Николай Гарин - Таежная богиня
“Я?!..” — высокомерно вскинув соболиную бровь, проговорила картина и беззвучно засмеялась.
Но нет, это не прозвучало, и Валерия не услышала, это вошло в нее как-то иначе, сразу в сознание и память. Ошеломленная Валерия видела, как изображение шевельнуло губами, качнуло ресницами, вздохнуло. После этого лицо стало мерцать, и Лере показалось, что это был не женский лик, а странный, неестественный огонь.
Так, пораженная невиданным зрелищем, Валерия простояла на коленях до тех пор, пока чернота за окном не стала бледнеть, превращаясь в серость, потом в холодную голубизну; наконец вершинки деревьев и кустов вспыхнули золотом. Тотчас изображение будто выключилось. Лера смотрела на полотно и не узнавала того, что только что было перед ней. Вместо необыкновенного видения перед ней была странная, дробная и хаотичная композиция. Да, угадывался рваный абрис огромной пещеры, силуэты черных людей, распластанных на земле ниц, отражение огня на скальных выступах, но центральная часть выпадала, там было пусто...
— Никита, пора, опаздываем, — Валерия осторожно потрепала Гердова за вихры и пошла на кухню заваривать кофе. Виденное ночью никак не укладывалось в голове. Она уже дважды подходила к картине и даже трогала бугорки отвердевающих мазков, и еще больше сомневалась, что виденное ночью было явью.
Войдя в кухню, заспанный Никита сразу потянулся за дымящейся чашкой. Его изможденный вид, помятость и рассеянный взгляд красноречиво говорили о перенесенных перегрузках. Глаза то потерянно блуждали, то сами собой закрывались. Маленькими глотками он отпивал горячий напиток, морщил лоб, хмурился, точно пытался что-то вспомнить.
— Ну, — осторожно начала Лера, — успел, нет? — Она смотрела на Никиту с таким восторгом, с каким смотрят на звезду эстрады или экрана.
— Угу, — не открывая глаз, ответил Никита.
— “Угу” да или “угу” нет? — игриво спросила девушка.
— Ты же видела, — продолжая хмуриться и шумно отхлебывать бодрящий напиток, проговорил он.
— Слушай, Гердов, — по-женски, не в силах больше держать в себе, тихо и торжественно произнесла Валерия, — а кто Она такая?!
Едва девушка это проговорила, как Никита распахнул глаза и подобрал ноги. Он впился в Леру таким же взглядом, с которым вечером дописывал холст. От этого взгляда у девушки перехватило дыхание.
— Давай собираться, — проговорил он через некоторое время, точно не слыша ее вопроса.
— Да, — очнулась та и, взглянув на часы, добавила: — Через пятнадцать минут машина.
Не говоря ни слова, они доехали до училища, втащили свои работы на второй этаж, где на стенах уже пестрели разноцветьем холсты дипломников. Так же молча принялись развешивать свои. Если работа Валерии еще как-то поместилась со всеми вместе на основной стене выставочного холла, то свое полотно Никите пришлось расположить на довольно неудачном, плохо освещенном месте в торце помещения, там, где обычно выставлялись посредственные работы или размещали тех, кто опоздал.
Наконец, с задержкой на добрый час, появилась высокая комиссия. Студенты, заметно волнуясь и бросая последние критические взгляды на свои работы, стали неохотно разбредаться кто куда, в ожидании результатов. Валерия отправилась в столовую, а Никита побрел в читальный зал. Усевшись за стол, он с облегчением опустил тяжелую голову на руки и тотчас уснул.
“...Молодец, ты все правильно сделал, мальчик, все правильно!..” Маленький Никитка стоял возле стола и с трепетным ожиданием смотрел, как заросший огромной рыжей бородой отец разглядывает его рисунки. “Вот тут ты неплохо березовое полено нарисовал, похоже, похоже, а вот собака немного кошку напоминает, но тоже неплохо... Ей бы нос сделать подлиннее, хвост колечком и ушки вот так... вот так, — дорисовывал он рисунок сына, — вот теперь собака как собака. А вообще ты молодец!..” — он протянул руку и грубовато погладил радостного Никитку по голове. Отец пропал. Стало темно, а по голове кто-то продолжал гладить и шептать на ухо.
— Проснись, Гердов, пора, нас ждет приговор!.. Ой, а слюны-то натекло, слюны. Сейчас, погоди, платок достану. — Валерия вернулась из столовой и тормошила Никиту. Тот, мало что понимая, оторвал голову от затекших рук, глянул на прозрачную лужицу возле ладони, смахнул ее рукавом и поднялся.
В холле второго этажа, где выставлялись дипломники, уже вовсю шло обсуждение, вернее подводились итоги, обобщались результаты всего потока. Когда Никита с Валерией вошли, как раз началось зачитывание оценок.
