Александр Петров - Сестра Ноя
— Вы что, с Жанной поссорились? Как жаль… вы такая красивая пара.
— Да не было пары, Маша! Всегда была и будет только одна она и куча воздыхателей вокруг. Такие как она не способны любить, разве только себя.
— Все равно жаль, – вздохнула Маша, – я всегда любовалась вами. Может, еще помиритесь?
— Никогда! Я встретил свою единственную любовь…
— Да? И кто эта счастливая избранница?
— Ты, Маша, ты! Обещаю, я буду тебе самым верным и любящим мужем.
— Мужем, – повторила она ошеломленно, – но мне же только шестнадцать…
— Я буду ждать, сколько нужно. Пойми, Машенька, мы с тобой две половинки одного целого. Это судьба, слышишь! Сам Бог соединяет нас.
Виктор из кармана пиджака извлек кольцо, вспыхнувшее бриллиантом, снял со своего плеча обмякшую руку девушки и надел кольцо на безымянный пальчик.
— Теперь ты моя невеста.
— Странно, – прошептала она, – но ты даже не спросил моего мнения.
— Вот теперь спрашиваю. Мария Алексеевна, прошу стать моей невестой. Я обещаю любить тебя всю жизнь, оберегать и терпеливо ждать твоего совершеннолетия и добровольного согласия. …Ты не против?
— Кажется, нет… – Маша рассматривала кольцо на своей руке, вернувшейся на плечо партнера. – Слушай, Виктор, а это не сон?
— Нет, Маша, это реальность, это судьба!
— Спасибо… Прости, я не знаю, что в таких случаях говорят.
— Боже, какая ты… хорошая!
И только сейчас Виктор с Машей обнаружили, что танец кончился, они стоят одни в центре зала, а все смотрят на них с разными выражениями лиц. На противоположных флангах окружения пытались вырваться из удерживающих объятий Жанна и Марина. Виктор в долю секунды оценил ситуацию, взял Машу за руку и вывел из зала.
— Как же я родителям объясню появление на руке этого кольца?
— Не волнуйся, мы сейчас пойдем к тебе и всё объясним.
— А знаешь, папа грозился «пришибить» любого парня, если он мне что‑то не так сделает.
— Правильно обещал. Ты должна понять нас – отца и жениха – мы отвечаем за тебя, потому что любим. Пойдём.
Бабушкина рюмка
И – дабы не могли мы возомнить
себя отличными от побежденных –
Бог отнимает всякую награду
(тайком от глаз ликующей толпы)
и нам велит молчать. И мы уходим.
(«По дороге на Скирос» И.Бродский)
На стене висели часы с кукушкой, которая регулярно выскакивала из крошечного домика и сообщала о том, что еще один час жизни ушел в вечность. Бабушка после каждого «ку–ку» принималась громко кашлять, потом с кряхтеньем поднималась и выходила из своей светёлки, опираясь на спинку стула, с глухим шумом двигая его перед собой.
— Тоня, ты вот что, – говорила она сурово, – ты мне рюмку налей.
— Нет, мама, не налью.
— Тоня, ты «не налей». А ты налей. Слышишь!
— Слышу. Только всё одно не налью. Тебе вредно.
— Тоня, послушай мать! Ты лучше так не говори, а то скучно становится.
— И не проси.
— Дочка, ты пойми, когда я рюмочку выпью, у меня отдохновение случается. А то сама подумай: сейчас болит, потом снова болит и еще болит. Это ж сколько можно!
— И не проси! Ты у меня эдак алкоголиком станешь.
— А хоть и стану. Все одно скоро помирать.
— Так неужто охота на суд Божий пьяной‑то идти?
— А я к тому времени отосплюсь.
— А ну как не успеешь?
— Да?..
В прихожей запел электронный щегол звонка – кто‑то пришел. «Девочки на балу, кого же это принесло?» – проворчала уставшая после работы Антонина Ивановна. Она включила свет, открыла дверной замок и дернула тяжелую дверь. На пороге стояла смущенная Маша и какой‑то молодой мужчина.
— Мамочка, ты только не волнуйся, – сказала Маша, пряча правую руку за спину. – Это Виктор, он хочет с вами поговорить.
— Господи, что случилось? – обмякла Антонина, хватаясь за сердце, и впустила молодых в дом. – Алеша, иди сюда, тут что‑то серьёзное.
— Манечка! – Отец выскочил из кабинета и, протянув руки, бросился целовать дочь, но увидев Виктора остановился и удивленно прислонился плечом к стене. – Я ж говорил, мать, наша Мариам влюбилась. Так вот тебе и жених! Новенький, как только что из магазина. А что, ничего парнишка‑то! Видный. Надеюсь, Маша предупредила тебя, о том, что я обещал «в случае чего»?
— Да, – кивнул жених. – И должен сказать, что полностью с вами согласен. Я и сам за эту девушку живота своего не пожалею.
— А, мамынька! Какой у нашей Машеньки женишок‑то ладный! – Это из своей комнаты, опираясь на стул, выползла бабушка и вплотную подошла к Виктору. – Высокий, румяный, мордастенький! Слышь, внучок, ты старухе рюмочку не нальешь?
