Джессика Кнолл - Счастливые девочки не умирают
Эндрю отхватил кусок от своей пиццы, и по его запястью заструился маслянистый ручеек. Эндрю, слегка коснувшись зубами кожи, успел слизнуть его прежде, чем масло запачкает манжеты. След от зубов на запястье сперва побелел, затем пропал вовсе.
— Защитники Дина, вот кто, — продолжала я. — Кажется, я их ненавижу больше, чем его самого. Особенно женщин. Ты себе не представляешь, каким дерьмом они меня поливают. До сих пор. «Господь знает про все, что ты наделала, и ты ответишь перед ним в загробной жизни», — протянула я тоном старой церковной крысы с тремя подбородками и небритыми ногами. — Гребаные святоши!
Я тут же пожалела о своих словах. Люка забавляет, когда я богохульствую, но Эндрю ждет от меня другого. «Притворись несчастненькой. На него подействует», — напомнила себе я и вслух сказала:
— Извини. Просто… они понятия не имеют, как Дин издевался надо мной.
— А почему ты им этого не скажешь?
— Мама не хочет, чтобы это выходило наружу, — вздохнула я. — И Люк тоже. Конечно, он знает про все, что случилось у Дина, но я не желаю, чтоб про это доведались его родители. Это унизительно. — Я отыскала кусочек теста без красного соуса и положила в рот. — Дело не только в маме и Люке. Я и сама сомневаюсь, надо ли рассказывать обо всем этом на камеру. Особенно когда речь заходит о Лиаме. Мне как-то не по себе предъявлять такие серьезные обвинения тому, кто навсегда останется пятнадцатилетним.
Мимо нас по тротуару прошествовали несколько ребят, поддразнивавших друг друга. Каждый держал в руке бумажный стаканчик с кофе. Когда я была в их возрасте, кофе на вкус казался хуже бензина. А теперь кофе — это всё, из чего состоит мой обед.
— Пятнадцатилетним подростком, которого загнали в комнату и убили выстрелом в грудь, — продолжала я. — Даже мне от этого не по себе. Не знаю. Его родители и так достаточно пережили.
— Да, Тиф, это дилемма, — вздохнул Эндрю.
Я обхватила руками щиколотки.
— А что бы ты сделал на моем месте?
— На твоем месте? — Эндрю смахнул крошки с колен и уселся удобней. Теперь его колени были направлены в мою сторону. — Я считаю, что можно говорить правду и при этом не оскорблять память об умерших. И уж конечно, я бы воспользовался возможностью вывести Дина на чистую воду.
Он ненароком коснулся коленом моего бедра и тут же отдернул ногу.
— Никто не заслуживает этого больше, чем ты, — заключил он.
Я прослезилась (это было легко) и повернулась к Эндрю.
— Спасибо, — сказала я, выжимая из себя слезу, как из намокшей губки.
Эндрю улыбнулся в ответ. У него в зубах застрял кусочек рукколы, и меня потянуло к нему еще сильней.
Я рискнула.
— Давай съездим в Брэдли и глянем, как там и что?
Конечно, я сто раз представляла себе, как мы отправимся туда вместе, просто не думала, что у меня хватит храбрости это предложить. Однако тьма уже сгущалась, от пиццы Эндрю остался один только бортик, и я не могла отпустить его от себя так скоро. Эндрю согласился, мне даже показалось, будто он ожидал от меня чего-то такого. Сердце забилось быстрей, отдаваясь в каждом уголке моего тела.
Эндрю предложил поехать на его машине. От в меру потертого «БМВ» исходил флер легкой небрежности, присущей «старым деньгам», которого мне никогда не добиться. На заднем сиденье валялись клюшки для гольфа, в центре на подстаканнике стоял пустой бумажный стаканчик из кафе «Старбакс».
— Подай мне его, пожалуйста, — попросил он, протянув руку.
На стаканчике из-под латте с обезжиренным молоком было написано «Уитни», что как нельзя лучше характеризовало пустоголовую жену Эндрю. Уитни была из тех женщин, которые не брезгуют латте с обезжиренным молоком из «Старбакса».
Эндрю швырнул стаканчик в мусорный бак, сел за руль и завел машину. Включилось радио: «хиты девяностых» на станции «Пандора». Сколько раз я проезжала по этим же улицам под ритмы девяностых. Тогда одно мое присутствие в машине Эндрю могло возбудить подозрение. Подозрительным оно было и сейчас, но по другой причине.
До Брэдли было рукой подать: свернуть налево на Ланкастер-авеню, еще раз налево, на Робертс-роуд, и направо, на Монтгомери. Ребята из Брэдли частенько бегали в «Мир пиццы» на своих двоих, пока не сдавали на права. Мы с Артуром обедали там едва ли не каждый день.
Слева показалось футбольное поле, пустынное и все еще по-летнему зеленое. Эндрю щелкнул «поворотником», мы свернули и очутились прямо возле футбольных трибун, проехав мимо тропинки, по которой я бегала к Артуру в гости. Миссис Финнерман, отныне и навсегда ставшая мамой того самого парня, который злорадно планировал массовое убийство одноклассников, по-прежнему жила в своем доме, у всех на виду. «Как подобное могло случиться в престижной школе?» — искренне недоумевали газеты. Стреляли в обычных школах захудалых городков на Среднем Западе, где мало кто метил в университеты Лиги Плюща, а оружие клали под елочку на Рождество.
Машина, чихнув, остановилась у обочины.
— Зайдем внутрь?
Я взглянула на темные окна — невидящие глаза школы. Сколько раз я входила в школьные двери с тошнотворным комком в горле. При виде школы должен был бы сработать условный рефлекс, но рядом со мной сидел Эндрю и не давал воли страху. Я смутно вспомнила, что поначалу Люк тоже дарил мне это ощущение, — ощущение тепла и надежды, — и я даже могла спать по ночам.
Эндрю наклонился ко мне, и я вздрогнула.
— Извини, — сказал он, с трудом отстегнув мой ремень безопасности. — Замок заедает.
— Это ты извини, — запинаясь, проговорила я. Замок щелкнул, и я вздохнула свободней.
Вход в спортзал оказался открытым.
— Вперед, Брэдли! — пробормотала я. Эндрю поддакнул, распахнув передо мной двери.
Школьная администрация не поддавалась на попытки давления со стороны СМИ и властей штата и не стала устанавливать металлодетекторы или нанимать вооруженных охранников. По мнению дирекции, происшедшее представляло собой из ряда вон выходящий случай, а потому нет необходимости дополнительно терроризировать студентов и ограничивать их личную свободу путем выборочных досмотров. Родители учеников, которые сами оканчивали школу Брэдли, поддержали такое решение: никому не хотелось видеть, как в школе, где училась жена Сэлинджера, вводят те же стандарты безопасности, что и в обычных городских школах.
Мы спустились в баскетбольный зал.
— Думаю, в таких туфлях нельзя ходить по площадке, — заметил Эндрю, кивнув на мои элегантные замшевые боты на низком каблуке, и направился к ковровой дорожке, огибающей площадку по периметру.
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)