— Отличных работ оказалось гораздо меньше, чем мы надеялись, — начал декан, — зато порадовали те, от кого мы никак не ожидали. Так, например: Карелов Анатолий с его “Может быть...” или Гошин Евгений “Оранжевый рай”. Работы крепкие, будем рекомендовать на конкурс.
Далее зазвучали фамилии, названия работ и оценки. Валерия округлила глаза и с ужасом взглянула на Гердова, когда в числе отличных работ назвали и ее фамилию. Однако Никита был невозмутим, он никак не походил на изнывающего от волнения и страха студента. Он разглядывал за окном клены, которые, как в немом кино, махали ему руками-ветками.
— ...Ну и, наконец, Гердов Никита!.. — проговорил декан и стал молча искать его глазами в толпе студентов. Нашел, взглянул и снова опустил глаза в ведомость. — Не скрою, ждали, что оный талант и на сей раз удивит училище, но, — он высоко поднял плечи, — увы, это единственная тройка на сегодня. Ну вот, коллеги подсказывают, что это вообще первая тройка за последние два года. Что случилось?! Работа беспомощная, слабая, безликая, неинтересная...
По дороге в общежитие в одной руке Никита нес свое произведение, как огромный средневековый щит, а в другой — холщовую сумку, в которой колотились друг о дружку два больших “портвейна”. Не доходя до общежития, он присел на низенькое металлическое ограждение, выпил одну бутылку и только тогда продолжил свой путь.
Зайдя в комнату, Никита почувствовал долгожданную легкость в мыслях и тяжесть в ногах, поставил холст прямо у двери, повернув лицевой частью к стене, не раздеваясь, рухнул в ямообразную кровать и отрубился.
Ему снился какой-то бурелом событий, винегрет лиц, предметов, обрывки слов, ветви, листья, рты, глаза, слова, машины, и опять все по кругу в каком-то калейдоскопе, пока не раздался стук в дверь. Стук был деликатным, но требовательным. Карусель остановилась, потом, когда стук повторился, она и вовсе пропала, стало темно. После третьего стука Никита оторвал голову от подушки и открыл глаза. Окна зияли черными безднами с редкими далекими огнями, а на столе, отвернутая к стене, горела настольная лампа. Дверь в четвертый раз настойчиво отстучала, точно зная, что дома обязательно кто-то есть. “Что за бред, свои вошли бы с первым стуком, значит, кто-то посторонний, — оставаясь все еще пьяным, подумал Никита, вздохнул и негромко крикнул: — Про-шу!”
Пока дверь открывалась, Никита опустил на пол ноги, сладко зевнул, потянулся, энергично взъерошил волосы и только после этого повернул голову и посмотрел на вошедшего. В дверях стоял невысокий, лет сорока — сорока пяти мужчина. Хорошо и со вкусом одетый, с диагональным зачесом темных с проседью волос, сквозь которые просвечивала лысина. Вид портили две вещи — излишняя мохнатость бровей, из-под которых не очень убедительно поблескивала пара влажных огоньков, и великоватый нос. “Скорее армянин, чем еврей... Где-то я его видел?” Никита сдвинул брови, но проговорил приветливо:
— Чем обязан?
— Добрый вечер, господин Гердов, — приятным голосом проговорил гость и слегка кивнул головой. — Вы позволите? — И, не дожидаясь ответа, прошел к столу, развернул стул и, расстегнув пуговицы на пиджаке, осторожно сел. Сел, как на что-то хрупкое и не совсем приличное.
— Так чем обязан? — повторил Никита и, не сдержавшись, снова сладко зевнул. — Простите. “Определенно где-то я его уже видел!”
— На просмотре, на просмотре вы могли меня видеть, — прочитал Никитины мысли гость и, услужливо улыбаясь, добавил: — Сегодня утром, я был в составе комиссии.
— А-а, да, да, да... Ну и... пришли утешить, сообщить о пересмотре решения...
— Судя по специфическому амбре, — гость помахал ладонью перед своим мощным носом, — вы уже попробовали себя утешить.
“О-о, гость-то слегка хамит!” — отметил про себя Никита, а вслух задал все тот же вопрос:
— Итак, сударь?..
— Пусть будет Георгий Андреевич, дорогой Никита. А вас, ничего, что по имени?
— Сойдет, — ответил Никита, и ему стало скучно. Он полез в свою тряпичную сумку, извлек вторую бутылку портвейна и поставил на стол. — Если не возражаете...
Неожиданно дверь без стука отворилась, и в проеме возникла вихрастая голова, обладатель которой сочувственно проговорил:
— Никита, привет, я слышал... ой, добрый вечер (это уже относилось к гостю)... Правильно ли я понял...
