Эрленд Лу - Фвонк
36) Вдруг он перестал мешать сахар, положил ложку на стол и поднял глаза на Фвонка.
«Прошу простить, что обременяю еще и этим, но я сказал неправду».
«Неправду?»
«Нет».
И такая звучит в его голосе беззащитность, что сердце Фвонка тает и отзывается симпатией к этому человеку; он ищет помощи, он трогательный и ранимый, похожий на меня, думает Фвонк.
«Я не хотел сидеть один, стал как-то зависать, а мне надо прочитать кое-какие документы к завтрашнему дню, тут я не соврал, и я подумал — вот бы рядом был живой человек, пока я с ними работаю».
«Понимаю», — говорит Фвонк выжидательно.
«Я люблю других людей, — заявляет гость, — люблю людей, отдельных от меня».
Фвонк ужасно обрадовался и ничего не мог со своей радостью поделать, уж слишком давно никто не признавался ему в любви.
«А можно я почитаю эти бумаги тут? — спрашивает жилец. — От меня не будет шума, с документами я всегда работаю тихо, как мышка».
37) Жилец читал, сидя на диване и завернувшись в одеяло, а Фвонк дремал в кресле, изредка он просыпался и смотрел на работающего, он думает, думал Фвонк, решает проблемы, делает неотложные дела, Фвонк тоже хотел бы решать проблемы, но так поздно ночью его мозг отказывается подчиняться, начинает жить своей жизнью и мысли уплывают далеко-далеко.
«О чем ты думаешь?» — вдруг спросил жилец.
«Я думаю о брюхатых», — ответил Фвонк.
Жилец кивнул.
«О брюхатых, тогда ясно. Оно и видно, что тебя заботит что-то серьезное».
«Дело в чистоте, — стал объяснять Фвонк. — Эти брюхатые, они считают себя чище всех, а тот, кто в них растет, — он и правда сгусток света, возможностей, позитива, поэтому у брюхатых кожа сияет, зубы блестят и нюх как у животных, они нечеловечески сильны и лучатся энергией, и нет ничего более далекого от падения нравов, чем совершающийся в них процесс».
Жилец смотрел на него во все глаза.
А Фвонк чувствовал, что многое встало на место. Он сумел сформулировать это словами. Брюхатые с одного взгляда видят, сколько в нем дряни и грязи, разложения и упадничества. Они бы сразу списали его со счетов, но он застит солнце им, брюхатым, стоит у них на пути как он есть, ходячая совокупность всего, от чего они считают своим долгом оградить детей в будущем. Он — нечистоты жизни.
«Ты прав, — откликнулся жилец. — Брюхатые сияют».
«Черт-те как сияют».
«Да».
* * *38) На следующую ночь все повторилось. В волчье время в дверь позвонил жилец. Процедура та же — извинения, чай, борода, срочные документы, Фвонк дремлет в кресле. Ни один из них не формулирует этого, но им приятно в обществе друг друга, тепло и хорошо, оба этим не избалованы.
39) Жилец отложил свои бумаги и уставился на Фвонка.
«Какой твой любимый палиндром?» — спросил он.
Фвонк задумался.
«У меня нет любимого палиндрома», — подумав, ответил он.
«А у меня: Yo, banana boy».
Фвонк покивал. Что это за человек перед ним?
40) Полчаса спустя жилец снова отложил свои бумаги.
«Ты ведь не думаешь, что у меня не жизнь, а малина?» — спрашивает он.
«Нет, конечно», — отвечает Фвонк.
«Это хорошо. А как ты сам живешь? Легко?»
«Нет».
«Но поверь, ты просто не представляешь, насколько нелегка моя жизнь. Я не могу позволить себе даже кризиса среднего возраста».
«Бедняга».
«Меня это просто бесит!»
«Приходи злиться сюда ко мне, — предлагает Фвонк. — Я привык, что люди злятся».
«Эх, как раз сейчас я мирный».
Жилец опускает глаза в бумаги и тут же снова поднимает их на Фвонка.
«Ты простой человек?» — спрашивает он.
«Не знаю, — отвечает Фвонк, — но, наверное, да, некоторым образом».
«Мне надо больше общаться с народом, с простыми людьми», — говорит жилец.
«Народ, — повторяет за ним Фвонк, пробуя слово на вкус, — это тролль со многими головами».
Жилец заходится смехом:
«Черт побери, а ты прав!»
41) «Меня разбудил сон, — говорит бородатый, — я поэтому сюда пришел».
«Правда?»
«За мной гналась всадница, она норовила затравить меня и все время кричала таким голосом, как эхо: „Кто в Норвегии всех сильнее?“ — а в руке у нее, представляешь, было ядовитое яблоко. Фу, кошмар».
«Да, звучит малоприятно. А что это была за всадница?»
«Фрукточница».
«Фрукточница?»[3]
«Яблочная дива».
