Тирания мух - Мадруга Элайне Вилар

Тайная любовь — это кисло-сладкая смесь разочарования и гормонов. Естественно, в том возрасте я еще не знала, как называются испытываемые мной чувства, и тем более не слышала о допамине, который затмевал мой разум и не давал спать, о тревоге из-за расставания и тоске. Я просто постоянно находилась в ожидании прекрасного мига, когда папа вновь начинал одержимо документировать реальность — какое счастье, потому что я была частью этой реальности и этой истории! В то время как Какалеб сопротивлялся, а Какалия хотела, чтобы ее оставили в покое, я улыбалась и могла вытерпеть бесчисленное множество снимков, всегда готовая на что угодно ради предмета своей любви. Иногда покорностью я убеждала отца разрешить мне потрогать объектив фотокамеры.

До сих пор для меня счастье — смешанное чувство, которое ассоциируется с созерцанием предмета любви и в то же время с осознанием, что он тоже на тебя смотрит в этот момент.

Я уже предупредила, что это история любви, не так ли? Возможно, нетипичная, не такая, как обычно: девушка встречает парня, парень встречает парня, девушка встречает девушку.

Влюбленность в исчезнувшие стены — самое ужасное чувство. В такие моменты испытываешь платоническую любовь и одновременно сожаление о том, что родилась так поздно. Однажды я влюбилась в посудомоечную машину — эта связь продлилась совсем недолго, несколько месяцев; я не чувствовала взаимности, и поэтому мне пришлось ее бросить. Потом я любила здания. И башню. Также у меня был короткий роман со стулом — вспышка страсти, которая не переросла во что-то большее, но запомнилась мне как одна из моих осуществленных эротических фантазий. Есть что-то в старой мебели — не знаю, опыт ли, разница ли в возрасте, — что всегда добавляет ей притягательности.

Вот в кого я была влюблена.

Пока вам все понятно? Одним словом, это романтическая история о подростковых переживаниях, гормонах и секретном компоненте.

И не говорите потом, что я не предупреждала.

Усатый дедушка всегда приходил внезапно, без предупреждения. Кто сказал, что нежданных гостей никто не любит? Наоборот, когда Усатый дедушка переступал порог нашего дома, его встречали с большой радостью. Нервозность отца выдавали капли пота, стекавшие по его лбу и шее. Нервы были его злейшим врагом, и, чтобы справиться с собой, он крепко сжимал руки. Хранить верность своему времени и усам Генерала требовало огромных усилий, особенно если ты у себя дома, на своем островке уединения, в окружении привычных вещей, где можно спокойно заикаться, не опасаясь, что скажут другие мужчины с медалями, и, кроме того, не боясь, что твои дети покажутся необычными, — они и так со странностями, и довольно большими. Хоть бы Усатый дедушка этого не заметил.

А если он и заметил, похоже, его это не волновало. Усатый дедушка заходил в дом прямо в сапогах, топая на пороге, чтобы стряхнуть с них грязь, и громко спрашивал:

— Ну-ка, Касандра, куда это ты спряталась?

По заведенному между ними порядку Генерал повсюду ее искал, улыбаясь и потирая руки.

Он никогда не приходил без подарков.

Зайдя в дом, Усатый дедушка превращался в гостеприимного хозяина. И неважно, что дом принадлежал не ему. В конце концов, страна была в его руках и этот дом находился внутри принадлежащей ему территории. Там все подчинялось законам вождя, и все об этом знали. Охрана оставалась на улице — в то время враги еще не пытались убить Усатого дедушку. Дом был мирным и спокойным — безопасным местом, где жил человек своего времени, преданный своей стране, Усатому дедушке и традициям идеальной семьи.

Старый генерал казался Касандре смешным, очень высоким и неуклюжим. Иногда худым, а другой раз — толстым. Усатый дедушка имел привычку на все указывать пальцем, словно разграничивая для себя важное и второстепенное. Он тыкал во все, даже в медали отца:

— Слушай, напомни-ка, когда я дал тебе эту медаль?

— Д-два года назад, мой Генерал.

— Точно, два года назад. А за что я тебе ее дал?

