Джон Грин - Уилл Грейсон, Уилл Грейсон
тайни: а мне нравится эта граната.
забавно – и удивительно: если бы я так сказал, и если бы он так сказал, тогда, может, все повернулось бы иначе. я бы тогда знал, что он понимает, хоть немного. но, наверное, тайни надо было написать об этом мюзикл, чтобы понять. или чтобы сказать такое.
я-на-сцене: ну а я не хочу быть твоей готовой взорваться гранатой. да или хоть чьей-то еще.
что странно, сейчас я в кои-то веки чувствую себя гранатой, из которой чека не выдернута.
тайни смотрит в зал. он не может знать, что я здесь. но, вероятно, он все равно меня ищет.
тайни: я просто хочу, чтобы ты был счастлив. со мной, с кем-то другим или сам по себе. я просто хочу, чтобы ты был счастлив. чтобы перестал ненавидеть жизнь. такую, какая она есть. и меня тоже. хотя трудно принять, что жизнь – это полет, а потом падение. полет и падение. я согласен, что она несовершенна. согласен.
он ко мне обращается. и к самому себе. а может, это одно и то же.
я понимаю. серьезно.
но потом он меня теряет.
тайни: но есть одно такое слово, я его когда-то от фила рейсона услышал: вельтшмерц. это мировая скорбь, которую ты чувствуешь, когда мир, как он есть, не соответствует твоим представлениям о нем. и я живу в громадном океане мировой скорби, знаешь ли. и ты тоже. и все остальные. все считают, что полет должен длиться бесконечно, потому что хотят ощущать, как дует в лицо ветер, который растягивает щеки в сияющую улыбку, черт бы ее побрал. и такое должно быть возможно. полет должен длиться вечно.
я думаю: нет.
серьезно. нет.
я всю жизнь провел в полете. но не в таком, о каком говорит тайни. он ведь говорит о любви. а я – о жизни. в моем полете нет мягкого приземления. ты всегда грохаешься об землю. больно. либо насмерть, либо жалеешь о том, что не насмерть. так что пока летишь – это самое мерзкое чувство на свете. управлять ты этим не можешь. потому что знаешь, чем кончится.
я не хочу лететь. я хочу твердо стоять на земле.
что странно, мне кажется, как раз сейчас это и происходит. потому что я решил сделать что-то хорошее. как и тайни.
тайни: ты все еще граната без чеки, летящая над несовершенным миром.
нет, граната без чеки, летящая над жестоким миром. но каждый раз, когда я вижу, что не прав, чека немножко заправляется обратно.
тайни: а я все еще… каждый раз, когда это происходит, каждый раз, когда падаю и ударяюсь, такое чувство, что со мной это впервые.
он раскачивается очень высоко, с силой отталкиваясь ногами, качели стонут. такое ощущение, что сейчас вся конструкция рухнет, но он все толкается ногами, натягивает цепь руками и говорит:
тайни: потому что этот вельтшмерц нам не остановить. мы не в силах перестать воображать, как могло бы повернуться. и это восхитительно! именно это мне нравится больше всего!
тайни уже набрал максимальную амплитуду, взлетев на такую высоту, куда даже не достает свет прожекторов, и он кричит в зал из этой тьмы. потом его снова становится видно – как он летит спиной и задницей вниз.
тайни: и невозможно в кого-то втрескаться, чтобы самому нисколько не растрескаться! и этому я больше всего рад!
снова взлетев на максимальную высоту, где нам его не видно, тайни соскальзывает с сиденья качелей. он, блин, такой проворный и быстрый, я едва это вижу, но он подтягивается на руках, встает ногами на сиденье, а потом хватается за перекладину. качели падают прежде, чем он, и все – весь зал и даже хор – ахают.
тайни: мы же знаем, что будет, когда полет закончится!
ответ, разумеется, таков, что мы приземлимся прямо на задницу. и именно это происходит с тайни. он отпускает перекладину и падает перед качелями. я морщусь, гидеон берет меня за руку.
пацан, который играет меня, спрашивает у тайни, в порядке ли он, – а я даже не понимаю, по сценарию это или нет. тайни в любом случае от того меня отмахивается, делает знак рукой дирижеру, и через миг начинает звучать тихая мелодия, после каждого нажатия клавиши следует пауза. отдышавшись за время вступления, тайни снова начинает петь.
тайни:
главное – это полет
я падаю и снова встаю
ведь главное – это полет,
и мне не страшно, что опять упаду
начинается настоящий хаос. хор отчаянно подхватывает припев. он воспевает полет, потом тайни выходит вперед и читает свой текст, а хор продолжает пение, создавая своеобразный фон.
тайни: может, сегодня вы еще боитесь падения, может, есть кто-то тут или где-то еще, кто занимает ваши мысли, о ком вы волнуетесь, переживаете, и вы пытаетесь понять, хотите ли вы упасть, как и куда хотите приземлиться, но скажу вам, друзья, что не надо думать о падении, потому что главное – полет.
невероятно. тайни словно приподнимается над сценой – настолько сильна его вера в собственные слова. и я вдруг понимаю, что надо сделать. надо помочь ему осознать, что главное это вера, а не слова. и что смысл не в полете. а в парении.
тайни призывает включить свет. он смотрит по сторонам, но меня не видит.
я сглатываю.
гидеон: готов?
ответ на этот вопрос у меня всегда будет «нет», но делать все равно надо.
тайни: может, вы боитесь что-то сказать, или боитесь кого-то любить, или боитесь отправиться куда-то. будет больно. будет больно, потому что для вас это важно.
нет, думаю я. НЕТ.
боль не обязательна.
я встаю. и едва тут же не сажусь обратно. у меня все силы уходят на то, чтобы устоять на ногах.
я смотрю на гидеона.
тайни: но я вот только что полетел и приземлился, но я все еще жив и советую вам научиться любить полеты, потому что это – самое главное.
я протягиваю мизинец, гидеон цепляется за меня своим.
тайни: попробуйте упасть хоть раз. позвольте себе это!
на сцену вышли все актеры. к ним присоединился и другой уилл грейсон в мятых джинсах и клетчатой рубашке. а рядом с ним девчонка, джейн, должно быть, в футболке с надписью Я с Филом Рейсоном.
по команде тайни все, вышедшие на сцену, начинают петь.
хор: обними меня покрепче, обними меня покрепче:
а я все еще стою. смотрю в глаза другому уиллу грейсону, он, видно, нервничает, но все равно улыбается. еще я замечаю, что несколько человек кивают мне. боже, я надеюсь, что это те, на кого я надеюсь.
вдруг широким взмахом рук тайни останавливает музыку. выходит на край сцены, а за спиной у него все темнеет. он стоит в свете прожектора и смотрит на зрителей. секунду он стоит молча, глядя на всех нас. а затем закрывает представление словами:
тайни: меня зовут тайни купер. и это – моя история.
воцаряется тишина. все ждут, когда закроется занавес, чтобы точно убедиться, что все закончено, и тогда начать аплодировать. у меня меньше секунды. я крепко стискиваю мизинец гидеона, а потом отпускаю. и поднимаю руку.
