Андре Бринк - Мгновенье на ветру
Казалось, молитва никогда не кончится. Снова прокатился глухой гул, точно за горизонтом бежало огромное стадо газелей. Потом гул смолк. Хозяева встали, с шумом подвинули по неровному полу скамейки. На столе не мигая горела медная лампа.
— Ваш раб может спать в кухне вместе со всеми, — сказал хозяин. На Элизабет он не смотрел.
— Я… — она снова запнулась, с усилием глотнула, но ничего больше не сказала.
Огромная тень фермера падала на оштукатуренную стену и даже на потолок, зловещая и уродливая. Элизабет бессильно склонила голову. Во время молитвы она чуть не уснула. Безмерная усталость проникла в каждую клеточку ее тела.
— Вы ляжете с нами, — грубо приказал он.
— Я буду спать на полу.
— Кровать большая, места хватит. — Он посмотрел на жену. — Отведешь ее в спальню, — распорядился он и вышел — наверное, осмотреть загоны, двор и помочиться.
— Идемте, — позвала хозяйка. Она зажгла свечу от огня лампы и направилась в спальню.
— Право же, я…
— Он так велел.
В дверях Элизабет оглянулась. Возле очага копошились темные тела. Она не различила, где среди рабов — Адам.
Беременная хозяйка опустилась на кровать, вздохнула тяжело, как раньше, и принялась расстегивать платье, сняла его, вынула шпильки из волос; тень на стене повторяла все ее движения. В рубашке она вдруг показалась Элизабет совсем молодой и почему-то беззащитной. Женщина легла под одеяло и отодвинулась к краю кровати.
Элизабет по-прежнему стояла, взявшись за ленты на корсаже нового платья, но не развязывала их.
— Ну что же вы? — сказала женщина.
Элизабет повернула голову к крошечному оконцу. На дворе была непроглядная темень. В затхлую духоту спальни тянуло оттуда свежестью, прохладой. Послышались тяжелые шаги.
— Раздевайся, — раздался голос у нее за спиной.
Она обернулась. Хозяин стоял у порога, широко расставив ноги и, подбоченившись, смотрел на нее.
И вдруг двинулся к ней. Земляной пол еще не просох после ее купанья и был в темных пятнах от воды, которую она расплескала.
— Чего ты дожидаешься? — сказал он.
— О господи, Ганс! — ахнула жена, не вставая с кровати.
— А ты молчи! — рявкнул он на нее.
Женщина с привычным вздохом отвернулась к стене.
— Ну? — сказал он. — Будешь ты наконец раздеваться? — Он протянул руку и схватил Элизабет за ворот.
— Что вы делаете? — в растерянности залепетала она, пытаясь его урезонить. — Я обратилась к вам за помощью, я…
Он рванул платье, послышался треск материи.
— Не смейте! — закричала она в бессильном гневе. — Будь я мужчиной, вы оказали бы мне гостеприимство. Приютили бы у себя, позволили выспаться, отдохнуть. А я всего лишь женщина, и вы…
— Снимай платье! — заорал он.
Она вырвалась из его рук и метнулась к кухне, но он одним прыжком опередил ее и со злобным смехом загородил дверь.
— Адам! — крикнула она.
Хозяин растерялся. Сзади раздался легкий шум, хозяин быстро обернулся и приказал:
— Убирайся отсюда!
— Не смейте его трогать, — сказала Элизабет, стараясь унять дрожь в голосе. — Это мой муж.
— Врешь!
— Господи, Ганс! — простонала женщина, приподнимаясь на локтях в углу своей широкой кровати.
— Это мой муж, — повторила Элизабет. — Мы вместе прошли весь путь с самого начала.
— Оставьте ее, — сказал Адам.
Де Клерк молча глядел на него, разинув рот. Элизабет подумала, что в жизни не забудет его лица — такое на нем застыло недоумение и тупая злоба. Слишком уж он был ошарашен ее признанием, не мог его сразу переварить.
Элизабет стояла не дыша. Если хозяин кинется сейчас на Адама, да еще кликнет на подмогу слуг, — все пропало, их убьют. Их жизнь висит на волоске, и вокруг ночь без конца и без края.
Снова прогрохотало вдали.
— Как это я не догадался! — наконец прорвало хозяина. — Разве порядочная женщина пришла бы сюда в таком виде? Шлюха, грязная шлюха. Мы здесь с таким отребьем не знаемся. Мы добрые христиане!
— Я только попросила у вас пристанища, — напомнила ему Элизабет.
— Забирай своего черного жеребца и убирайся! — крикнул он.
— Ганс, Ганс, ведь сейчас ночь, — умоляла его жена. Она сбросила одеяло и спустила с кровати ноги.
— Молчи, не твое дело! — приказал он.
— Она потеряла ребенка, — сказала женщина.
— Как же нам добираться дальше? — возмутилась Элизабет.
— Так же, как сюда добрались. Пешочком. А то садись на него верхом да скачи!
