Ольга Камаева - Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы
Тем более что с организационной точки зрения присутствие матери являлось абсолютной формальностью. Руководство похоронами и десятком сопутствующих печальным проводам мелких, но обязательных дел с самого начала взяла на себя отцовская сестра Нина, та самая, с которой знались от случая к случаю. Нежданное ее появление стало настоящим спасением, поскольку мать Елки, даже пока находилась дома, не могла связно произнести за раз и пары предложений.
В подспорье тетке была шустрая Ирка, и вместе они без излишней суеты и накладок устроили все: оформили документы, нашли через знакомых хороших читалок, договорились насчет катафалка и могилы, заказали в кафе щедрые поминки. Наконец-то Ирина могла тратить на подружку деньги, и та не возражала.
От школы Сова делегировала несколько свободных от экзаменов учителей, выдав им из профсоюзной кассы деньги на венок. Добровольцев оказалось немного: странная, непонятная смерть, которую уже опутала липкая паутина сплетен и оговорок, отпугивала. Помимо разнарядки шли только Мадам, Лиля, Наталья, Муму и Вобла. Первые — как близкие коллеги, последняя — как жадная охотница до всякого рода сборищ. Хотя поводов для пересудов у нее уже было более чем достаточно. Взять, к примеру, что из учителей она последняя видела Елену Константиновну живой, а уж при каких интересных обстоятельствах — отдельный разговор… Почему пришла Муму, и уж тем более почему плакала горше многих, большинство так и не поняли. Списали на слабые нервы.
Класс приходил накануне. Привезенное из морга Елкино тело уже лежало прибранное, а весь положенный по случаю антураж — горящие тонким огоньком церковные свечи, бормочущие молитвы богомольные старушки, густо наставленные на столике разномастные иконки — находился на своих местах.
Быстро, в считаные секунды, набилось полквартиры. Первые, вынесенные взбудораженной толпой к самому гробу, испуганно колыхнулись было назад. Задние, отступив, но ничего не поняв и не увидев, настойчиво двинулись вперед. Эта живая волна качнулась еще пару раз, прежде чем замерла в неловком ожидании. Что делать и что говорить в таких случаях, никто из ребят не знал.
Бабульки на массовый приход тут же отреагировали, усилив и громкость, и внятность чтения.
— Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй на-а-ас, — затянули они тонкоголосо, с особым рвением — за упокой светлой души и в назидание молодым — осеняя себя крестным знамением и отбивая поясной поклон.
Ученики же, сбившиеся кучкой, переминающиеся с ноги на ногу и пугливо озирающиеся вокруг, больше походили на табунок молодых игривых жеребят, вдруг загнанных с приволья зеленого лужка в тесную мрачную конюшню.
— Пресвятая Троице, помилуй на-а-ас…
Выручила сноровистая тетка. Протиснувшись меж девчат, она подошла к гробу. Хозяйским взглядом окинула вокруг — все ли в порядке? — чуть поправила покров и, смягчив взор, склонилась над Елкой:
— Вот, Леночка, к тебе ребята пришли попрощаться.
— …Господи, очисти грехи наша-а-а, — фоном текла распевчатая молитва.
— Ты людей любила, и люди тебя любили.
— …Владыко, прости беззакония наша-а-а…
— Видишь, не забыли тебя, уважили.
— …Святый, посети и исцели немощи наша-а-а…
— Жаль, не дал Бог тебе здоровья пожить.
— …имене Твоего ради-и-и.
Тетка говорила обыкновенно, без слезливых причитаний и подвываний, и все как-то разом успокоились. Даже обязательный страх от близости смерти, до того представлявшейся выдумкой, мрачной фантазией, но внезапно обретшей и вид, и запах, немного отступил.
— Да вы не бойтесь, подходите, — кивнула женщина в сторону гроба. — Она как живая.
— А что… что с Еленой Константиновной случилось? — Яковлева и тут оказалась смелее всех.
— Она, детки, с малолетства сердечница. Правда, до операции дело не дошло. Да я немного знаю, про то надо мать спрашивать, она все диагнозы наизусть помнит. Сколько лет Леночку выхаживала, по врачам водила, уж думала — все, Бог миловал. Но гневить его не стоит… Бог ее и сейчас пожалел, легко взял — во сне умерла, не мучилась…
— Зачем же она, больная, в школе работала?! Надо было дома сидеть, — буркнул Хохлов.
На него, испугавшись неуместной грубости, торопливо зашикали.
— Зато жила бы, — отрезал он, не желая оправдываться.
На это сказать было нечего. Тетка вздохнула:
— А про то Леночку надо спрашивать, да поздно теперь…
Один за другим Елкины ученики подходили к гробу. Одни сразу торопливо отходили, другие робко заглядывали в лицо, на фоне ее любимого «василька» казавшееся еще бледнее. Лишь самые смелые вскользь касались обшитой бязью доски или даже укрытых покровом твердых носков похоронных туфель, но тут же боязливо отдергивали руки.
Неловкое и неумелое прощание прошло быстро, и вот уже, облегченно выдохнув, из квартиры вышел последний.
— …и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго…
На сами похороны из класса мало кто пришел, у многих с утра были экзамены. Они, конечно, к выносу закончились, но ведь вроде как уже попрощались. В шестнадцать лет кажется, что незаменимых нет, что в жизни встретишь еще немало хороших людей, и только спустя много лет запоздало понимаешь: не так уж много их, оказывается, и попалось. Ведь говорят еще: невосполнимая утрата. Пройдут годы, прежде чем Яковлева, Лажина и даже Хохлов поймут, что Елка в их жизни как раз такой и оказалась — заменимой, но невосполнимой.
На кладбище народа поехало еще меньше, и все провожающие уместились в один изрядно поношенный «пазик». День выдался ясный, но, когда подъезжали к погосту, ветерок выгнал из потайных закромов несколько тучек, и те пролились на землю мелкими частыми каплями.
— Добрая примета, — вздохнула Наташа. — Раз природа плачет, значит, хорошего человека хоронят.
За воротами сначала шло новое кладбище, прирезанное ввиду переполненности старого всего лет шесть назад. Посаженные у могил аккуратные рябинки и елочки только начали идти в рост, кусты пионов и лилий гнулись под тяжестью распустившихся соцветий, свежие могилы были тесно обложены яркими, еще не выцветшими венками. И потому — вот парадокс! — этот залитый солнцем луг скорее подходил для праздника, столько тут было силы, молодости, цвета.
Наверное, место Елке стоило определить здесь. Но процессия прошла дальше, на старое кладбище. Под высокими соснами было сумрачно и уныло. Цветы здесь не росли, многие памятники покосились, краска на оградах облупилась, а те холмики, что без оград, уже едва виднелись. Еще чуть-чуть, и совсем исчезнут под узкими тропками — живым везде у нас дорога…
