Николай Гарин - Таежная богиня
— Ты что, не понимаешь, что тебя запросто могут отчислить из училища? — уже гораздо мягче прозвучал ее голос. Взгляд девушки блуждал по лицу Никиты, по его плечам, груди, в который раз отмечая ее мощь, опускался ниже, еще ниже и еще, пока не упирался в привлекательную возвышенность под пряжкой его ремня. Глаза Леры туманились.
Глубоко вздохнув, как перед погружением в воду, девушка неуверенно шагнула к Никите. Ватные ноги едва держали ее, а руки... одна потянулась к шее, другая к пряжке, вернее чуть ниже...
— Э-э, милая, не сейчас, не сейчас, подожди, Лерочка... — с легкой усмешкой проговорил Никита.
— Что значит... подожди? — как во сне лепетала девушка. — Ты что, хочешь, чтобы я тебя придушила, да, жлоб несчастный? К нему всей душой... — горячо шептала она, все плотнее прижимаясь к Никите.
— И телом, — добавил уже вовсю смеющийся Никита.
— А он, гад неблагодарный...
— Лерочка, — он все же слегка обнял девушку, — у меня появилась тема, значит, есть шанс.
— Да какой шанс, если тебя не допускают, — немного трезвея, вскинула голову Лера.
— Ну и что, кто мне запретит выставиться?! — В смеющихся глазах Никиты по-прежнему не было ни тревоги, ни страха. Он продолжал жить по своим законам.
— Ну, хочешь, я своего папика подключу? — выдала неожиданно девушка.
— А вот этого не надо, милая, — на мгновение глаза Никиты блеснули холодком.
— Ну, хорошо, а где ты будешь писать? Не в этом же публичном гадюшнике!
— А где прикажешь? — снова смеясь, проговорил Никита.
— Слушай, а давай к нам на дачу, — помедлив, предложила Лера. — Сейчас там никого, у меня ключи, жратвы навалом. Возьмем кира, и к мольберту, а?!
Вот это было интересное предложение. Никита уже как-то бывал на этих министерских дачах и был поражен их роскошью, покоем и уютом, а также красотой этих необыкновенных мест на берегу Клязьмы.
— Надо подумать, — отведя взгляд в сторону, сказал он.
— А что думать-то! — запальчиво воскликнула девушка, схватившсь за Никитино плечо.
— Ну, хорошо, хорошо, пожалуй, на этот раз ты права.
— Ур-ра!!!
— Да не-ет же!.. — через минуту кричала на вахте в телефон Лера. — Это на “Соколе”, Первый Балтийский переулок, — диктовала она кому-то адрес общежития.
— Минут через сорок придет уазик, — вернувшись в комнату Никиты и все еще светясь от радости, заявила девушка. — У тебя холст-то ого-го! — и опять потянулась к юноше.
— Ну, если уазик и через сорок минут... — улыбаясь в ответ, Никита соблаговолил впустить Леру в свои объятия...
После полудня они подкатили к шикарной, утопающей в молодой зелени даче в два этажа с видом на реку. Никита расположился на просторной веранде. Это было лучшее место для работы. Обилие естественного света, ни единого постороннего звука и упоительный запах начавшегося лета будили в Никите нетерпение и творческий зуд. Закрепив на мольберте холст, нагромоздив на палитре горы красок, разложив веером кисти, он отошел в другой конец веранды и, обхватив себя руками, замер. Для каждого художника это самый главный момент в работе. Это всегда мучительные и сладостные мгновения. Мгновения, когда холст перед тобой девственно чист и ты понимаешь, что любая линия, пятно или даже точка нарушит, сломает, извратит нерожденный идеал. Гораздо проще потом, когда холст перепахан, повержен в хаос и ты начинаешь из него выкарабкиваться, исправлять, тянуться к тому желаемому, что представлял до того, как взялся за карандаш или кисть.
Валерия наблюдала за Никитой через выходящее на веранду кухонное окно. Она готовила ужин. Накрывая стол, девушка то и дело отрывалась от своего занятия и с восхищением и немного страхом смотрела на жесткое, сосредоточенное лицо Никиты, на его руки.
“Странный этот Гердов, — застывая то с тарелкой, то с чем-то еще в руках, в очередной раз рассуждала Валерия, — странный и какой-то... загадочный, что ли”. С самого начала Никита стал для всех воплощением некоего героя-победителя. Сильный, независимый, талантливый, он покорял девичьи сердца своим равнодушием и недоступностью. Для многих Гердов был точно пришельцем из какого-то другого мира. Никита, казалось, совершенно искренне удивлялся, когда на очередной вечеринке кто-нибудь из девочек начинал плотнее прижиматься к нему, намекая на возможность полной близости. Гердов удивленно поднимал брови и, чуть отстраняясь от девушки, очень вежливо говорил: “Не сейчас, барышня, не сейчас, не здесь и не со мной, простите...” После этого барышня начинала люто ненавидеть его и... еще сильнее любить.
