Джон Ирвинг - Свободу медведям
Проводя черту
— Я просто не могу себе представить, как ты мог это сделать? — набросился на меня Зигги. — У тебя отвратительный вкус.
— Куда подевалась Ванда? — спросил я его.
— Я ее где-то потерял, Графф. Я только хотел отделаться от этой противной толстухи.
— Мы ходили смотреть на гиппопотама, — сказал я. — Через пару часов начнет темнеть.
— Это все из-за тебя, Графф. Честное слово. Я даже не мог себе представить, что ты окажешься способен на такое! Знаешь, всегда наступает момент, когда парню следует остановиться и подумать.
— Если мы двинемся сейчас, — перебил я, — мы выедем за город дотемна.
— Карлотта! — не мог успокоиться Зигги. — Вы только подумайте! С такой жирдяйкой! Не удивлюсь, если она наградила тебя какой-нибудь заразой!
— Ты просто бессовестный дурак! — разозлился я. — Напялил ее трусы на голову и кривлялся, как шут.
— Но я знал, где провести черту, Графф! О да! — И он принялся заводить мотоцикл.
— Можешь теперь этим гордиться! — сказал я. — Но если хочешь знать, все было не так уж и плохо!
— Я в этом и не сомневался, Графф! — откликнулся Зигги. — Опыт встречается куда чаще, чем красота.
Потом эта глубокомысленная строка появится перефразированной в его изречениях:
«Искусность не заменяет любви».
А там, у ворот зоопарка, он проигнорировал меня, надавив всем своим весом на педаль стартера.
— Ты просто доктринерствующий зануда, Зигги, — заявил я.
Но тут заработал мотор, и он погонял его туда и обратно, наклонив голову и вслушиваясь в его стрекотание. Я взлетел на сиденье позади него, и мы натянули на головы свои защитные шлемы. Затем я надел еще и пилотские очки времен Мировой войны, перекрашивая свой мир в желтый цвет — сдавливая и опустошая свой разум.
— Зигги! — позвал я, но он не услышал.
Он рванул прочь от площади у Хитзингерского зоопарка, в то время как вокруг нас рычали львы, требуя еды и свободы, и Карлотта, как я себе представлял, осталась позади, неуклюжая и восхищенная, полностью поглощенная кормлением гиппопотама.
Ночные путники
Миновав несколько городков, мы не увидели ни одного гастхофа[4] с зажженным окном. В некоторых фермерских домах все еще горел тусклый свет, скорее всего, на чердаке, где его оставляют всегда, — сигнальный огонь, как бы предупреждающий: «Если вы собираетесь проникнуть внутрь, то в доме до сих пор не спят. У нас есть злобный пес, который вообще не думает спать».
Но города были погружены в темноту, и мы с ревом промчались сквозь них, не встретив ни единой живой души; только однажды нам попался какой-то тип, который писал в фонтан. Мы неожиданно выхватили его из темноты светом фары, оглушив шумом мотора, и он пригнулся к земле, пробормотав что-то, как если бы мы оказались выброшенной ночью мегатонной бомбой. Произошло это в городке, носящем название Крумнуссбаум; перед самым Блинденмарктом Зигги остановился. Он выключил мотор и фару, и на дороге воцарилась лесная тишина.
— Ты видел того типа, что остался позади? — спросил он меня. — А эти городишки? Должно быть, они выглядели точно такими во время светомаскировки. — И мы немного поразмышляли над этим, пока не стали различать осторожные ночные звуки и очертания предметов.
Когда Зигги снова зажег фару, деревья, казалось, отскочили от дороги; многовековые ночные сторожа стремительно попрятались в темноту вместе с хорьками и совами и привидениями из окрестностей Шарлемагна.
— Однажды, — сказал Зигги, — я нашел в лесу очень старый шлем, с наконечником и козырьком! — Его голос приглушил ночные звуки, и мы впервые услышали журчание реки.
— Она где-то впереди нас? — спросил я.
Он завел мотор, и мы медленно двинулись вперед. Сразу за Блинденмарктом мы пересекли Ибс, и Зигги взметнул мотоцикл на мост. В стороне от лучей фары вода в реке казалась совершенно черной, похожей на скомканную ветром простыню, но выхваченные светом места выглядели сухими; река была неглубокой и прозрачной, и мы видели на дне мелкие камни так ясно, как если бы они вообще не были покрыты водой.
Лесная дорога шла вдоль реки, и в некоторых местах под деревьями по-прежнему лежал снег; островки снега становились желтыми под светом наших фар и казались кружевными из-за темных пихтовых игл. Некоторые деревья были помечены для вырубки белыми мазками извести, дорога вихляла вместе с рекой.