Фвонк кивает, как будто теперь ему все ясно.
«Яблоко было отравленное, — говорит жилец, — у него был такой типичный вид отравы: очень красное, очень большое, очень красивое, видно, что опасное».
«И ты проснулся?»
«Да, проснулся и подумал, что чашечка чая могла бы приглушить кошмар».
«Я не умею толковать сны и не знаю, что бы это могло означать, но, по-моему, часто сны оказываются вздором, возможно, этот тоже».
«Ты прав! — говорит жилец. — Совершенно прав — сон ничего не означает, даже смешно — бояться яблока, ой не могу».
«Вот видишь, — говорит Фвонк, — совсем другое дело».
42) «Два вопроса», — говорит Фвонк жильцу, собравшемуся идти к себе вниз.
«Да?»
«Нахальство с моей стороны спрашивать об этом, но у меня сейчас, я бы сказал, тревожный период в жизни, поэтому мне было бы спокойнее знать, кто ты и кто твои друзья. Мне не хочется без нужды изводить себя лишним беспокойством».
Жилец долго смотрит на него, видно, он обескуражен вопросом.
«Какие друзья?» — спрашивает он наконец.
«Остальные двое, — говорит Фвонк. — Те другие двое жильцов, из второй комнаты».
«Ах эти! Какие они мне друзья? Я не могу поговорить с ними фактически ни о чем, они просто ходят со мной везде, нет, не пойми меня превратно, они по-своему симпатичные люди, но у меня с ними ничего общего».
Жилец грустно чешет в бороде, и, хотя он делает это очень осторожно, она вдруг начинает елозить по подбородку туда-сюда, как накладная. Жилец сам это замечает, резко отнимает руку, кидает беглый взгляд на Фвонка, соображает, что все это выглядит странно, и глупо улыбается.
«От этой бороды одни проблемы, — говорит он, — да, но мне пора, доктор прописал мне почаще оставаться наедине с самим собой, чтобы расслабиться, иметь время подумать, так что я, пожалуй, пойду к себе, да, но спасибо преогромное за чай».
Он встает и протягивает Фвонку руку. Тот кивает и жмет ее. Жилец бредет в прихожую, надевает кроссовки, поправляет бороду, одергивает пижаму и застегивает у горла верхнюю пуговку — на лестнице холодно.
«Не хотел бы показаться назойливым, — говорит Фвонк, — я не сую нос в чужие дела, но в данном случае вынужден спросить — кто ты?»
«Я как-то не уверен, что тебе следует это знать», — отвечает жилец.
«Не знаю, — говорит теперь Фвонк, — но на днях, вернее, в прошлое воскресенье я видел тебя или третьего из жильцов на заднем сиденье автомобиля, когда те, кого нельзя назвать твоими, то есть его, друзьями, выезжали из гаража, и в тот момент он или ты, короче, третий в машине был без бороды, что бросается в глаза и странно, поэтому я хочу спросить, как ты можешь все это объяснить. Я не собираюсь ни во что вмешиваться, но я должен знать, что все в порядке и что наш договор найма выдерживает, так сказать, свет дня».
Жилец молчит.
«Ты, — говорит Фвонк, — ты ведь… я подозреваю, что на самом деле ты… скажем так: тот ли ты человек, о ком я подумал?»
Утвердительный кивок.
«Да, — говорит он. — Боюсь, я и есть он».
Фвонк инстинктивно вытягивается во фрунт.
«Прошу простить, — говорит он. — Я, видимо, зашел слишком далеко, я не собирался совать нос куда не надо, у тебя, безусловно, были свои резоны, приношу извинения».
Мужчина смотрит на Фвонка, и можно подумать, что ему легче на душе оттого, что его разоблачили.
«Я с самого начала говорил, что идея с накладной бородой идиотская и что работать она не будет, как оно и вышло, но разве кто-нибудь слушает? Устроили театр. Чем они думают?» Он покачал головой.
«Не такая уж и плохая идея, — отвечает Фвонк, — просто приклеенная борода требует особого к себе внимания, плюс тебе надо научиться чесать ее аккуратно».
Мужчина кивает.
«Мне пора, сбегаю поспать хоть пару часов», — говорит он.
«Как мне тебя называть? — спрашивает Фвонк. — Как ни крути, я должен как-то тебя называть».
«Ну да, — говорит жилец и задумывается в нерешительности. — Что-то ничего на ум не приходит, — тянет он, — так что зови меня Йенс[4], — заканчивает он. — Но только не говори никому, что я сейчас здесь или что я иногда тут бываю, никому, сам понимаешь, будь другом, пообещай мне это».
«Само собой, — говорит Фвонк. — Еще не хватало!»
«Чтоб тебя прирезали десять раз, если обманешь, да?» — спрашивает жилец.
«Да хоть двенадцать, — отвечает Фвонк, — даже пятнадцать такого случая ради».
