Сергей Шведов - И на старой Смоленской дороге
Сергей Шведов - И на старой Смоленской дороге краткое содержание
Сергей ШВЕДОВ
И НА СТАРОЙ СМОЛЕНСКОЙ ДОРОГЕ
Дед опустил ружьё — негоже стрелять, не видя добычи.
— Выходи, кто там прячется в кустах!
Снова затрещали сухие ветки. Дед взвёл курки на ружье, но стрелять не довелось. Чужак поднял руки и улыбнулся:
— Доброго здоровья, дед!
— Сам будь здрав! Скольких за собой привёл?
— Надеюсь, никого.
— Как сюда попал?
— Шёл, понимаешь, шёл себе и…
— Шёл, ну и иди себе дальше.
— Негоже так со странником. Гость в дом — бог в дом.
— Отвык я уже от обычаев дедов. За последние десять лет всего один раз незнакомого человека встретил, и тот от меня дёру дал. Дезертир, наверное.
— Кто, я?
— Нет, тот, кто дёру от меня дал. А ты не из бегунков?
— Из ходоков я.
— А это как понять прикажешь?
— По земле хожу, на людей смотрю.
— У нас зверья на двадцать вёрст вокруг больше, чем людей. Некого смотреть.
— Ну, вот тебя первого увидел. Хлебушком не угостишь?
— Нет у меня с собой харчей… А что у тебя за пазухой?
— Дружок.
— А ну покажь!
Чужак вытащил из–за пазухи дрожащего щенка.
— Мордатый… — раздумчиво сказал дед. — Лапы большие… С доброго телёнка вырастет, если раскормить.
— Дарю.
— Шутишь!
— Может, с кем и шучу, а с добрым человеком всерьёз говорю.
— Ладно, пошли накормлю. Я не бедный. И в баньке попаришься, сегодня суббота. Но сразу предупреждаю, пять девок у меня — чур, не баловать!
* * *После баньки оба сидели в чистом домотканом белье в горенке за самоваром. Пришелец ел за четверых, словно месяц голодать пришлось.
— Да не давись ты так! Никто миску у тебя из–под носа не заберёт. Издалека путь держишь?
— Ох и издалека, дед! Тут без глобуса путь не покажешь.
— За кобелька–то спасибо. А то у меня три сучки на подросте остались, остальных волки растаскали. Да и то две сучонки от матери, которую волк приблудный обгулял. Мешанки. Может, твой кобелёк кровь вольёт в их потомство правильную. Сам понимаешь, в лесу живём, нам без собак хоть самим волком вой. А ты где им разжился?
— В Иваньковичах.
— Да там же всех пожгли, санацию им устроили!
— Ага, только этот чудик из пепелища ко мне и выбрался.
— А как ты на Иваньковичи набрёл?
— Да вот как на тебя. Хотел хлебушком разжиться.
— Двадцать лет войны уже как нет… нет, двадцать пять, а то и все двадцать восемь годков. А всё стреляют нашего брата.
— А ты за кого дед воевал?
— Нет тебе дела до меня. Я вообще в руку оружию не беру, окромя охоты.
— Духобор–толстовец?
— Не твоего ума забота. Ну, давай по последней, что ли, за мир во всем мире, как в старину говорили!
После тоста они долго молчали, а старик всё искоса посматривал на странника, словно выведывал его тайные мысли.
— Тебе, паря, надо переодеться во все посконное и сермяжное, чтобы от местных не отличаться. Одёжка на тебе заморская, издалека заметная, а над нами спутники висят, каждого русского на заметку берут. Но ты не бойсь! Если что, я тебя выдам за будущего зятя, ну, примака, что ли. Пять девок у меня, три на выданье. И приданого нет, и выдавать не за кого. Все парни за пятьдесят вёрст в округе — нам родня.
— Зато рабочих рук в хозяйстве вона сколько! Каждая из девок в день по три десятины сможет сжать. Зажил бы куркулём, если бы пустоши заброшенные поднял!
— А–а–а — всё пустое. Своим зерна не продашь, у них грошей нема. А чужие и за фук отберут, дорого не возьмут. Я столько ржи не засеваю.
— Так я поживу у тебя пока, батя?
— Живи, если ты не охоч девок портить.
* * *Чужестранец вышел с хозяином во двор уже в мохнатом войлочном картузе, сермяжных штанах и рубахе. Обулся он в кожаные опорки с подвязанными онучами, как ходят местные. Дед показал ему нехитрый сельхозинвентарь — почти всё из дерева. Правда, вместо сохи он использовал колёсный плуг. Чужак подивился вывешенным на заборе ярёмам:
— На бычках пашешь. А лошади разве нет?
— Лошадей в наших топких местах не водют. Клешнятый бычок по любой грязи потянет. Зато лось у меня упряжной Борька — за двух лошадей потянет.
— А где его держишь?
— Пока что в лес отпустил. Гон у него вот–вот начнётся. Осенью с ним не сладишь, пока не перебесится. А потом опять домой вернётся. Худой — одни рёбры торчат.
