Ионел Теодоряну - Меделень
— Ну, Дэнуц, теперь ты гимназист! Взрослый мальчик! Теперь ты можешь сам решать. Хочешь быть адвокатом, как твой отец?
Госпожа Деляну пожала плечами.
— Дай ему сначала поесть!.. Дэнуц! Опять ты положил локти на стол!.. Посмотри на Монику, как она красиво ест. А ведь она меньше тебя!
Ольгуца с улыбкой сняла локти со стола. Дэнуц покраснел. Сверкнул взглядом в сторону Моники и Ольгуцы… Вот уже целый год ему ставили в пример Монику; это началось, когда Моника и Ольгуца готовились вместе, с одной и той же преподавательницей, к экзаменам в начальных классах… И кто открыл Монику? Ольгуца! Кто же еще! Это она, к ужасу кухарки, подбирала брошенных под забором котят. Но это еще куда ни шло! А вот Монику он терпеть не мог! Узурпаторша! Союзница Ольгуцы! Белобрысая!.. Дэнуц давно выжидал удобного случая, чтобы отодрать ее как следует за косы!
«Ничего!» — мысленно успокоил себя Дэнуц. И представил, как он бежит по дороге со змеем в руках.
Глаза Ольгуцы следили за ним сквозь опущенные ресницы. Он заметил это. Моргнул, встрепенулся. Ольгуца не сводила с него взгляда. Он тоже стал пристально смотреть ей в глаза.
— Почему ты на меня смотришь?
— Я? — удивилась Ольгуца.
— Да, ты! — ответил он, решив не давать ей спуску.
— Я смотрю не на тебя! Я смотрю на Монику! — объяснила Ольгуца, глядя на Монику. — Правда, мама?
— Нет, смотрела! — вышел из себя Дэнуц, указывая на нее пальцем и переводя все в прошедшее время.
— Ну и что? Разве нельзя?
— Хорошо! Посмотрим!
— Успокойся, пожалуйста! — укоризненно взглянула на него госпожа Деляну.
— Фуу! — обрадовалась Ольгуца, вытирая рот салфеткой.
— И ты тоже успокойся!
— А я ничего не делаю!.. Я чуть не подавилась! — вздохнула Ольгуца.
— Ну уж, ну уж!
Напрасно господин Деляну прикрывался салфеткой; все заметили, что он смеется. Пожав плечами, не выдержала и рассмеялась госпожа Деляну. Смех, словно веселая хора, окружил сумрачного Дэнуца. Он встал из-за стола, швырнул салфетку и направился к двери.
— Дэнуц, куда ты? Ты разве уже кончил? Разве мы встали из-за стола?.. Пожалуйста, вернись!
— Не хочу! — вполголоса ответил Дэнуц.
— Не хочешь сесть за стол?! Хорошо!.. Тогда, пожалуйста, становись в угол… Ты слышишь, Дэнуц? — коротко и энергично приказала госпожа Деляну.
Дэнуц, сгорбившись, повиновался… В столовой воцарилась торжественная тишина… Госпожа Деляну ласково улыбнулась, встретив испуганный и влажный взгляд Моники, устремленный на нее.
— Ты хочешь, чтобы я его простила, Моника?
Моника энергично кивнула головой.
— Садись за стол… И скажи спасибо Монике! Да, да!
— Merci![4] — саркастически дрогнули губы у Дэнуца, его ладонь нехотя задержалась в ладонях Моники.
— А теперь принимайся за свои абрикосы.
Дэнуц раскусил абрикос и терпеливо ждал, чтобы у него прошел спазм в горле… Другая половинка вместе с косточкой и залетевшей в столовую осой осталась лежать на тарелке вместе с остальными абрикосами.
— Спасибо… Я пойду прилягу!
— Дэнуц, и ты пойди приляг.
— Зачем?
— Так нужно!
— Пойдем на боковую! — примирительно сказал господин Деляну, сладко зевая.
— А змей? — жалобно спросил Дэнуц.
— Он тебя подождет.
Радость от предстоящей игры со змеем на солнце затуманилась горечью нежеланного сна.
«Черт бы побрал это спанье!» — мысленно пробормотал Дэнуц, проклиная Молоха послеобеденного времени.
— Ты кончила, Моника?
— Да, tante Алис, спасибо! — ответила Моника, складывая салфетку и стряхивая крошки с платья.
— Пойдем, я тебе покажу вашу комнату…
Ольгуца, склонившись над тарелкой, старательно и сосредоточенно ела абрикосы, словно учила наизусть стихотворение.
— И ты, Ольгуца, кончай!
— Я сейчас приду; смотри, у меня осталось четыре штуки, — взмолилась она.
— Я буду ждать в твоей комнате, Ольгуца! Смотри, чтобы мне не пришлось искать тебя в саду!
— Раз я сказала, — приду!
— Хорошо, хорошо!
Оставшись одна, Ольгуца прислушалась, чтобы удостовериться, что никто не идет назад в столовую, и пристально посмотрела на Профиру. Профира повернула к Ольгуце лицо, которое казалось еще более широким из-за белого цветка в волосах. Подождала… помахивая салфеткой.
— Профира… Слушай внимательно… Принеси мне прямо сейчас ножницы, карандаш и листок бумаги! — сказала Ольгуца, грозя пальцем и постукивая по столу после каждого существительного.
— Зачем, барышня? — пыталась понять Профира.
— Это тебя не касается! Я так хочу!