— Мама, не позорься перед гостем, – сказала Антонина и обернулась на мужа. – Я что, одна тут такая глупая? Маша, Алеша, объясните мне, что тут происходит? Какой жених у нашего ребенка? Ей шестнадцать лет!
— Вот поэтому я и пришел, – сказал гость. – Простите, без приглашения. Я знаю, что Машеньке шестнадцать и готов ждать её совершеннолетия. Просто… Сегодня я понял… Простите, это было откровение свыше. В общем, я сегодня абсолютно точно понял, что люблю вашу дочь и внучку. Я набрался смелости, объяснился Маше в любви, подарил ей обручальное кольцо, – Маша выпростала руку, сверкнув бриллиантом, – и прошу вас благословить наше обручение и считать нас женихом и невестой.
— Подумаешь, шестнадцать лет! – возмутилась бабушка. – Да в старину в тринадцать лет девок замуж выдавали и ничего, рожали по двенадцать детей и жили до девяноста лет. Маша, вы сколько деток хотите?
— Бабушка! – строго сказала Антонина. – Постой ты о своей старине. Тут серьезное дело.
— А я что в опыры играю? – сказала бабушка. – Или в присядку пустилась? Я об сурьёзе и говорю.
— Маша, ты сколько детей хочешь? – повторил вопрос Виктор.
— Сколько Бог даст, – прошептала смущенная Маша.
— Вот вам всем! – Хлопнул в ладоши отец. – Моя дочь! Слышите? Ах, ты умница моя! Но Виктор, ты меня понял?.. Если что… – Он придал лицу свирепое выражение, изобразив руками отвинчивающий жест.
— Понял, – сказал Виктор. – Сам голову на плаху положу. Да вы не волнуйтесь, пожалуйста, у нас еще будет много времени узнать друг друга. Надеюсь, вы убедитесь в серьезности наших чувств и намерений. – Он обернулся к застывшей Маше: – Маша, за тобой до самого венчания остаётся право вернуть мне кольцо и выгнать вон. Только очень прошу, не делай этого! Я полюбил тебя. А у мужчин нашего рода это навсегда.
— Тоня, неси Казанскую, быстро! – заголосила бабушка. – Я этих ангелочков сама благословлю!
— Давай, Тоня, неси, – кивнул отец. – Доброе дело, сердцем чувствую.
— А моего мнения тут кто‑нибудь спросил? – возмутилась Антонина.
— А что тебя спрашивать, – пробурчала бабушка, – коль ты родной матери уж рюмочку жалеешь.
— Прости, Тонечка, – сказал отец, – ты голосуешь «за» или «против»?
— Конечно «за»! Что ж я своей доченьке, враг что ли? Только хочется, чтобы протокол был соблюдён по полной программе, если уж так всё красиво начинается… – И ушла в бабушкину комнату за иконой.
Сначала бабушка, а потом отец и мать, по очереди, крестообразно осенили жениха и невесту образом Пресвятой Богородицы. Молодые встали с колен, и их повели в зал. Маша с мамой быстро накрыли на стол, а отец выставил шампанское. Налили рюмочку и бабушке, за что она особенно благодарила почему‑то Виктора, постоянно охая: «Какой статный мушшина! Такой румянай! Экий мордас–тень–кай! Роднульчик ты мой ясногла–зань–кай!»
За столом сначала отец рассказал о Викторе, что сам знал: сын генерала, кристально честный и мужественный парень. Потом и сам Виктор кое‑что рассказал о себе, но уже в красках менее цветистых. Ближе к полуночи вернулась Марина и, увидев застолье, сестру, сидящую плечом к плечу с самым красивым парнем в городе, и особенно бриллиантовое кольцо, – чуть не расплакалась от зависти. Но потом, видимо, вспомнив своего горячего англичанина, справилась с собой и уже через пять минут поздравляла сестру, Виктора и родителей, а Маше на ухо шепнула: «Ну, скромница, ты даёшь! Ох, не зря я тебе такой сарафанчик прикупила!»
А утром Антонина собиралась на работу и пока не ушла – снова–здорово:
— Тоня, ты мне рюмочку нальешь?
— Нет, мама, и не проси!
— Тоня, ты вот что! Ты брось так с матерью говорить! Это неуважительно. Налей и всё тут.
— Всё, мама, ухожу!
— Это ж как над родной матерью издевается! Срам‑то какой, ужасти!
А вечером привела Антонина домой священника, именно такого, какой бабушке нужен для убеждения: высокий, плечистый, с большой черно–седой бородой и басом, как у Шаляпина.
Бабушка сразу оробела и затихла. Батюшка заперся с болящей в комнате и пробыл там больше трёх часов. Дом погрузился в тишину, полную ожидания, лишь из‑за двери бабушкиной комнаты доносились попеременно приглушенный львиный рокот и мышиное попискивание. Священник вышел усталый, сел за чайный стол в столовой и улыбнулся:
