Саша Дэа - Девушка с повязкой на глазах
Тебе я не ношу цветы. Ты же их не любишь. Их приносит кто-то другой.
31. Так проходят дни.
Дни ничем не наполненные. Пустые, неинтересные, одинаковые. Больные дни. Дни, в которых я пытаюсь оживить себя.
Я начала молится.
Я просила у Бога спокойствия, смирения. Я просила у Бога добрых ночей. Я начала читать Библию (в который уже раз!). Мне всегда эти 900 страниц казались бесконечными. Но я стала читать, пытаясь открыть для себя истину. Вскоре я поняла, что заставляю себя. Я бегаю глазами по строчкам, ничего толком не улавливая. Я, наверное, к Библии вернусь позже.
Или не вернусь. И, кажется, я прошу так немного. Я засыпаю с надеждой, с верой в новый день.
Я просыпаюсь с болью, разбитой головой и тобой во сне.
А Бог так и не проснулся. Я перестала молиться.
Мой компьютер я не включала уже давно. Привычка набирать текст мгновенно куда-то делась. Испарилась, как неведомый зверюшка. Привыкаем, отвыкаем. Я привыкну.
— Вы привыкли?— спросила я. Мне показался этот вопрос слишком прямым, твёрдым.
— Я вбираю в себя осознание того, что это прошло, — она опустила голову. — Я жила в этом, а теперь я живу в настоящем. И это настоящее другое. Мы сидим с Вами в кафе. За окном дождь, да? Через несколько секунд я буду уже в иных мыслях, и я осознанно на это иду.
Я зашиваю себя.
Я привыкну.
Я излагаю тебе всё в письмах, а для этого мне нужны лишь чернила и бумага. Много чернил и много бумаги. Меня посещает мысль, что мне стоит возвращаться. Возвращаться в нормальное (хотя теперь, слово «нормальное» представляет из себя что-то совсем непонятное. Нужен словарь) состояние, но во мне разлом.
Так проходят дни.
32. Дни— это время.
Время— это свобода.
Теперь у меня столько свободы, что я не знаю, как ей распорядиться. Изобилие свободы— это невыносимо. Я напоминаю себе заключенного, который просидел в тюрьме больше пяти лет и вот теперь, когда его освободили, он стоит на улице, и у него полно свободы, а что дальше— он не знает. Свобода слева, свобода справа, свобода впереди и больше не надо спрашивать разрешения сходить в туалет. Свобода долгожданная и восхитительная, но что с ней делать?
Я дарила себя тебе, я творила, я встречалась с людьми, а сейчас я как этот заключенный, тонущий в просторах своей свободы. Надо выбираться.
И платье мне уже совсем не нужно. Порезать его на носовые платки. Насморк приходит и уходит, а платки заканчиваются.
— Кстати, эта повязка — кусочек того платья.
— Время лечит,— говорю я.
— Нет. Из времени плохой доктор. Мы сами себя лечим. А время. Время учит.
Она закурила.
БЕЗ ВОЛОС
33. В свободе можно вспоминать: я слышала, что чем длиннее волосы, тем больше на них скапливается негативной энергии. На кончиках волос— вся тяжесть. Так зачем же я таскаю на себе такой груз?
Сейчас принимать решения очень просто, поэтому я беру ножницы и прядь волос. Напоминаю себе ребёнка трёх лет, который экспериментирует с новой игрушкой, и смеюсь над своим отражением.
Неужели я и вправду верю в то, что распрощаюсь со всем негативным?
— Верю,— твержу я себе и режу всё новые и новые пряди. Волосы падают на пол, и я совсем о них не жалею. Пройдёт немного времени, и будут новые.
Волосы— самое мелкое, о чём можно жалеть.
Смотрю в зеркало. Разглядываю новый «имидж». Я обкромсала себя очень небрежно. Срезав волосы, решила отгородить себя от прошлого. Удивляюсь своему отражению. Нравится мне или нет— не могу понять, но так мне комфортней. Комфортней внутри.
Ещё там, на кладбище, я почувствовала, что часть меня отделилась и осталась вместе с тобой, с моими слезами ушла в землю. Меня уже не будет, точно так же, как не будет тебя. Я пытаюсь родиться по-новому, но я застряла где-то в утробе. Темно. Наверное, так же, как у тебя.
34. Можно в мыслях просидеть бесконечно. За пределами этих стен что-то происходит, независимо от меня кто-то как-то движется, а я нахожусь здесь, окружённая волосами и смотрящая в зеркало на «нового» человека. Новый человек (новое настроение, новый путь, новое притягивает, Новая Зеландия). Новый человек. Здравствуй.
Тикают часы. Наверное, где-нибудь тикают часы. В моей комнате их нет. Точнее они электронные и спокойные. Я случайно натыкаюсь взглядом на них и понимаю, что уже вечер, а в окне-потолке по-прежнему светло.