Когда река повернула в сторону от нас, ее берег расширился; мы соскочили с главной лесной дороги и заскользили по мокрой траве плоского берега. В траве прятались мыши и лягушки.
Я прислушивался к кваканью лягушек. Если бы неподалеку была ферма, то мы непременно услышали бы собаку. Но вместо этого мы слышали лишь журчание реки да скрип моста на главной дороге. Ветер осторожно пробирался сквозь густой лес, точно молчаливый горожанин, крадущийся через гардеробную — бесшумно, не клацая железным снаряжением среди деревьев, как это делали бы солдаты.
Ибс приглушенно журчал всей своей тысячей струй. Среди этих ночных шорохов мы сняли с мотоцикла свою поклажу, не упуская ни единого звука. Когда мы расстелили на земле подстилку, нам пришлось выгнать из-под нее мышь. Мы по-прежнему находились в видимости моста на главной дороге, но за все то время, что мы не спали, мимо нас никто не проезжал. Линия моста на ночном небе была единственной геометрической чертой над руслом реки; кроме нее, можно было видеть лишь водную зыбь да неровную черную линию деревьев на фоне сияния ночи. Рядом со сваями моста были каменные запруды, где в фосфоресцирующем свете луны плескалась вода.
Зигги сел в своем спальном мешке.
— Что ты видишь? — спросил я его.
— Жирафов, плавающих под мостом.
— Это было бы здорово, — сказал я.
— Еще как! — воскликнул он. — И еще сернобыка! Ты разве не видишь, как он переходит вброд реку, погрузив в нее свои сногсшибательные яйца!
— Он простудит их, — добавил я.
— Нет! — возразил Зигги. — Ничто не должно повредить этому сернобыку!
На подножном корму
Под мостом лежал большой валун, образующий маленький водопад, в котором можно было промыть нашу форель: вода падала на узкие колыхающиеся брюшки, струилась по чудесным ребрам и наполняла упругую брюшину. Если зажать края разреза на брюхе, то вода начинает вытекать через рыбьи жабры — сначала розовая, затем прозрачная.
На двоих мы поймали двенадцать форелей, разложив их выпотрошенные внутренности на поверхности валуна. Усевшись у мотоцикла, мы принялись наблюдать, как воронье ныряет под мост, набрасываясь на рыбьи потроха до тех пор, пока на валуне ничего не осталось. Когда солнце показалось из воды и повисло на уровне моста, мы решили поискать ферму и договориться о завтраке.
Дорога была мягкой, и мы соскользнули с ее гребня в колею; Зигги вел мотоцикл медленно, и мы оба откинулись назад, наслаждаясь хвойным запахом леса, а также клевера и душистого сена за ним. Лес начал редеть, за ним во все стороны простирались поля; река менялась, становясь все глубже и быстрее, выталкивая роскошную ажурную пену к крутым берегам.
Затем дорога пошла немного в гору, и река стала уходить вниз, в сторону от нас; теперь мы увидели деревню — церковь с единственным куполом-луковицей и несколько крепких зданий, жавшихся друг к другу по одну сторону улицы. Перед деревней мы увидели ферму. И Зигги свернул к ней.
Просека оказалась топкой из-за вязкой, как тесто, грязи, и наше заднее колесо погрузилось в нее по самую цепь; мы забуксовали в жидкой грязи. Рядом с дорогой паслась коза, и мы едва не налетели на нее, лихорадочно давя на тормоз. Коза дала деру, когда нас вынесло на обочину; мы протарахтели мимо свинарника, и маленькие поросята отпрыгнули в сторону, как котята, а большие бросились бежать, словно толстые дамы на высоких каблуках. Задний протектор ходуном ходил в дорожной жиже; за нами во все стороны летели ошметки грязи. Удравшая коза подняла на ноги фермера и его жену.
Разлюбезный герр Гиппел со своей фрау Фрейной с радостью согласились на обмен — кофе и картофель за половину нашей форели, к тому же кофе из поджаренных зерен.
Фрау Фрейна словно пыталась выразить своими бесцветными, подмигивающими глазами: «О, заходите посмотреть, какая у меня премиленькая кухня!» Пышная грудь ее выгибалась колесом, как у доброй матушки-гусыни.
А этот герр Гиппел оказался настоящим гурманом.
— Вы большой знаток по части рыбы, — сказал ему Зигги.
— О, мы часто едим форель, — ответил он, осторожно ощипывая мясо и объедая рыбу до самых костей. Рыбьи скелеты он аккуратно складывал на краю тарелки.
— Как много сегодня форели! — воскликнула фрау Фрейна.
— А мы только что занялись этим делом, — усмехнулся Зигги. — Поиском подножного корма, да, Графф? Вернулись, так сказать, к элементарным законам природы!
