Шерли Грау - Кондор улетает
— Освободись.
— И не подумаю! — Она услышала в трубке грохот грузовика. Во всяком случае, он не солгал, что звонит из будки.
— Я сказал — освободись.
Она повесила трубку.
Он тут же позвонил снова.
— Нет, — сказала она и повесила трубку.
Через минуту телефон опять зазвонил. На этот раз она сунула голову под подушку и трубки не сняла.
На подносе с завтраком лежала записка: «Звонил мистер Роберт и просил передать, что заедет за вами вечером, как собирался».
Она смяла бумажку и отшвырнула ее.
Во второй половине дня, как всегда по вторникам, она играла в гольф и домой вернулась поздно. Она приняла ванну и начала одеваться неторопливо и тщательно. Проверила часы. Как странно! Когда Эдвард Брискоу говорил «семь часов», обычно это было именно семь часов. Может быть, он просил Элин передать ей что-нибудь? Она позвонила. Но Элин не появилась. Где же она? Ведь сегодня вечером она должна быть тут.
Из открытой двери спальни напротив яркий свет падал на ковер в коридоре. Но сам коридор казался необычно темным. Маргарет торопливо спустилась вниз. Горели только ночники, и дом выглядел так, словно было три часа ночи. Она снова проверила часы — на всякий случай. Четверть восьмого. Она заглянула в кухню и кладовую. Пусто. Все слуги были отпущены на вечер, кроме ее горничной.
— Элин!
Значит, куда-то удрала. Надо будет задать ей головомойку, когда она вернется. Ей же полагается быть под рукой, пока хозяйка не уйдет… Она зажгла свет в кладовой и протянула руку к телефону. И не смогла вспомнить номера Брискоу. Записан он был в ее адресной книге, которая лежала около телефона в библиотеке.
Она побежала через холл, крича:
— Куда, к черту, все подевались?
Влетела в библиотеку и гневно зажгла лампу. Почему они все ушли так рано? Или это Элин придумала? Она дважды резко нажала на кнопку звонка (может быть, Элин все-таки услышит), отыскала телефон Брискоу и начала набирать номер.
— Положи трубку, — сказал Роберт.
Он стоял у нее за спиной, почти касаясь ее.
Она замерла с безмолвной трубкой в руке, успев набрать только первые две цифры.
— Откуда ты вдруг свалился?
— Я сидел вон в том кресле. Ты прошла совсем рядом.
— Послушай, Роберт, я занята.
Он пожал плечами.
— Положи трубку.
— Я звоню. — Она набрала третью цифру, но он быстро ударил пальцем по рычагу. — Роберт, прекрати это!
Он вырвал у нее трубку, как она ни стискивала пальцы.
— Я же сказал, чтобы ты ее положила.
— У меня свидание.
— Я его отменил.
— Ты же не знаешь с кем.
Он указал на письменный стол.
— У тебя записано в календаре. А телефон я узнал из твоей адресной книги.
У нее под волосами покалывали иголочки гнева. Она старалась унять дрожь в голосе, но ей это не совсем удалось.
— Что ты ему сказал?
— Мы поговорили очень мило. Я объяснил ему, что неотложное семейное дело требует твоего присутствия.
Она уперлась ладонями в стол и нагнулась над ним, разглядывая хрустальные пирамидки, расставленные на лакированной коже. Дурацкие штуки! Совсем здесь не на месте!
— И долго ты сидел в темноте?
— Порядочно.
Он положил ладонь на ее левое плечо, но она напрягла мышцы, и он отвел руку.
— Я пришел, когда ты начала переодеваться. Во всяком случае, так мне сказала Элин.
— Элин… — Она потрогала пирамидку и принялась рассматривать отпечатки своих пальцев на сияющем хрустале. — А где Элин?
— Я ее отпустил. Сказал, что нам неожиданно придется заняться делами.
Она все еще держала пирамидку. Ей хотелось разбить что-нибудь вдребезги, стукнуть кулаком, завопить. И еще ей хотелось, чтобы ее мысли стали ясными и логичными, такими, как всегда, такими, какими они не желали стать теперь.
— Элин очень обрадовалась. Сказала, что у нее свидание.
Быстрым движением она смахнула все пирамидки на ковер. Она не собиралась этого делать. Но мысли не слушались. И руки тоже. Что еще ей остается?
— Отойди!
Она оттолкнула его и подобрала пирамидки. Три. А их было четыре. Она на четвереньках заползла под стол и почувствовала, как лопнул чулок. Выпрямившись, она поглядела на ногу и увидела дорожку шириной в полдюйма. Только этого не хватало.
Она поставила пирамидки на место. Ни одна не треснула. Она немного успокоилась. Роберт стоял в двух шагах от нее и, скрестив руки на груди, следил за ее движениями.
— Ты такой умный, — сказала она. — Думаешь, раз ты мужчина, то уже имеешь право командовать. Да пошел ты знаешь куда!
