Алина Знаменская - Женщина-зима
Доброе взял ладонь вместе с пуговицей и спрятал ее в своих руках.
— Я скучал, — признался он.
Полина чуть не ответила: «Я тоже». Но почему-то сказала совсем другое:
— А нам скучать не приходится…
— Да. У вас весело, — кивнул он. — «Скорая» мне навстречу попалась. Кому-то плохо было?
— Всем было хорошо. А вот мне, кажется, плохо.
Она действительно почувствовала, как мошки заплясали перед глазами.
Добров угадал ее состояние, подхватил под руку, довел до дивана.
— Что такое? — Он внимательно вгляделся в ее лицо.
— Сейчас пройдет, — улыбнулась Полина. — Голова что-то закружилась.
— Я посижу с вами. Лекарство нужно? Я теперь вожу с собой полный бардачок всяких лекарств.
— Лучше поставьте чайник.
Она поймала себя на мысли, что действительно хочет, чтобы он посидел с ней. Чтобы он был рядом сегодня и никуда не Уходил. Это чувство было ново. Она немножко усмехнулась в Душе. А его спросила:
— Справитесь?
Борис кивнул и быстро организовал стол. Они пили чай и разговаривали. Говорить с Добровым было легко, она это и раньше замечала. А сейчас она, как близкому человеку, жаловалась ему на все больше молодеющее на селе пьянство. Повальное пьянство молодежи, которое почему-то причиняет боль ей лично.
— Понимаете, я ведь всех этих детей знаю с рождения. Все их болячки знаю. Как родители тряслись над ними, маленькими… Я им прививки делала, рост измеряла. А теперь…
Она махнула рукой. Ну что делать, не может она смотреть равнодушно, как они гробят свои жизни. Это сравнимо разве что с эпидемией, с напастью, с проклятием. Это замкнутый круг, из которого не видно выхода или даже слабого просвета.
Добров слушал ее, и в его глазах она читала понимание.
— Как Тимоха? — спросил он, когда безрадостная тема была исчерпана.
Полина вздохнула:
— Влюбился Тимоха. В Марину. Совсем соображение потерял. Ему четырнадцать, ей — девятнадцать.
— Переживет, — отозвался Добров. — Я тоже был в учительницу влюблен. Первая любовь — тут не угадаешь. Накрывает с головой. Пройдет…
— Да ведь страдать парень будет! Жалко…
— Он сильный. Переживет, — повторил Добров.
— А у вас как дела? — спохватилась Полина. Вспомнила, что Добров ездил к жене по поводу сына.
— Все хорошо, — кивнул Добров. — Суд удовлетворил мой иск. Теперь могу забирать Ростика на все каникулы. Зимой и летом.
— Вы довольны?
— Это лучшее, на что я мог рассчитывать.
— Понятно…
Они вместе закрыли клуб. Ночь звенела над селом прозрачная, свежая. В овраге за клубом заливались соловьи. Пахло цветами: сиренью, акацией, ландышами… Все вместе создавало пьянящую атмосферу весны, которая мешает спать, гонит людей на улицу, под мерцающее звездное небо, толкает на безумные поступки. Когда шли от клуба домой, Полина уже знала, что Добров сейчас позовет ее гулять. И что она согласится. Так и случилось. Едва они дошли до магазина, Добров предложил повернуть назад, идти за село, куда глаза глядят, слушать соловьев и дышать весной.
— Это безумие — спать в такую ночь! — с жаром уверял он, уводя Полину прочь от дома.
— Безумие — гулять по ночам, имея взрослого сына.
Полина хоть и возразила Доброву, но все же позволила подбить себя на авантюру. Они обогнули клуб, спустились вниз, миновали овраг и оказались в поле за селом.
Ночь сделала очертания привычных мест таинственными, незнакомыми.
— Я не видел вас целую вечность, — сказал Добров. — Я думал о вас.
— Очень тронута, — ответила Полина. — А я, даже если бы совсем не хотела думать о вас, была вынуждена это делать.
— Не слишком обещающее начало. Кто же вас вынуждал?
— Люди. Каждый посчитал своим долгом рассказать о ваших делах, о ваших «подвигах». Все почему-то считают, что вы : это делаете лично для меня.
— А вы? Вы так не считаете?
Полина не собиралась сегодня развивать эту тему. Так получилось, что разговор, которого не избежать, должен был состояться в такой романтической обстановке. Ночь, звезды, соловьи. И как будто не было этого кошмара на танцах, ничего не было.
— Да при чем здесь я? — возмутилась Полина. — Разве я вас о чем-то просила?
— Нет.
— Но зачем вы все это делаете? Зачем вам деревня с ее проблемами? Зачем было ремонтировать столовую? Говорят, вы детскую площадку возле детсада возводить собрались?
— Собрался. Сделаю.
— Зачем?!
Полина даже остановилась, чтобы получше рассмотреть лицо Доброва, когда он будет отвечать на вопрос.
— Нет, вы будто не рады! — рассмеялся он. — Кто говорил мне, что мечтает о возрождении деревни?
— Да, я мечтаю, я здесь родилась. Но вам-то это зачем? Люди вас не понимают, поэтому не доверяют. Некоторые даже смеются.
— А вы?
— Что — я?
— Вы доверяете?
Полина помолчала. Потом честно сказала:
— Я думаю, что это порыв. Увлечение вашей ищущей натуры. Что запал ваш, Борис Сергеевич, скоро кончится и вы исчезнете без следа. И… все забудете. А мы останемся.
Добров ответил не сразу. Постоял, глядя на редкие огоньки спящей деревни.
— Полина… Если честно, я не знаю, что будет завтра. Может, уеду, может, и забуду. А столовая останется. И детская площадка останется. Вот еще одна задумка у меня родилась. Хочу с Тимохой обсудить.
— Что за задумка? — насторожилась Полина. Все, что было миром Доброва, становилось для нее и сына одновременно манящим и чужим. Она пугалась новых идей Спонсора.
— Насчет конноспортивной школы. База тут отличная. У меня есть люди на примете, которые могли бы поддержать идею. Короче, надо это обмозговать.
— У меня нет слов! — выдохнула Полина. — Неужели это возможно? Да вы представляете, что это будет значить для молодежи?! Это же так здорово!
Добров даже засмеялся тихонько — столь бурной реакции он не ожидал.
— Это пока только мысль, — напомнил он. — Даже не проект.
— Я успела убедиться, как скоро ваши проекты становятся реальностью.
— Да ладно, — скромно отмахнулся Добров.
— Нет, и все же, — не отставала Полина, — зачем вы это делаете? Только честно!
— Для вас.
— Да ну вас! Я серьезно. Не думаете же вы, что я поверю…
— Тогда не спрашивайте, — вздохнул Добров. — Принимайте как данность. Договорились?
— Договорились, — после паузы ответила Полина. — А что мне еще остается?
— Дело в том, что я и сам себе пока не ответил на этот вопрос.
Они повернули назад, к деревне. Соловей ни на миг не умолкал, громко и крикливо выводили рулады лягушки. Вся эта выпирающая прелесть весенней ночи будто на что-то намекала. Именно от этого Полина чувствовала себя несколько скованно. Словно с нее пытались снять завесу лет, но она все время помнила, что ей сорок. Помнила, но одновременно уже начинала ощущать себя школьницей, празднующей свою первую весну.