Прикасаюсь к своей голове — ощущение незнакомое. Шее легко. Теперь, я знаю, все будут по-новому на меня смотреть. Удивляться и спрашивать, зачем я подстриглась. Кто– нибудь скажет, что мне так хорошо, а прохожие даже не смогут представить меня с волосами длиннее.
— Я не могу представить Вас с длинными волосами.
— Не представляйте.
Можно так просидеть бесконечно. Поэтому я поднимаюсь, что стоит мне немалых усилий, беру деньги и выхожу на улицу. Странная штука получается: куда бы ты ни пошёл, в какой бы закоулок ни зашёл везде эти парикмахерские «Наталья», «Ольга», «Красота», «Мадам», а сейчас, когда мне так нужен хоть один салон — его нет. Я иду прямо по дороге и читаю каждую вывеску. Наконец-то натыкаюсь на женское лицо — первый признак парикмахерской. Я захожу внутрь. Меня осматривают, точнее то, что у меня на голове и смущённо улыбаются. Они явно хотят знать, кто надо мной решил так подшутить. Я читаю в глазах этот вопрос и не вижу смысла их томить.
— Я взяла ножницы и постригла себя. Если вам смешно от этого беспорядка на моей голове, вы можете смеяться вслух. Так будет честнее.
После этих слов девушки сразу стали серьёзными, и ни о какой улыбке больше не шло речи.
Подстригли меня быстро. Я даже не успела привыкнуть к креслу, в которое меня посадили. Не успела привыкнуть к своему отражению в большом зеркале, не успела привыкнуть (или запомнить?) к лицу девушки, которая меня ровняла.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ СБЛИЖЕНИЕ
35. На рынке всегда есть подпольные магазины. На вокзале тоже есть подпольные магазины. Создается впечатление, что всё приспособлено для жестокости. Мне нужно оружие. Нужен пистолет. Тогда я смогу, увидев её, сделать выстрел и покончить с ней в моей голове. Верно отомстить за тебя. Кровная месть.
Или не стоит стрелять? — это будет слишком благородно с моей стороны. Слишком мягко. Слишком добро. Слишком просто.
36. Мне звонят в дверь, прерывая мои мысли. Сначала думаю, что мне кажется, но, когда звонок повторяется, понимаю, что кто-то действительно стоит за дверью. И это не удивительно, ведь я нигде не появляюсь уже несколько дней (недель?).
Этому «кому-то» явно что-то нужно от меня, так как он звонит хоть и не настойчиво, но довольно-таки долго.
А я курю. Не мешайте мне, когда я курю. Когда курю, я расслабляюсь. Я могла бы, конечно, заливаться слезами, но предпочитаю сигареты.
Мне звонят.
Подождите.
Дайте мне спокойно докурить, и если вы настолько сильно нуждаетесь во мне, что не уйдёте еще несколько минут, то я вам открою, хотя бы потому, что меня поглотит интерес.
А сейчас— я курю. Я пытаюсь выкурить тебя. Задохнуться дымом, чтобы отключится от бесконечного потока мыслей.
Если телефон я могу выключить и оградить себя от внешнего мира, подпуская к себе только птиц на крыше, то дверь, к сожалению, я заклеить не могу. Хотя бы потому, что у меня нет клея. Есть скотч. Он заканчивается. Его не хватит.
37. Я открываю дверь.
Я вижу твою маму.
Хрупкая, измученная твоей потерей и выходками твоего пьяного отца, она стоит на пороге, как-то совсем по-новому смотря на меня (не берусь описывать этот взгляд, ибо во взгляде этом было всё). Я, удивлённая её приходом (и в первую очередь тем, как она меня здесь нашла), приглашаю её в дом. Она неспешно раздевается и проходит на кухню. Достаёт из пакета вафельный торт и говорит «к чаю».
Чай. Есть ли у меня дома чай?
Помню, давно точно так же к ней пришла я, только к чаю у меня ничего не было, но вид мой был такой же— уставший и больной. И ты тогда была ещё жива.
Она находится рядом со мной, сама, видимо, не до конца понимая, что тут делает, и, после долгой паузы, начинает говорить. Как же непривычно разговаривать с ней и слышать её. Незнакомое мне ощущение.
Её удивляет мой внешний вид. Она спрашивает про волосы, говорит, что я совсем другая (Да, конечно, я другая! А какой я должна быть? Кого она хочет увидеть?).
Я благодарю её за то, что она нашла нужным сообщить мне о похоронах. Она понимающе кивает головой.
— А я ещё сомневалась,— виновато произносит твоя мама.
И мне становится жутко от того, если бы я узнала об этом, например, месяца через три.
Я ещё раз благодарю её.
Она просит меня рассказать о тебе.
Удар ниже пояса. Зачем она просит об этом, причиняя мне невыносимую боль?
Я могу рассказать о тебе слишком много, поэтому я молчу.
![Евгений Лысов - Противостояние: Время в наших руках! [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)