Ожидая, пока вернется Профира, Ольгуца положила подбородок на край стола, раздвинула локти, прижала ладони к щекам и сосредоточенно размышляла.
— Принесла?
— Принесла!
— Надеюсь, что ты не у мамы взяла все, что я просила? — вдруг встревожилась Ольгуца.
— У мамы!
— Ой, Профира! И ты хочешь, чтобы я тебе верила!
— Почему же нет, барышня? Вот, я принесла!
— А что сказала мама?
— Она сказала, чтобы я посмотрела у нее в комнате, я так и сделала и принесла вам.
— Ага! Хорошо!.. Спасибо.
Ольгуца улыбнулась. Склонившись над столом, она принялась что-то писать на изящной бумаге, взятой Профирой из бювара госпожи Деляну, — крупно, размашисто, с сильным нажимом — высовывая язык при каждом повороте буквы.
— Хорошо!
И решительно вышла из комнаты с туманным взглядом Саломеи, с раскрытыми ножницами Парки в руках.
— Ну и дьявол! — восхищенно произнесла Профира, надкусывая абрикос.
* * *Комната Дэнуца находилась в опасном соседстве с комнатой девочек. Пограничным пунктом служила закрытая дверь с ключом в замочной скважине с противоположной стороны. На той части двери, которая была обращена в комнату девочек, располагалась вешалка с соломенными шляпами, шелковыми лентами, трехцветным кругом, сеткой с разноцветными мячами и двумя пальто в мелкую клетку. На обратной стороне двери, обращенной в комнату Дэнуца, висел кусок зеленого сукна с коллекцией оружия, которая состояла из ружья, мишени из белого картона с красными кольцами вокруг синего центра, палочек с шариками из липкой резины на концах; двух сабель из жести в ножнах, испещренных пятнами ржавчины, изрядно пострадавших в дуэлях с Ольгуцей и образующих букву икс, сигнальной трубы с испорченным свистком.
Под коллекцией висели два мундира, разделенные вертикально расположенной саблей: один — японского адмирала с фуражкой, но без панталон, по прозвищу Ками-Мура; другой — русского адмирала, окрещенный Потемкиным.
Тогда была в моде русско-японская война.
Ольгуца была на стороне русских, Дэнуц — японцев. Поэтому орден, — ленточка от подвязки госпожи Деляну, пришитая Профирой к груди японского адмирала, — был вырван с мясом и хранился в кармане у русского адмирала, награжденного «звездой подкладки». Фуражка русского адмирала сильно пострадала от кулака Дэнуца. Ольгуца склеила фуражку гуммиарабиком и крепко пришила веревкой ее верх, украсив при этом золотыми галунами. Она произвела свою фуражку в чин контр-адмирала и отпраздновала это событие тем, что в свою очередь изуродовала — спокойнее и методичнее, нежели Дэнуц, — фуражку японского адмирала. Госпожа Деляну реставрировала фуражку, а Дэнуц возвел ее в ранг контр-контр-адмирала, что, по мнению Ольгуцы, было совершенно невозможно.
А вот как выглядел конец русско-японской войны в семье Деляну:
— Ну, что скажешь? Ты потерпела поражение! — заявил Ольгуце Дэнуц, облаченный в мундир японского адмирала.
— Неправда!
— Спроси у папа.
— Что поделаешь, Ольгуца! Русские потерпели поражение; вот газеты.
— Русские, но не я!
— А разве ты не Потемкин? — с вызовом спросил Дэнуц.
— Я? Никогда не была и не могла быть.
— Как?!
— Девочки не служат в армии. А я девочка… хочешь, спроси у папа… И потом твоим японцам просто повезло, потому что они все трусы.
— Ты лжешь!
— Я лгу? А тогда почему они желтые?
— Как почему? Потому что желтые; японцы есть японцы!
— А я тебе скажу: они желтые от страха. У них у всех желтуха! — закричала Ольгуца так, чтобы слышала вся Япония… — А если хочешь сражаться, сражайся со мной, а не с русскими, — закончила Ольгуца с высоко поднятой головой.
За обедом в честь обоих адмиралов господин Деляну огласил следующее коммюнике:
Ками-Мура и Потемкин
Стали храбро воевать —
Дым и пламя, гром и грохот,
Вопли, крики — не унять.
Бьются, бьются как умеют,
Пыль столбом стоит окрест,
И в столовой, и в гостиной,
Вплоть до отдаленных мест.
Жаркий бой они ведут
И руками, и ногами.
«Зуб за зуб!» — звучит призыв.
Не разнять их даже маме.
Боже, адмирал Потемкин,
Что с фуражкой вашей стало?
Но быть супер-адмиралом
Ками-Муре слишком мало.
Супер-супер-адмирал
Начинает наступленье!
На фуражке у него
Боевые украшенья.
Ками-Мура побеждает,
Оттеснив Ольгуцу в зальчик,
Но Ольгуца утверждает:
Девочка она, не мальчик.
И не может потому
У Дэнуца стать вассалом:
Он ведь не был никогда
Настоящим адмиралом.
Легендарный Ками-Мура,
Ты смотри, чтоб не споткнуться!
И не русских берегись,
А сестры своей Ольгуцы.
Нет, японцам не владеть
Дальним морем — ходят слухи,
Им придется умереть
Поголовно от желтухи.[5]
В комнате у Дэнуца стоял также флот! Флот в тазу, изготовленный дедом Георге из ореховых скорлупок: спички служили мачтами, листочки вощеной бумаги — парусами, губы Дэнуца — ветром, а губы Ольгуцы — циклоном.
