Саша Дэа - Девушка с повязкой на глазах
Я могу рассказать о тебе слишком много, поэтому я молчу.
Она говорит о любви к тебе, о непроявлении её, о сожалении. Я не узнаю твою мать. Мне кажется, что я соскучилась по ней. Она берёт мою руку и заканчивает свой монолог фразой, которая меня поражает. Она говорит о том, что я — это единственное, что осталось от тебя, я — это часть тебя. Я — это то, что она может любить. Теперь, когда она это поняла, она не хочет терять меня. Почему люди понимают так поздно?
У неё больше нет детей.
Я по-прежнему молчу и, с удивлением для себя, понимаю, что она тоже единственное, что у меня есть от тебя. Что из её груди ты пила молоко, и появилась ты тоже из неё. И она страшно мучилась, рожая тебя, а потом с обессиленной любовью прижимала твоё маленькое тельце с крошечными ножками и ручками к своему.
И её тело стало мне родным. Мне захотелось её обнять, чтобы почувствовать остаток тебя.
Мы сидели, сплоченные своей трагедией, и разделяли вместе твоё присутствие в нас обеих. Так я стала для твоей матери частью её новой жизни, а она — частью моей.
Она нарекла меня своим третьим ребёнком и попросила разрешения приходить.Пригласила меня к вам домой, но я отказалась. Она всё поняла.
38. Этот день был днём твоего рождения, который я упустила из вида. Можно ли меня за это обвинить? Обвинить за потерю чисел, окружающих меня.
Мы просидели с твоей матерью до вечера. Вокруг всё было наполнено тяжестью. Думаю, она это чувствовала так же остро, как и я. Мы не пили чай, мы не ели торт, мы просто просидели до вечера, мучая друг друга непроизносимыми мыслями о тебе.
Она плакала.
Плакала тихо.
Так может плакать женщина, у которой не осталось ничего.
— У меня есть только ты.
Есть только я.
Перед её уходом я достала из шкафа твои вещи: какие-то мелочи, фотографии (многие фотоальбомы сразу опустели), записки, сложила их в коробку из-под туфель, в которых ходила на похороны, и отдала ей. Я попросила её забрать всё это, чтобы ничего видимого не напоминало о тебе. Теперь ничего не напоминает, кроме последнего дня. Последнего дня, проведенного с той.
Ненависть. О, сколько силы в ненависти. Чувство ненависти крепнет во мне. Оно развивается во мне. Оно наполняет меня.
39. С приходом твоей мамы что-то изменилось. Изменились мы.
Она — мама.
Я — дочь.
Ты — пуповина.
Я почувствовала, что нужна ей. Что я должна быть сильной, должна оберегать её, что ей никто не поможет, кроме меня. Никто не поймёт её так, как пойму я. Я не знаю, когда она появится в следующий раз. Я не жду её, но, если она придёт, я буду рада. Она стала мне родной.
Так быстро, так стремительно, за один вечер можно стать родными. Теперь у неё есть я. Твоя мама, убивавшая нас, сейчас даёт мне силы, сейчас не может без меня. Ты могла представить такое раньше? Ты могла представить наше с ней родство? Ты могла представить нас с ней с тёплым ощущением друг к другу?
Ты могла представить свою смерть?
Ты могла представить свою смерть?
Я заплакала.
Мне стало неудобно за свои слёзы. Она сидит напротив меня, знающая так много боли, и держится, и держится, со стороны, так легко, а я плачу.
Я была рада, что она не видит моих слёз. В моей голове крутилось много вопросов, но все они казались мне неуместными.
— Вот так всегда,— с досадой произнесла она.
— Что?
— Сигареты заканчиваются в самый неподходящий момент. Это особенность сигарет. Какие Вы курите?
— Я не курю.
— Это хорошо. А я курю. И у меня закончились сигареты.
Создалось такое впечатление, что она говорит не со мной.
Она позвала официанта. Повернувшись к нему, заказала сигареты. Заказала вино.
Некоторое время он смотрел на повязку, пока девушка не смутила его своей улыбкой. Он улыбнулся в ответ и удалился.
Наступила пауза. Долгая. Она молчала. Я разглядывала её лицо.
Официант принёс заказ.
ГЛАВА ПЯТАЯ РЕПЕТИЦИЯ
40. Скоро за окном завоют, загалдят, зашумят машины. Значит, настало утро. Если бы я жила этажами ниже, то, скорее всего, слышала, как ругаются полусонные, опаздывающие водители. Они рвут свои глотки, выясняя, кто куда неправильно повернул и кто виноват в этой пробке. Если лежать тихо-тихо и прислушиваться ко всему, что происходит внизу, то можно различить голоса. Слов не слышно. Точнее, слова непонятны.
Первый раз за последнее время я вышла на улицу с желанием дышать. С попытками вернутся.
На улице я вижу её — порхающую.
