Ольга Скубицкая - Нф-100: Небо в зеленой воде
Он стремительно поднялся по полуразрушенным ступеням и исчез, поглощенный чернотой здания. Я не хотела идти за ним в нутро этого ветхого воспоминания, понимая, что ничего интересного там нет, все те же светлые камни, только изнутри. 'Ну и еще парочка замурованных трупов', - подсказывало воображение, но внутренняя сущность тянулась следовать за Даниэлем, и я не стала ей препятствовать.
На улице было хоть глаз выколи, и не только из-за времени суток, но и благодаря сгустившимся тучам, в которые трансформировалась тонкая пелена облаков, но это показалось мелочью по сравнению с угольной чернотой внутри постройки. Долгую минуту после шага за пределы дверного проема я абсолютно ничего не видела, лишь осторожно ощупывала пространство вокруг. В лицо пахнуло плесенью. В непроницаемом сумраке сила пришлась как никогда кстати. Я исследовала помещение направленными пузырьками, слыша лишь, как шуршат мелкие камушки под ногами англичанина.
- Не бойся, глаза скоро привыкнут, - прозвучал во тьме его голос, отражаясь от высоких стен, в которые упирались мои энергетические отростки. Ходить здесь на каблуках, совершенно не представляя, что лежит под ногами, было небезопасно, и я, поднявшись в воздух, полетела на его голос и на притяжение второй половины. Глаза через пару минут действительно привыкли, и удалось разглядеть, что помещение абсолютно пусто, на полу в щелях бетонных плит торчала поникшая сухая трава, там и тут грудились кучи осыпавшейся кладки. Продольный коридор выходил в большой зал, наверх, вероятно ко второму этажу, когда-то устремлялась лестница, теперь от нее остались лишь обломки, выпирающие из западной стены как прореженные зубы. Потолок отсутствовал, видимо, давно обвалился. Подняв глаза, я увидела крышу, зияющую огромными прорехами, и подсчитала, что строение когда-то было трехэтажным. Отсюда казалось, что на улице совсем даже не темно, а так, мелочи - легкий полумрак.
Даниэль, поднявшись над полом, как и я, поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, наверно вспоминал, какие предметы быта заполняли когда-то дом. Сила притянула нас на расстояние вытянутой руки, и мы невысоко кружили, рассматривая мертвую комнату. Для меня тут не нашлось ничего интересного, а стены, которые грозили обвалиться каждую минуту, навевали тоску, но англичанин откровенно наслаждался нахождением здесь, а я чувствовала себя комфортно поблизости от второй половины, а возможно, просто обманывалась, прячась за это убеждение.
Пока мы бездумно вращались на одном и том же месте, я пыталась разгадать проблески эмоций, мелькавшие в отстраненном лице моего спутника. Ни разу в жизни я не проводила ночь более странно, чем сегодня.
- Потанцуем? - спросил он, прогоняя тишину, повернулся ко мне и заглянул прямо в глаза. При полном отсутствии освещения его взгляд притягивал таинственной и обманчивой чернотой. Он намекал на наши странные танцы над моей гостиницей два дня назад, но того состояния я сейчас не чувствовала, а, может, вспомнил, что когда-то в месте из восемнадцатого века, похожем на это, находился бальный зал.
- Полетаем, ты хотел сказать? - описав вокруг него дугу, спросила я, но он не ответил. Мы плавно двигались по воздуху своеобразным круговоротом, то подымаясь почти к самой крыше, то едва ли не касаясь ногами плит пола. Энергия вилась между нами, сплетаясь в затейливый беспорядочный клубок.
- А что же с этой жизнью? Какая приятная мелочь греет тебя в реальности? - прошептала я, пугаясь снова подступившей тишины. Подняв голову к прохудившейся крыше, обнажающей куски неба, я с удивлением заметила, как что-то сыплется на нас сверху. В мыслях промелькнули рушащиеся над нашими головами остатки кровли, но крохотные частички чего-то непонятного мягко опустились на голову и плечи англичанина, и я с облегчением поняла, что это всего лишь снежинки, срывающиеся из отяжелевших туч и осыпающие нас прямо сквозь отверстия в крыше.