— Мой отец заведует складами Компании в Капстаде! — Она надменно вскинула голову.
— Плевал я на Компанию! Плевал на ваш Капстад! Здесь я хозяин!
— Я пожалуюсь на вас, когда вернусь домой, вы живо узнаете, кто здесь настоящий хозяин!
— Ганс, дай ты им лошадь! — просила женщина. — Это же такой пустяк. Ты только посмотри на эту бедняжку!
— Эта бедняжка — потаскуха! Путается с черными ублюдками!
Он не успел договорить — Адам схватил его за ворот. Де Клерк растерялся, его поразил не гнев Адама, а то, что он посмел на него накинуться. Ему бы отшвырнуть Адама, а он вдруг побелел как полотно и начал в страхе умолять:
— Не убивай меня! Пожалей жену, она на сносях.
— Дайте коня.
— Дам, дам, — скулил он. — Все берите, Летти соберет вам в дорогу еды, только отпусти меня.
Адам старался унять бурное дыхание и успокоиться. Он с такой силой оттолкнул хозяина, что тот упал на пол. И пока поднимался, Адам схватил одно из ружей, что стояли у стены.
— Ведите к коню.
— Ружье не заряжено, — сказал де Клерк не без злорадства.
— Конь где?
Фермер с ненавистью посмотрел Адаму в глаза, потом повернулся к Элизабет. Она отвела взгляд.
— Пойду сложу им еды, — поспешно проговорила фермерша.
Когда они выезжали в темноте со двора, за спиной у них громыхнул выстрел. Залились истошным лаем собаки, сердито заспорили голоса, потом все смолкло. Адам натянул поводья, сдерживая коня, и пустил его ровным шагом. Зачем животному на первых же порах выбиваться из сил, им предстоит еще долгий путь.
Все произошло так быстро, что оба они очень долго не могли опомниться и ехали молча. Это был конец. Нет, переход. Начало.
В лицо бил влажный ветер. Казалось, прошла вечность.
— Спасибо, хоть в минуту опасности ты не отреклась от меня, — произнес Адам еле слышно, и она не узнала его голоса в темноте.
Она вся сжалась, хотела ответить, но горло перехватило. И она лишь затрясла головой и уткнулась ему в грудь.
— Да, вот где наконец настиг нас Капстад, — сказал он после долгого молчания с едкой горечью, и ей показалось, будто ее ожгло кнутом.
— Не надо, Адам, зачем ты так. — Она боролась со слезами. — Я ведь сказала им, что ты мой муж.
Он не ответил. Он сидел на лошади у нее за спиной, точно каменный.
— Пойми, я же скрыла ради тебя, — горячо убеждала она. — Неужто ты не понимаешь? Я боялась за тебя — вдруг бы он тебя обидел. Я не могла допустить, чтобы он тебя унизил или оскорбил.
— Да, и он всего лишь отослал меня на кухню.
— Я скрыла, чтобы спасти нам жизнь. Мы вынуждены были зайти к ним, надо было передохнуть и поесть, иначе что бы с нами теперь было? Ведь мы же с ног падали, ты сам отлично знаешь.
— Ты была готова заплатить цену, которую он назначил.
— Я была готова погибнуть, защищая тебя.
Он ничего не ответил.
Она прижалась к нему и, перестав противиться слезам, заплакала в таком безудержном отчаянии, что он был поражен.
— Господи, господи! — молилась она сквозь рыдания, обретя наконец способность говорить. — Спаси нас, огради от несчастья, господи… Помоги мне, Адам, я больше не могу, я не вынесу!
Обезумев от горя, она даже не заметила, что он остановил коня, снял ее на землю и, намотав поводья на руку, с нежностью и страхом прижал ее к себе.
— Что же это? — прошептал он наконец. — Что с нами будет, если мы станем предавать друг друга?
Она поняла, что и он плачет, его худое израненное тело сотрясают беззвучные рыдания.
— Адам, — с мольбой прошептала она. — Адам… Аоб, любимый…
Обнявшись, они просидели на земле до рассвета. А день все не брезжил, потому что небо затянули тучи.
— Мы никогда больше не допустим такого ужаса, — сказала она, пряча голову у него на груди. — Никогда! Мы будем беречь друг друга, иначе нам не выжить. Мы слишком слабы, слишком ничтожны. И если погибнем, ничего от нас не останется — будто нас никогда на свете не было.
— Идем, — сказал он наконец. — Пора в путь.
Ведь они еще не дошли до конца. Впереди горы, и надо их одолеть. И потом опять идти дальше. Капстад приближался, но до него еще было далеко.
Они взобрались на старого одра с провалившейся спиной, которого им дал скряга фермер, и снова поехали. Горы медленно поднимались перед ними все выше, выше. Но они не чувствовали ни радости, ни хотя бы облегчения. Они просто продвигались вперед, ничего не видя и не слыша, немые, опустошенные, оставив позади иллюзии, в печали, которой не найти утоления.
