Таня Валько - Арабская жена
— У нас есть официальное свидетельство о браке. Контракт. Все по закону.
Кажется, что у отца вот-вот глаза вылезут из орбит. Еще немного — и его хватит удар! Самира заливается слезами и тихо причитает.
— Уж я-то знаю, кто вам так ладненько все устроил. — Отпустив наконец волосы Самиры, которая обессиленно падает на землю, отец разворачивается к Малике: — Тебе нечего сказать мне, дочка?!
Малика гордо поднимает голову и с презрением смотрит на него. Она молчит. Недолго думая, он наотмашь бьет ее. Какое же он чудовище! Бьет женщин! Малика крепче матери, но удар был, видимо, мощным — она едва удерживается на ногах.
— Сволочь! — сквозь зубы произносит она.
— Ты о ком это сказала, шлюха?! — Снова удар, на этот раз кулаком, и Малика отлетает к стене дома. Вытирает кровь с губ и носа.
— Может, я и шлюха, однако же ты частенько пользовался моими связями и возможностями! Без зазрения совести!
— Ах ты… — Отец снова замахивается, но тут вмешивается Ахмед. Он хватает его за запястье и кричит:
— Хватит! Я говорю, хватит!
— Это ты, щенок, будешь мне указывать?! — Отец пытается высвободить руку. — Я у себя дома и буду делать все, что мне заблагорассудится!
— Нет, это больше не твой дом, — напоминает ему Ахмед, продолжая сдавливать руку отца в крепких тисках. — И это засвидетельствовано в официальном документе. Более того, тебя здесь не особенно хотят видеть.
— Ах ты каналья!
— Проваливай в свою нору, которую ты даже не смог обустроить на собственные деньги! Ты сделал это на краденые, а краденое на пользу не идет, оно тебе боком выйдет, еще убедишься в этом! Убедишься, Аллах тому свидетель! И он справедлив!
— Ты выгоняешь меня из моего собственного дома?! А-а-а-а! — Почувствовав в себе новые силы, отец наконец высвобождает руку из тисков; теперь он стоит посреди двора и ревет благим матом. Целыми горстями вырывает волосы у себя на голове, сам себя колотит кулаками в грудь, бьет по бедрам. Я слышу, как хлопают рамы открывающихся окон соседних вилл. Хорошенькое же представление устроил он соседям!
— Это не твой дом, — холодно повторяет Ахмед. — До тебя что, не доходит? Мне вызвать полицию, чтобы она избавила нас от твоего присутствия?!
— Но я по-прежнему — опекун твоей матери-шлюхи! Ха, да если я захочу, то и жить сюда перееду! — Оказывается, он об этом все-таки подумывает.
— Хрен тебе! — смеется ему в глаза Ахмед. — Теперь я здесь живу, и я — махрам[30] моей матери и сестер. — Он показывает на отца пальцем, презрительно кривя губы. — Твоя молодка-потаскуха никогда здесь не поселится! Ни она, ни ее ублюдки!
— Это оскорбление! Я подам на тебя в суд!
— В судебном порядке будешь доказывать, что твоя новая женушка — порядочная женщина?! Ну что ж, сочувствую! Все равно никто в это не поверит! Ха-ха-ха!
Все присутствующие иронически усмехаются и снисходительно качают головами.
Мать тем временем пришла в себя и сидит на ступенях рядом с Маликой, они обнимают друг друга. Лица у обеих в крови.
Отец наклоняется и, упершись руками в колени, оборачивается вокруг своей оси, после чего выпрямляется и медленно шагает к выходу. Наконец-то!
— Ты шлялся где-то в Польше, — напоследок кричит он Ахмеду, — и думал, что там Аллах тебя не видит! Еще и привез оттуда куколку-блондиночку, которая всем показывает и задницу, и волосы! Да такую и просить не надо, сама даст, бесплатно! Попомнишь мои слова! Твоя жена — шлюха, и дети, которых она родит, — шлюший помет!
Ахмед бросается на отца; кажется, на этот раз он действительно намерен побить его, но все женщины разом преграждают ему путь, желая охладить его пыл.
— Не стоит, Ахмед. Не пачкай рук, — шепчет мать, наклоняясь к сыну.
Я замечаю, как муж Мириам неодобрительно качает головой, затем сажает детей в машину и уезжает. Мириам остается. Ахмед садится в наш автомобиль, мы медленно въезжаем в открытые ворота и останавливаемся у крыльца.
— Почему вы так торопились? — спрашивает он сестер. — А ты почему ничего мне не сказала? — Ахмед обращается непосредственно к Малике.
— Все было подготовлено уже давно. Свидетельство о браке я купила еще год назад, на всякий случай. Но сегодня утром Самира подслушала телефонный разговор отца, в котором он обещал старикану, что обручение вот-вот произойдет. А вдруг он имел в виду обручение и свадьбу в один день? Кто его знает? — Малика энергично сплевывает через плечо.
— Кого ты упомянула в качестве ее опекуна? — допытывается Ахмед.
— Тебя! — Малика сама смеется над собственной выходкой. — Я все предусмотрела. Взяла левую справку из больницы о том, что отец болен… А что? Кажется, он делал себе подтяжку яиц, чтоб лучше работали, — женился-то на молодухе как-никак!.. Сочинила я и бумагу о твоем согласии быть опекуном Самиры…
— Но ведь я тогда был в Польше!
— Ну и что?! Указала, что временно отсутствующий, а то, что ты отсутствовал более десяти лет, никого не касается. Время бежит быстро, а подпись у тебя до примитивности простая…
— Ах вы чертовки! — шутя говорит Ахмед, обнимает пошатывающуюся Самиру и ведет ее в гостиную.
Вслед за ними все мы наконец входим в дом. Там восхитительно прохладно, царит приятный полумрак. Мы зажигаем лишь маленькие настенные светильники, несколько свеч и аромалампу. Устраиваемся поудобнее и глубоко дышим. Самира, все еще дрожа, судорожно цепляется за руку своего молодого мужа. Он гладит ее по многострадальной голове, которую она положила ему на плечо. Малика обнимает Муаида, своего внебрачного сына; мать, Хадиджа и Мириам, прижавшись одна к другой, сидят на маленьком диванчике. Впервые я наблюдаю, как члены этой семьи проявляют друг к другу нежность. Ахмед, с недавних пор хозяин этого дома, обнимает меня за плечи и окидывает взглядом своих пострадавших родственниц.
— Нет ли у нас чего-нибудь эдакого, для особенных случаев? — спрашивает он, игриво приподняв брови.
— Разумеется, есть. — В первый раз я вижу на губах матери искреннюю улыбку.
Мириам ставит перед каждым красивую хрустальную рюмку, насыпает в серебряные миски орешки и чипсы и направляется в кухню — поторопить Матильду с ужином.
Мать приносит литровую бутыль из темно-коричневого стекла, без этикетки и передает ее Ахмеду, который и разливает рубиновый нектар по рюмкам. Я ощущаю запах сухого вина и глотаю слюнки. Такого глубокого и выразительного винного оттенка я еще не встречала! Тостов никто не произносит, хотя все поднимают рюмки, пристально глядя друг другу в глаза. Они знают, что нужно пожелать близким в эту минуту, и им не нужно говорить об этом вслух. Муаид зажигает сигарету, которая не пахнет табаком, Ахмед берет ее у него и делает пару затяжек, мы с Мириам тоже курим.
