Джон Ирвинг - Свободу медведям
В проходах между клетками царила темнота. Но наши руки светились пурпурным, и наши губы казались зелеными. На стеклянном вольере для муравьедов имелся специальный знак: одна стрелка указывала в нижний угол стекла, к логовищу муравьеда. Стоило дотронуться до этого места рукой, как муравьед высовывался, чтобы лизнуть стекло. Длинный язык создавал обманное впечатление проникновения через преграду, не дававшую внешнему миру попасть внутрь; в глазах муравьеда мелькало какое-то новое выражение, когда он пытался лизнуть палец из темноты. Но язык его был точно таким, как язык любого другого животного, отчего мы прониклись едва ли не теплом к этим тварям с ночным образом жизни.
— О господи! — воскликнул Зигги.
Теперь люди добрались до Жилища Мелких Млекопитающих. Детишки вопили в инфракрасных лучах; их волосы казались розово-лиловыми, глаза — ярко-розовыми, зеленые язычки двигались.
Так что мы отправились дальше по грязной дорожке, сойдя с мощеной тропы; развалин с нас было больше чем достаточно. Потом мы подошли к открытому пространству, где содержались Животные Смешанной Классификации — включая и смешанных антилоп. Здесь все выглядело получше. По ограде носом водили зебры, они наскакивали друг на друга и дули друг другу в уши; их полоски перечеркивали шестиугольный узор ограды, и от этого мелькания у нас кругом пошла голова.
За оградой по направлению к нам бежал всклоченный маленький мальчик, который прерывисто дышал и держался руками за пах. Мальчишка пробежал мимо нас, потом согнулся и остановился, как если бы ему дали пинка. Он уронил сложенную горстью ладонь меж колен.
— Господи! Вот это яйца! — простонал он. Затем рванул с места и помчался по грязной дорожке прочь от нас.
Совершенно ясно, что он только что рассматривал Смешанных Антилоп с острыми, как рапира, рогами, очень длинными и почти прямыми, закрученными у основания и скошенными назад по одной линии со лбом и лоснящимся черным носом; совершенно ясно, что он видел старого сернобыка под густой тенью дерева, пятнистого от лучей проникающего сквозь крону солнца, с ленивым, мягким взглядом черных глаз. Самца, с низкой, тяжелой грудью и толстой складчатой шеей. Наклон его спины шел от выпуклой шеи к основанию хвоста, а под хвостом до самых тощих колен грудой свисали семенники.
— Господи, Зигги! — воскликнул я. — Какие большие, а!
— Самые большие в мире, Графф, — отозвался Зигги. — Им следовало подвязать их — хотя бы затем, чтобы приспособить к положению узкозадой самки.
Итак, мы прочитали сведения о Смешанных Антилопах Восточной Африки, «наиболее вооруженных из всех антилоп».
— У Хинли Гоуча кишка тонка, чтобы нести ответственность за подобное, — заявил Зигги.
И совершенно верно, ибо мы прочли, что этот сернобык родился в Хитзингерском зоопарке, и это, определенно, повергло нас в уныние.
Итак, по грязной дорожке, обратно к воротам; мы прошли мимо всех надписей о толстокожих представителях животного мира и только мельком взглянули на маленького кенгуру — «самого знаменитого из живущих на возвышенностях и очень проворного кенгуру». Он наклонил голову в сторону, оперся на локоть и почесал бедро сжатым кулаком. И это дало нам возможность заметить его длинную, унылую морду.
Затем мы проходили мимо надписи о Больших Кошках, мимо быстрого взгляда билетера с зелеными наглазниками, мимо его будки с билетами, окруженной толпой горящих желанием поглазеть на зверей посетителей, мимо голов, повернутых в сторону зычного рева проснувшегося льва; потом головы задрались вверх, чтобы приветствовать жирафа.
За пределами зоопарка какие-то две девицы восхищались нашим мотоциклом. Их восхищение зашло столь далеко, что одна из них уселась на него, зажав бензобак меж колен; это была толстая, грудастая девушка, чей черный свитер задрался выше ее выпуклого живота. Ее бедра упруго вздрагивали каждый раз, когда она сжимала этот восхитительный, блестящий бачок.
Другая девушка стояла перед мотоциклом, водя пальцем по сцеплению и ручному тормозу; она была очень худой, одни ребра и почти никакой груди. Вдобавок к желтоватому оттенку лица, у нее был большой, унылый рот. Глаза девушки казались не менее ласковыми, чем у антилопы.
— Ну что ж, Зигги, — вздохнул я, — это явно деяние Господа.
Не было еще и десяти часов утра.
Господь действует странным образом
— Графф, — сказал Зигги, — эта толстушка точно не для меня.