Господин Вильсон так ничего и не ответил, продолжая упорно вглядываться в мое лицо, пока мы, не останавливаясь, парили в окружении 'декораций', напоминающих об одной из его жизней. Он находился очень близко и далеко одновременно, и две из моих 'Я' рвались наружу, загадка, как я до сих пор ухитрялась их сдерживать. Снежинки закружились между нами в замысловатом хороводе, оседая на наших пальто, тая на лицах и запутываясь в ресницах Даниэля. В городе еще царила осень, но в горах она слишком рано уступила свои позиции зиме. Крохотные звездочки снега обратились в пышные хлопья. Я раскрыла вверх ладонь, ловя снежинки руками и рефлекторно щупальцами энергии. Снег падал так тихо и задумчиво, будто поглотил все звуки и теперь наслаждался этими секундами полного безмолвия. Лицо англичанина оказалось рядом, такое равнодушное, ничего не выражающее, мне чудилось, что я завязла в мистическом неправдоподобном сне, в котором мы вальсируем под сыплющимся прямо с неба волшебством. От этого момента могло бы веять романтикой, но только вот мой спутник совершенно не подходил на роль героя из романтической истории.
Хлопушка снега задержалась на его щеке, и я потянулась к ней неверной предательницей рукой. Снежинка моментально растаяла, нейтрализуя хрупкий барьер между моими пальцами и его щекой. Я уже знала, какая на ощупь его кожа, теплая, как и у остальных людей, но под подушечками, коснувшимися твердой скулы, оказалось нечто безумно горячее и обжигающее, как включенный паяльник. Вскрикнув, я одернула руку.
Он непонимающе уставился на меня. Кончики пальцев ныли так, словно их обдали кипятком, я отпрянула, изо всех сил дуя на них, а снежинки, подгоняемые движением воздуха, заклубили перед глазами.
- Что случилось? Дай посмотрю, - он потянулся и обхватил мои запястья, и вот тогда я по-настоящему взвыла от пронзившей руки боли. В том месте, где его кожа соприкоснулась с моей, горело адски. Я шарахнулась в сторону, но продолжала цепляться за Даниэля мертвой хваткой силы, даже когда перестала видеть и его, и припорошенное снегом помещение...
Что же будет до...
Боль - неотъемлемая часть жизни, но радостная новость заключается в том, что если тебе все еще больно, то ты жив. Две разновидности боли неотступно следуют за нами, физическая и душевная, и никто точно не может ответить на вопрос, с какой из них сосуществовать легче. Например, кто может твердо сказать, что труднее переносить - сильную физическую боль, облегчению которой уже не помогают никакие медицинские препараты, или выматывающую душевную боль от осознания, что умираешь и покидаешь близких людей навсегда? У каждого свой ответ. Я бы сказала, что труднее второе. А вы?
Совершенно без боли в жизни обойтись никак нельзя, и поэтому лучше, когда она кратковременная, как от пореза пальца или укола. Ожоги же приносят боль долгоиграющую, я знаю об этом не понаслышке, утюги и горячие чайники попадались мне под руку, как и всем, но на этот раз резкая пронизывающая жгучая боль быстро оборвалась. Я совершенно не заметила погружения, неощутимо перескочив через состояние текучей хрустальной свободы. Краткое мгновение, и меня уже не было в старом полуразрушенном доме. 'Где же я?' - вопрос хороший и по теме, но ответа я не знала.
Снова появился второй поток мыслей прошлого воплощения, который я приняла как нечто неизбежное, но вот в чем странность, он больше не мешал моим настоящим мыслям. Я не стала вслушиваться в него, меня больше занимало, где я, и он как негромкий шумовой эффект звучал на заднем фоне, я же, будто гурман перед изысканной трапезой, предвкушала ответы на все мучавшие меня уже две недели вопросы. Вот она - последняя непознанная жизнь.
Вглядеться в окружающее пространство сквозь глаза моего прошлого тела не удавалось, все слишком быстро мелькало, лишь секунду поразмыслив, я поняла, что так стремительно двигаюсь попеременно в разных направлениях, что трудно сфокусироваться на чем-то конкретном.
Все ощущения в теле были настолько непривычны и незнакомы, что я диву давалась, как могла так разительно отличаться во второй жизни от всех остальных инкарнаций. Да, и до этого со мной происходило множество странностей, пара недель перевернули с ног на голову все мои представления о себе, но сейчас вообще творилось нечто чуждое и непонятное. Начнем с того, что здесь полностью отсутствовали звуки, а может, это я не способна была слышать. Как в немом кино, разве что на заре развития кинематограф еще не порождал абсурдных фантасмагорий сродни той, что предстала передо мной. Во-вторых, я не чувствовала ни опоры под ногами, ни кровати под спиной, ничего подобного, но это еще куда ни шло, постепенно я сообразила, что летаю, и это уже не могло меня удивить. Но самым странным оказалось третье, после того как мельтешение моего тела в воздухе немного замедлилось, пейзаж добил окончательно, точнее не только пейзаж, а еще и как именно я на него взирала. Но обо всем по порядку.