41. — Не трогай крылышки бабочки,— предупреждает мама ребёнка,— бабочка не сможет больше летать.
Никто никогда в детстве не скажет, что бабочка умрёт. Но сейчас не детство. Сейчас я знаю, что будет.
Требуется совсем небольшое усилие, чтобы сжать крылышко. Разноцветное, тоненькое крылышко. Могу ли я сейчас оценить красоту и симметричность узоров?
Думаю, что нет.
Я зажимаю крыло между большим и указательным пальцами и давлю с такой силой, что пальцы начинают болеть. Чувствует ли боль бабочка? Она истерично машет свободным крылом. Она кричит, надрывается, но я не слышу её. Я разжимаю пальцы. На них пыльца и остатки крылышка. Она— темная бабочка— делает бесполезный взмах и падает на землю. Я сажусь на корточки рядом с ней и наблюдаю за тем, как она ползёт в страхе и в болевом шоке.
Теперь мне остаётся ждать. Дальше она умрёт сама. Она — милое создание, порхающее в бытии. А я, я — глупый ребёнок, не осознающий свою невинную жестокость. Бабочка умрёт, изнемогая в конвульсиях, но я не буду плакать.
Мне остаётся ждать.
Ненавидеть.
Ждать.
— Вы когда-нибудь ждали?— обратилась она ко мне.
— Да.
— Вы уверены?
— Я научилась ждать. Приходит всё. Всё приходит так же быстро, как и уходит. Надо получать удовольствие от ожидания. Сила заключается в терпимости. Всё очень просто. Вы когда-нибудь ненавидели?
— Не знаю.
— Ненависть— это удивительное состояние. Его надо уметь впустить в себя, уметь вынести в себе и уметь отпустить.
— Отпустить ненависть?
— Да. Это когда ты вырастаешь из неё, как из старых ботинок. Выходишь на другой уровень. Когда ты не боишься признать, что ненавидел.
К морю. К морю. Мне нужно к морю. К морю. В море— вода. Вода приручает. Неспешно, мудро приручает.
— Слышишь? — говорит море. И я слышу.
— Дыши, — говорит море. И я дышу.
Где в центре города взять море? Айвазовский. Нет. Не то. К морю. К морю.
Мне нужно к морю.
ПАМЯТЬ
42. Сегодня я весь день живу на улице. Захожу в метро, катаюсь в разные стороны от станции к станции. Читаю книгу. Пытаюсь забыться, окунувшись в жизнь выдуманного героя. Я всегда это умела. При этом чувствую себя комфортно. Чувствую себя. Я радуюсь тому, что могу чувствовать, что я не пустой скелет, замурованный в кожу.
Бродяги (один бродяга останется во мне). Сегодня их как-то особенно много на улице. Или, может быть, я никогда не обращала внимания на то, что их так много. Сейчас есть время смотреть по сторонам, наблюдая за окружающим. Есть время видеть. Что бродяги прячут в своих рваных, грязных рюкзаках и котомках? В вонючих пакетах и за пазухой? Консервы? Алкоголь? Плесневелый кусок хлеба? Тёплую одежду на зиму? Что?
Он роется в помойке. От него несет чем-то тухлым. Мой нос слишком чувствителен к запахам, но я делаю усилие, чтобы игнорировать этот запах. Мне неприятно рядом с ним. Я стала слишком брезглива. Я ставлю его ниже себя, но, тем не менее, я подхожу.
— Что у вас в рюкзаке?
Он поднимает голову и удивлённо смотрит на меня. Он не прогоняет меня, не огрызается, он смотрит на меня. Смело. Твёрдо. Его пьяно-знающие глаза смотрят прямо в мои. И я вижу в нём человека.
— Тебе интересно?
— Да.
Он отходит от помойки. Садится на скамейку. Приглашает меня жестом рядом. Я сажусь. Он ставит между нами свой рюкзак и ещё раз пристально смотрит мне в глаза.
— Тебе интересно?— переспрашивает он.
— Да, — отвечаю я, хотя сама уже точно не знаю, стоило ли мне начинать это «знакомство».
— В моём рюкзаке моя жизнь. В моём рюкзаке моя любовь. В моём рюкзаке единственное родное, что у меня есть,— он делает паузу, решая продолжать говорить или нет.— В моём рюкзаке память.
Память.
В его рюкзаке память.
Он расстегивает молнию, и я вижу, что рюкзак наполнен фотографиями, старыми письмами, мятыми бумажками, жёлтыми конвертами. Он достает верхнее письмо.
—Вот, что в моём рюкзаке, — показывает он мне письмо. — Ты утолила свой интерес? — он не дожидается моего ответа и продолжает.— Я читаю их каждый день. Каждый день, когда никто не видит, я читаю письма, которые получил много лет назад от человека, который больше не пишет. Я смотрю фотографии, я помню. Мне так легче доживать.
![Евгений Лысов - Противостояние: Время в наших руках! [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)