Фонтан - Хэй Дэвид Скотт

Робардс отвечает:

— Конечно, нет. Это было бы прекрасно.

И теребит узел.

[Др-р-р-р]

Дакворт просматривает различные материалы и художественные принадлежности, разложенные перед ним. Когда это произошло? Несколько месяцев назад? Недель? Дней? Здесь, с Тимми и той женщиной. Тимми. Ох, Тимми.

«Миграция» окружает их.

[Др-р-р]

Робардс тем временем продолжает шевелить запястьями. Ослабляя веревку. Этот военнопленный не выкажет никакой жалости. Не здесь, среди детских игрушек.

[Др-р-р]

Би вспоминает последнее слово Кувалды. Заглушенное пузырем водянистой крови. Би вспоминает последнее слово Глинского. Вырвавшееся из обугленных легких. Если бы только Би знал русский.

[Др-р-р]

— Время вышло, — говорит Дакворт. Хотя Большой Тим все еще стоит с опущенной головой. — Время вышло. Би, пора. Большой Тим, завяжи-ка потуже ретивые ноги мистера Беллио. Освободи ему руки. И стой рядом с ним.

Большой Тим выполняет приказ.

— А что насчет мистера Робардса?

— Не всё сразу. Но проверь, хорошо ли у него связаны руки.

Большой Тим проверяет и быстро затягивает веревку на запястьях мистера Робардса. На всякий случай стукнув его по голове.

— Это, — говорит Большой Тим, — на всякий случай.

Дакворт, теряя терпение, подходит сзади к Би и как можно ласковее подталкивает его вместе с креслом к столу.

— Твори.

Би мотает головой.

Дакворт наклоняется над ним.

— Твори. Сейчас же. Давай поглядим, каким огромным потенциалом ты обладаешь. Давай узнаем, где предел твоих возможностей, посмотрим, на что ты способен со всеми твоими навыками, терпением и сердцем.

Дакворт морщится. Двугубные взрывные согласные («п» и «б») беспокоят его раненый рот сильнее, чем шипящие.

— Я скульптор, ты, безмозглый критик. Я работаю по металлу. А это все детские штучки.

По лицу Би пробегает тень «Миграции».

— А это, — Дакворт указывает на кружащихся стервятников «Миграции», — разве детские штучки?

— Я работаю по металлу. Я не могу варить пластилин или ковать мелки. Где твои здравый смысл и чувствительность?

Дакворт на минуту приходит в замешательство.

— Погоди-ка. Ты ведь художник. Ты раньше писал картины.

— Отвали.

— Нет, Эмма мне говорила. В молодости ты писал картины. А потом отказался по альтруистическим соображениям. — Дакворт шевелит губами. — У нас есть краски. Малюй, маляр.

— Нет.

— Давай.

— Нет.

— Да.

— Я не мошенник.

— Мы можем тебе помочь…

— Я не мошенник. Лучше убей меня прямо сейчас. Джаспер.

Молчание.

Стервятники кружат.

Большой Тим озирается. Останавливает взгляд на Дакворте.

— Что ж, думаю, пора.

Он уже хочет снова связать Би.

— Подожди, — восклицает Дакворт. — В дальней коробке.

Большой Тим неуклюже подходит к столу и лезет в коробку. Достает пейнтбольный маркер, протягивает его Дакворту, и тот заряжает его.

— Репортаж о специальном выпуске Робардса вдохновил меня, — говорит Дакворт. — Да, мы сможем. Слушай сюда, Би. Ты что-то создаешь. Картину. Мне до фонаря, черт побери, что это будет. Или… — Дакворт приставляет дуло пейнтбольного маркера к левому глазу Робардса. — Я прострелю ему глаз.

Би смотрит на Робардса сквозь треснувшие очки. «Тем, у кого есть оружие, всегда легко», — думает он. Он смотрит на Росса. Этот мерзкий старый ушлепок ему даже вроде как нравится. Би кивает Дакворту.

— Передай масло.

Дакворт сияет.

— Картина маслом. Как у мастеров. Да, да, да!

— Би, — говорит Робардс. — Пошел он к хренам собачьим. Я лучше ослепну, чем позволю этому паразиту пить нашу кровь. — Он кидает Дакворту: — Слыхал меня, ты, штатский?

Пейнтбольный маркер Дакворта — это модифицированный «спайдер». 400 фунтов на квадратный дюйм / 600 футов в секунду. И да, этого достаточно, чтобы с близкого расстояния повредить глаз человека. С любого расстояния.

Поэтому, когда Дакворт чуть нажимает, даже не надавливает, на спусковой крючок, он вышибает Россу Робардсу глаз.