— А с лосихами как?
— С теми полегше чуток. Три дойных лосихи у меня с подтёлками. Тоже в лесу держу с колокольцами на шее, чтоб чужим в глаза не бросались. На дойку только домой приходят. У меня, паря, хозяйство большое. Три коровы, бугаёк, свиньи, я про курей уже не говорю.
— Так бери меня в батраки.
— Черт тебя знает, какого ты роду–племени! Может, ты семь раз нерусский нехристь.
— Может, и нехристь. Я на попов, дед, не заморачиваюсь.
— Да худой ты больно для работника. Мои девки тебя подородней будут.
— А я не силой, а ловкостью беру.
На двор забежала десятилетняя девчонка в длинном сарафане, нарядных красных галошах и звонко крикнула:
— Батька, бугаёк с привязи утёк. Сюды бегить. Ховайтесь с дядькой у подвал!
Дед аж резко присел:
— Как это с цепи сорвался?.. Пошли–ка, паря, от греха подальше.
— Куда, дед?
— Да вон в погреб!
— Так бугаёк же у тебя небольшЕнький, — глянул за ворота чужак.
— Ага, прошлый раз стену в сарае рогами своротил. Пересидим под землёй. Он долго не лютует, кровь в глазах перекипит — опять смирный сделается… Ты куда, сумасшедший?
Чужак повернулся и очень медленно пошёл к разгорячившемуся бугайку, который отупело замер посреди двора.
— Быча–быча! Хороший мой, — позвал его чужак.
Тот сначала побежал навстречу человеку, потом остановился, загребая грязь передними копытами.
— Быча–быча, иди ко мне…
Бугай недоуменно уставился на чужака красными от крови глазами и хрипло промычал, роняя до земли липкую слюну. Чужак стал на его пути и протянул руку.
— Хороший, хороший мой!
Бугай сделал шаг и снова остановился. Чужак тоже сделал шаг, протянул руку к бычьей морде и взял его за ноздри. Бугай задрал хвост, повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, напрягся в холке так, что мышцы под шкурой забегали, но вдруг как–то весь обмяк. Чужак наклонился и тепло подышал ему в глаза. Бугры мышц перестали ходить под шкурой быка.
— Куда его вести? — спросил чужак, крепко держа скотину за ноздри.
— В хлевок, где двери нараспашку. Вводи его осторожненько, а я дверь колом подопру.
Чужак медленно повёл упирающегося бычка к хлеву. У дверей отпустил ноздри и закрутил бугайку хвост так, что тому была одна дорога — в хлев. Задвинул деревянный засов, а дед подпёр дверь длинным поленом.
— Хлипкий у тебя хлевок, дед.
— А ты лучше построй.
— Может, и построю. А ты махорочку, часом, не сеешь? Или ты старовер?
Дед вытащил кисет с махоркой.
— Закуривай, паря. Махры бери сколько хошь, только бумажки отрывай поменьше. Я уже все книжки в доме, окромя церковных, скурил.
— Так погоди, батя!
Чужак забежал в летнюю стряпку, куда его определили на проживание, и выскочил со стопкой листовок.
— На вот тебе на раскурку, дед.
— Откуда столько? — подозрительно скосился на него хозяин.
— Вертолёт вокруг погорелых Иваньковичей разбросал.
— А что в них пишут?
— Сам почитай.
— Сам–то я грамотный, у меня другая беда — ни бабу, ни девчонок не смог выучить. Так бесписьменными и остались.
— А что так?
— Я, как тот бугаёк, вспыльчивый. Бесит меня бабская тупость, из себя просто выхожу, как их учить сажусь, а те — в слёзы. Вот и вся наука для них и от меня.
— Ну, это дело поправимое. Тут главное — терпение иметь. Выучу я твоих девок грамоте.
— Ты, паря, как бы дурному какую из них не научил.
— За это можешь быть спокойный. Целыми останутся твои девки.
* * *Они сели перекурить на длинный тёсаный чурбан, служивший лавочкой под навесом крыши.
— Так что в листовках иноземцы пишут?
— Международные миротворцы просят доносить о любых подозрительных бродягах в ближайшую комендатуру.
— Погоди, сам прочитаю… Ага, вот… Дают за донос кирпич печёного хлеба, пачку кунжутовой халвы и банку орехового масла. А что это такое?
— Перетёртый в пасту арахис, орешки такие, растут как фасоль.
— Век мне этой гадости не пробовать!
— Ну, как сам знаешь. Тебе решать, а то мог бы за мой счёт и ореховым маслицем разжиться.
— А что с ним делают?
— На хлеб намазывают.
— Просчитались маленько наши иноземные хозяйва, паря. Никакой мне выгоды на тебя доносить. Хлеб мои бабы сами пекут, а абы што заморское я не ем. Вот если б они керосину для лампы пообещали… Ну, ладно, оставайся, у меня работы хватит, если только нас из–за тебя не спалят, как тот хутор в Иваньковичах.