Валерия в свои тогда семнадцать была пресыщена вниманием сверстников из “нужных”, по мнению папы, семей. Она успела попробовать все, что могло предложить время и положение капризной “золотой” девочки. Но когда на втором курсе они остались одни с Никитой и он взял ее просто, грубо и больно, Валерия поняла, что до этого все было детством и баловством. В ту ночь в его маленькой общаговской комнатенке он ломал ее до хруста, мял, как глиняную, распластывал ее тело, точно сочень, подбрасывал куда-то к потолку, нежно целовал и возвращал на место. Тогда, в ту их первую ночь, она поняла, что значит быть женщиной, как сладко ей быть. Поняла и то, что такое настоящий мужчина.
А Никита тем временем продолжал колдовать над своим холстом. Все чаще, отложив тяжелую палитру, он отходил от мольберта и долго вглядывался в полотно, потом, вдруг схватив кисть, начинал ожесточенно искать нужный цвет, лихорадочно размешивая краски, подливая растворитель, после бросался к холсту и делал то, что подсказывали ему глаза, руки и сердце.
Время от времени, подглядывая и слушая, как поскрипывают под Никитой половицы, Валерия загадочно улыбалась краешками губ. Она вспомнила, как после первого курса на пленэрной практике ребята спорили о будущем, делясь друг с другом, кто о чем мечтал и чего желал добиться. Конечно, говорили о мастерских, о членстве в Союзе художников, о признании, о богатой клиентуре, конечно, о деньгах и о многом другом. Никита сидел, слушал и вроде как понимающе кивал. А когда дошла очередь до него, он всех поразил, заявив, что его мечта — найти клад. Тогда Лера хохотала до слез, и ей было немного стыдно за Никиту. “Почему клад?” — сквозь смех спрашивали ребята. И когда успокоились, Никита, продолжая улыбаться, стал выкладывать свои соображения.
— Клад, милые мои, можно найти где угодно.
— Как это — где угодно?!
— А так. Вот, например, развалины старой церквушки или монастыря. Покопайся вокруг как следует — обязательно найдешь что-нибудь ценное. Монахи были мудрыми людьми. По обычаю предков, все мы доверяем лишь земле-матушке, а никаким не чулкам и не банкам. По достоверным источникам, после прихода советской власти люди спрятали до девяноста процентов своих ценностей. Смекаете, недоверчивые мои? До девяноста!
Незаметно ребята перебрались поближе к Никите. А тот, глядя куда-то в небо и покусывая травинку, продолжал говорить негромко, спокойно и уверенно, точно рассуждал сам с собой.
— Известный, к примеру, факт — до 1917 года в России двадцать лет чеканили золотые рубли, а иностранные монеты имели хождение всегда. На руках у россиян было столько же изделий из благородных металлов, сколько у жителей всех стран Европы, вместе взятых. То есть в земле до сих пор лежит не один бюджет страны.
— Так ты предлагаешь заняться черной археологией?! — не выдержал кто-то из парней.
— Во-первых, я никому и ничего не предлагаю, а во-вторых, к вашему сведению, по данным ООН, черная археология входит в десятку самых прибыльных занятий. По статистике, кажется, Британского музея, девяносто девять процентов всех археологических находок совершаются любителями. А наша страна особая. Такого количества кладов, как у нас, нет больше нигде в мире. Ведь что такое припрятанные ценности? Это знак опасности, нависшей над их хозяином. А с опасностями в России всегда был перебор. Где, скажите мне, сокровища, к примеру, Тамерлана, Кучума, казна Ермака, Пугачева, Колчака? По карманам разошлась?! Нет, дорогие мои, все это где-то в определенных местах лежит, потеряно и забыто.
Притихшие ребята вдруг разом, перебивая друг друга, загомонили.
— А как ты собираешься искать? С чего начнешь? Чей клад, Кучума или Ермака? Может, нам всем вместе поискать? Эй, а давайте записываться в кладоискатели! Никита, запиши меня! И меня! И меня тоже!
Лере тогда было интересно, что же ответит Гердов. Удобно развалившись на траве, подложив руки под голову, продолжая улыбаться, он ответил, что чтобы найти клад, мало знать историю и географию, надо иметь две самые главные вещи для этого дела, первое — это почти религиозную веру в то, что ищешь, и второе — фантастическое желание отыскать.
— Гердов, ты сумасшедший, неужели думаешь найти, а?
— Я найду, — сказал он тогда буднично, а потом добавил, громко смеясь: — Обязательно найду.