Но когда мы подошли ближе, то увидели, что губы худой имеют синюшный оттенок, как если бы она долгое время просидела в воде и подхватила лихорадку.
— А эта худышка выглядит не слишком здоровой, — заметил Зигги. — Может, ты сразу выберешь ее?
Когда мы подошли к ним, толстая девица обратилась к своей спутнице:
— Теперь видишь? Я же говорила тебе, что эти парни путешествуют! — Она подпрыгнула на сиденье, зажав бензобак меж своих толстых колен.
— Вот как, — протянул Зигги. — Задумали угнать мотоцикл, да?
— Очень надо, — фыркнула толстушка. — Но я умею водить и могла бы его угнать, если бы захотела.
— Могу поспорить, что можете, — сказал Зигги. Он погладил бензобак и постучал пальцами по ее колену.
— Будь с ним поосторожней, — сказала худая девушка. Ее подбородок странно дернулся, она не прекращала теребить трос; описывая дугу под рулем мотоцикла, трос весь так и путался под ее беспокойными пальцами.
— Послушай, Графф, — прошептал мне Зигги. — Как ты думаешь, с этой худышкой можно вступать в контакт? Я не возражаю, если ты захочешь ее. С меня хватит и этой толстушки.
А толстая сказала:
— Послушайте, мальчики, а вы не хотите угостить нас пивом?
— В зоопарке есть местечко, где можно выпить пива, — добавила худая.
— Мы только что из зоопарка, — возразил я.
— Это водобоязнь, Графф, — прошептал Зигги. — У нее водобоязнь.
— Но вы же не прогуливались по зоопарку с девушками под ручку! — заявила толстуха. — И могу поспорить, что не гуляли в Тирольском саду. Там целая миля покрыта мхами и папоротником, так что вы сможете снять ботинки.
— Ну что, Графф? — спросил Зигги. — Что скажешь?
— Он просто сгорает от нетерпения! — выкрикнула толстая девица.
— Графф? — повторил Зигги.
— Ну конечно, — кивнул я, — мы никуда не спешим.
— Наши дороги выбирает судьба, — заявил Зигги.
Итак, мы отправились в Биргартен[3], населенный медведями, — все они принялись наблюдать за нами, кроме Знаменитого Азиатского Черного Медведя, положение клетки которого не позволяло ему видеть Биргартен и других медведей.
Полярные медведи сидели в своем плавательном бассейне и пыхтели, время от времени издавая медленный, громкий плеск. Бурые медведи шагали из стороны в сторону, терлись толстой шкурой о решетку; их головы низко покачивались над землей в ритме некоего, известного им от рождения таинственного ритуала, который они никогда не забывали — не важно, как далеко они находились от тех мест, где нужно было проявлять осторожность.
По ветру от нашего столика, стоявшего под зонтом с рекламой чинзано, в клетке на корточках сидела разомлевшая от жары парочка Редких Очковых Медведей из Анд — «медведей с карикатурным выражением физиономии». Они выглядели так, как если бы смеялись всю дорогу от самого Эквадора.
А Зигги занервничал, не найдя в Биргартене редиски.
Темноволосую толстушку звали Карлоттой, она заедала пиво пирожным; худышка, которую звали Вандой, не захотела ничего, кроме карамельного пива.
Зигги коснулся под столом колен толстой Карлотты; рука моей Ванды оказалась сухой и прохладной.
— О, им следует держать побольше льда для полярных медведей, — заявила Ванда. — А вовсе не для вас, как мне кажется.
— Зигги, — сказала Карлотта, — мог бы взять немного льда и для себя. — И ее рука протянулась под столом в поисках его. У нее были темные короткие локоны, блестящие и влажные на лбу.
У Очковых Медведей имелось белое пятно, которое шло ото лба к ноздрям и дальше до самого горла. Их косые глаза походили на бандитские маски на фоне черной, как и весь остальной мех, морды; шкура выглядела свалявшейся, как если бы ее лизала корова. Своими длинными когтями они скребли о цемент.
Бедная Ванда то и дело осторожно проводила по губам языком, словно пыталась определить, в каком месте они обветрились и саднили.
— Это ваше первое путешествие? — спросила она.
— О, я был почти везде, — заявил я.
— И на Востоке?
— По всему Востоку.
— И в Японии?
— Я был в Бангкоке.
— Где это — Бангкок? — спросила Ванда, и я слегка наклонился к ней:
— В Индии. Бангкок в Индии.
— О, в Индии! — произнесла она. — Люди там очень бедны.
— Да, очень, — согласился я, глядя на то, как она осторожно трогает свой большой рот, пряча тонкие губы под бледной рукой.