Отец начинал долго и немного путано объяснять свои заслуги, и вскоре Усатый дедушка уставал от стольких подробностей.

— Ладно, ладно, я вспомнил, — обманывал он.

Ему нравился кофе. Без сахара. И очень сладкие десерты. Он был человеком контрастов. Особое обаяние ему придавали усы — не очень короткие и не очень длинные, не слишком неряшливые, но в то же время и не чрезмерно ухоженные. Усы Генерала наглядно воплощали принцип золотой середины, если не сказать — греческого золотого сечения, которое, как все знают или, по крайней мере, должны знать, являет собой меру всех вещей. Поистине классические, царские, сократические усы. И единственная совершенная часть его тела. Все остальное выглядело, скорее, очень посредственно. Даже униформа. С утра одежда сидела на нем безупречно, но по прошествии времени начинала мяться, теряла форму, покрывалась отпечатками ладоней и кулаков, в зависимости от настроения Генерала в конкретный день.

Касандра была очарована его усами.

— Подойди сюда, Касандра, сядь, — звал ее Генерал, устроившись поудобнее с сигарой и чашкой горького кофе.

Девочку не беспокоил табачный дым, но Усатый дедушка всегда гасил сигару, когда та была рядом.

— Угадай, что я сегодня принес тебе в подарок!

Это было несложно.

— Куклу.

— Какая ты умная девочка, Касандра!

Не нужно быть большого ума, чтобы знать: Усатый дедушка любит дарить кукол. В течение многих лет Касандра получила в подарок бесчисленное их количество.

— Нет ничего прекраснее кукол, — всегда повторял Генерал, сияя при этом, как маленький мальчик, обожающий игрушки.

Касандра ему подыгрывала. Это было их тайное соглашение. Девочка ставила всех своих кукол вокруг Усатого дедушки, и он опускался рядом с ней на колени, внимая ее выдуманным диалогам. Кукла, веди себя хорошо и съешь все до последней крошки. Тебе не нравится рис? Тогда я тебя накажу.

Кукла, что с тобой? Почему ты не смотришь мне в глаза? Кукла, ты и правда постоянно витаешь в облаках. И все в таком духе — выдуманные диалоги, которые Касандра произносила перед Генералом, лишь бы видеть его идеальные греческие усы. Между тем отец пытался разными способами вклиниться в их разговор и занять свое место во взаимодействии между Генералом и дочерью. Он хотел использовать возможность превратиться из доверенного человека в человека, вхожего в семью — семью Усатого дедушки. Пока отец что-то говорил, болтал и заикался, Генерал кивал, словно с чем-то соглашаясь, а Касандра задавалась вопросом, как Усатый дедушка выносит идиотские выходки папы. Когда ему наскучивала чушь, которую нес отец, Генерал делал жест, означавший: «ты мне надоел», и это движение, не требующее ни единого слова, само по себе звучало как резкий и безжалостный, словно выстрел, приказ.

Если Генерал был в хорошем настроении, то добавлял:

— Расслабься и радуйся своей дочери. Она скоро вырастет.

Касандра обладала более острым и быстрым умом, чем ее отец. Постепенно она стала садиться на колени Усатого дедушки. Этой привилегии удостаивались только избранные дети, те, кто появлялся на телевидении, когда отмечалась какая-нибудь важная дата или нужно было показать Генерала как отца народа. Детей специально подбирали. Их выбор призван был продемонстрировать все многообразие страны. Но Касандра знала, что была еще более особенной, чем дети, которых показывали по телевидению и снимали для интервью, потому что встречалась с Генералом в реальной жизни, где он был всего лишь Усатым дедушкой.

— А почему у тебя усы? — однажды спросила она.

Возмущенный взгляд отца был полон упрека. Папа громко позвал дочь по имени, и Касандра вся сжалась, сделав вид, будто очень испугалась. Этого оказалось достаточно, чтобы Генерал недовольно пошлепал губами и посмотрел на отца. Теперь отец почувствовал на себе, каково это, когда тебя ругают. И разумеется, это чувство ему не понравилось. Никому не нравилось, когда Усатый дедушка недовольно шлепал губами.