Робардс погружается в дзен. Принимает боль в себя. Подавляет гортанный стон, поднимающийся в горле за стиснутыми скрежещущими зубами. Это длится какое-то мгновение. Затем он разражается боевым кличем.

Где-то во сне рыдает Мия Робардс.

Яростный крик Робардса заставляет Дакворта еще раз нажать на спусковой крючок, и он выстреливает в грудь стоящему в дверном проеме клоуну. Клоунессе.

[Др-р-р]

— Мать вашу за ногу, — произносит Большой Тим. — Клоун. Баба-клоун.

И действительно, перед ними стоит женщина-клоун при полном параде. В шароварах с подтяжками, гигантском галстуке-бабочке, рыжем парике, с красным носом, белым, напудренным мукой лицом и огромной пристегнутой ногой. И большой нарисованной счастливой улыбкой. [Др-р-р] Красный нос контрастирует с ярко-голубым пятном на левой груди, влажным сердцем, нарисованным случайным выстрелом Дакворта.

Дакворт не вполне понимает, что теперь делать. Клоун вне своего обычного контекста может оказаться штукой довольно пугающей. Особенно на месте преступления (давайте будем честны, именно оно здесь и произошло, невзирая ни на какой пси-хотреп). Большой Тим смотрит на Дакворта, ожидая указаний, потому что, да ладно, это же гребаный клоун. Он делает шаг назад и, несмотря на свой великанский рост, косится на стол в поисках чего-нибудь, что можно использовать в качестве оружия. Ничто на столе не вопит: «Я остановлю клоуна».

А вот Робардс тем временем продолжает вопить. Би смотрит на клоунессу, на свою серебряную девочку.

Клоунесса демонстрирует обычный желтый конверт.

— Экспресс-доставка! — Она отвешивает поклон. — Мистеру Джасперу П. Дакворту, эсквайру.

Дакворт кивает Большому Тиму, и тот берет у клоуна конверт, словно вынимает кусок мюнсте-ра из мышеловки.

[Др-р-р]

Дакворт вскрывает конверт с помощью безопасных детских ножниц. Внутри лежит полноцветный полуглянцевый отпечаток…

— Боже мой, — говорит Большой Тим, — что это? Слезы текут по лицу Дакворта. Он роняет пейнтбольный маркер. Затем его колени начинают дрожать, как два электромагнита. Подносит руку [Др-р-р] к рассеченным губам. Прикасается к зубам через разрез верхней губы. И опускается на колени.

Большой Тим тоже встает на колени, не сводя глаз с фотографии.

— Это, — говорит Дакворт, и тело его начинает содрогаться от рыданий, — это «Без названия № 9», или «Рагнарёк-н-ролл».

— Это…

— Шедевр Тимми. О, Уэйлон, ты сделал снимок, ты сделал снимок! Милый, дорогой Уэйлон! Ты сделал идеальный снимок шедевра Тимми [48].

Большой Тим обнимает Дакворта за плечи.

— Это работа моего сына?

Дакворт поворачивается к клоунессе-почтальонше, в которую он недавно выстрелил.

Клоунесса вытаскивает бесконечную радужную ленту из связанных между собой носовых платков. Одним ее концом она осторожно промокает развороченную глазницу Робардса, прижимает его голову к своей груди и оставляет на его щеке отпечаток голубого сердца в виде большой уорхолов-ской слезы.

— Где вы это взяли? — спрашивает Дакворт, поднимаясь с колен.

Клоунесса, переступая ногами в огромных ботинках, утешает Росса французской колыбельной.

Дакворт, который не намерен терпеть ни французов, ни клоунов, перебивает ее:

— Там было что-нибудь еще? Там, где вы это взяли, было что-нибудь еще? — Он лихорадочно разрывает пустой конверт. — Было?

Ни Большой Тим, ни Дакворт не замечают, как позади них открывается маленькая дверь. Дверей обычно не замечаешь, а даже если замечаешь, не обращаешь на них особого внимания. Если только не работаешь в службе безопасности МСИ. И очень похож на нашего друга Эктора. Эктор Антонио Варгас недавно потерял лучшую подругу. Эктор видел, как она смущалась на собственных похоронах. Эктор знает, что, будучи художником из народа, продвинуться столь далеко можно только в Чикаго. Эктор понимает, что разгром, которому подверглась его выставка в «Шолдерс», был делом рук Дакворта, желавшего произвести впечатление на ту цыпочку с розовыми волосами. Эктору известно, что летом его собираются отправить на Ближний Восток. У Эктора в Мексике есть кузены. У этих кузенов есть связи в правительстве, в картелях. Эктор это знает. И он понимает, что будет скучать по своей собаке Дейзи, зато ему больше не придется терпеть это дерьмо.