. Опомнитесь, ведь наверху лежит покойный! Благое намерение законсервировать тело в золотой банке — еще не все. Я понимаю, что внимания заслуживает каждое из обрушившихся на нас вчера событий, но нельзя же забывать одно ради другого.
— Барон стал жертвой трагического несчастного случая, в котором никто из нас не виноват, — возразил барон фон Тульпенберг.
— И именно вы говорите об этом? Просто поразительно! — подхватила г-жа Сампротти. — А не вы ли забыли выключить злосчастный микротор и даже не заперли дверь, так что ничего не подозревавший барон попался в эту дьявольскую ловушку?
— Господа, господа! — попытался успокоить присутствующих Гиацинт ле Корфек. — Максим, ты, безусловно, не прав, ты тоже виноват! Но того, что барон потом станет рыбой, никто не мог предусмотреть. Его смерть и наш сиятельный гость, г-н доктор Айбель, равно должны быть предметом нашего внимания. Вы должны понять, сударыня, что в создавшемся положении мы прежде всего интересуемся гостем. Смерть для нас — нечто… э-э-э… все же более знакомое. Незабвенный барон останется еще некоторое время с нами, а вот г-н доктор после своего преображения может решить отказаться от нашего скромного гостеприимства.
— И в мыслях не было, — успокоил его Симон.
— Оставьте нас, — сказала Саломе Сампротти, ухватила его за руку и повлекла за собой.
***Пожилая дама со вздохом уселась за стол под большой липой. Жестом предложила Симону последовать ее примеру.
— Теано… — начал было Симон, но г-жа Сампротти не дала ему договорить.
— Выбросьте же наконец из головы эти глупости, — произнесла она. — Я предупреждала: Теано вас не любит. Она хочет выйти замуж за чародея или полубога. Теано так страстно любит все сверхъестественное, что больше ничего не видит. Когда она на заре сидела в сарае и подглядывала за вашими упражнениями, она еще колебалась. Отсюда ее восторги по поводу подтвердившихся подозрений, отсюда и непомерные претензии. Ей ни за что не смириться с тем, что необычное столь обыденно. Люди разучились видеть Бога в человеке. Теперь она мечется по лесу и ищет дерева повеситься. Не бойтесь! Она не повесится. Скоро она засядет вот за теми кустами в ожидании, когда мы уйдем, чтобы пробраться в свою комнату. К ужину она не спустится: предпочтет голодать, чем попасться вам на глаза. Вот дурочка! Если бы я была молода, то все бы сделала, чтобы именно теперь выйти за вас замуж! Но вы бы не женились на мне, я всегда была страшна, как смертный грех…