— Хватит визжать, — сказал Роберт.
— Ты тут только потому, что мой отец решил купить Анне мужа. Я так и не сумела понять, почему он выбрал тебя, но ты оказался препаршивой покупкой. Гоняешься за каждой девкой. Анна, наверное, была бы рада освободиться от всего этого.
— Заткнись и иди на диван.
— Пошел к черту!
Она и не подозревала, что грузный мужчина способен двигаться так быстро. Он схватил ее за обе руки, повернул и опрокинул на диван.
— Дурак проклятый!
Он прижимал ее к дивану, упершись ей в грудь одной рукой. Она била по ней, но сжатый кулак оставался неподвижным. Ей трудно было дышать.
— Прекрати!
Удерживая ее одной рукой, он медленно расстегнул брюки.
— Я же сказал Брискоу, что это неотложное семейное дело.
Лицо его было темнее обычного. Кожа вокруг губ казалась совсем синей. От расслабляющего страха у, нее закружилась голова.
— Я задыхаюсь, — сказала она.
Он отнял руку, и она ощутила острую боль в груди. Кожу саднило. Каждый вздох, хотя его ничто не стесняло, был страданием.
Он смеялся беззвучным самоуверенным смехом.
— Ты только этого и хочешь, — сказал он сквозь зубы. — Хочешь.
Утром она проснулась в пустой кровати. Он ушел, пока она еще спала. Все тело у нее болело. Особенно бедро — споткнулась, поднимаясь в спальню? Или это он толкнул ее на перила? Она потрогала широкое лиловое пятно под кожей. В старину к таким синякам прикладывали пиявок.
Она встала, пошатываясь, добрела до ванны и наполнила ее чуть ли не кипятком. Вылила в воду два разных мыла и обнаружила, что густые ароматы нейтрализовали друг друга. Остался только легкий запах хлора. Она потерла вздувшуюся, распухшую губу. Ну, подумала она, надо радоваться, что хоть зубы уцелели. Глупо — в моем-то возрасте… Во всяком случае, у него на плече остались хорошенькие метки… Она улыбнулась и вздрогнула от жгучей боли в разбитой губе.
Когда вода остыла, она вернулась в спальню. Сначала она набросила на кровать покрывало. Потом приняла две таблетки декседрина и поглядела на часы. Почти девять. Пора в контору. Она быстро оделась, выбрав строгий полотняный костюм песочного цвета, и тщательно накрасилась. После горячей ванны ее волосы завились еще круче. Она разгладила их щеткой, обрызгала из пульверизатора, снова разгладила.
Остановившись у двери Роберта, она спросила у младшей секретарши:
— Он тут?
— Нет, мэм.
Секретарша была молодой и хорошенькой. Маргарет поймала себя на том, что прикидывает, спит с ней Роберт или нет.
— Он позвонил, что будет сегодня дома.
— Спасибо, душка. — Маргарет дружески помахала ей рукой. — Передайте ему, что я спрашивала.
В пять часов, на пути домой, она заглянула в цветочный магазин, купила все фиалки, какие там были, — десяток голубых букетиков, обернутых белым кружевом, — и послала Роберту, написав на карточке своим угловатым почерком: «Эфирной душе. Мне тебя не хватало в конторе».
Это и есть наступление старости, думала Маргарет, пока год проходил за годом. Незаметное притупление чувств, энергии… Личность требует все меньше и меньше. (После целой жизни бешеного требовательного визга, думала Маргарет, такая тишина довольно-таки зловеща.) Ее интерес к мужчинам спадал. Она пускала их в свою постель больше по привычке, чем потому, что ей этого действительно хотелось. Она все еще стремилась к близости, хотя уже ничего не ждала от этого союза. Рубашки, натянутые на потных плечах, больше не будили в ней желания. Твердые бедра, квадратные подбородки уже не казались ей неотразимыми. Она исследовала каждое новое мужское тело тщательно и отвлеченно, сравнивая с остальными. Перестав замечать самого человека. Ее невозмутимый, оценивающий взгляд видел уже не мужчину, но конгломерат всех мужчин, мужских тел…
И она сама — оболочка кожи и костяк, несущий ее плоть, — все больше поддавалась воздействию возраста и прошедших лет. Бедра раздавались все больше. Руки становились дряблыми. Волосы неумолимо седели.
Она начала регулярно красить волосы. И ходить в косметические кабинеты, где наборы катков разбивали накапливающийся жир, где массаж успокаивал ноющую спину. Она чувствовала, как приспосабливается к своей жизни, закутывается в нее, точно в одеяло. Волнение, истерическое веселье исчезли — но они уходили так медленно, что она не почувствовала утраты. Их сменила спокойная уверенность: я вечна, со мной ничего не может случиться. Где бы я ни была, мне все знакомо…
