Рут Рейчл - Чеснок и сапфиры
В пекарне было жарко и душно. В воздухе, словно снег, кружила мука. Когда к Эду подбежала женщина и обхватила его руками, они выглядели, как фигурки на пресс-папье.
— Эд! — воскликнула она. — Джим расстроится, что ты его не застал!
В помещении пахло дрожжами. Прислушавшись, я расслышала в жужжании печей вздохи поднимавшейся опары.
Караваи окружали нас, словно мягкие горы. Эд любовно погладил один из них и сказал:
— Джим помешан на правильной консистенции.
Он шел сквозь этот мягкий и белый мир, а мука оседала у него на пиджаке и серебрила волосы. Эд, словно кот, потянулся к длинному ряду пицц, выстроившихся на прилавке, и отломил от одной краешек.
— Попробуйте, — сказал он и протянул мне кусок.
Тесто было поджаристым и слегка маслянистым, с пятнышками розмарина, и такое вкусное, что оторваться было невозможно.
— Великолепно! — воскликнул Джим.
В его голосе слышалось удивление. Он сунул в рот еще кусок и потряс головой.
— Когда Джим начинал печь пиццы, они были у него картонными. Потом они стали у него непропеченными. Но сейчас он сделал все как надо. Что случилось?
Женщина с любовной укоризной погрозила Эду пальцем:
— Этот парень, — сказала она, — может свести с ума. Он не желает принимать ничего старого. Вцепляется в тебя мертвой хваткой, пока ты не сделаешь лучше.
Она улыбнулась Эду и добавила:
— Твои жалобы были услышаны.
Эд покачал головой.
— Хорошо бы, все были такими послушными.
Насколько я могла судить, в его высказывании не было и капли иронии.
— Скажи Джиму, что я одобрил.
Мы вышли из пекарни и стали переходить из одной лавки в другую, покупая по пути еду. К машине вернулись обвешанные теплыми пирожками с грушей, турноверами, банками с джемом, буханками хлеба, козьим сыром и цуккини в слоеном тесте.
— Понимаете, почему я люблю этих людей? — спросил Эд.
Он смотрел на магазины, мимо которых мы проходили, боясь что-либо пропустить за время экскурсии. Неожиданно он пригнулся: впереди нас, в дверном проеме, показался крупный мужчина. Он указывал пальцем на Эда.
— Эй, ты! — скомандовал он, направляясь в нашу сторону. — Ты! А ну, давай сюда?
Эд прибавил скорости.
— Извините, — прошептал он, едва двигая губами. — Придется удирать.
И сказал мужчине:
— Завтра, я вернусь завтра.
Он уже почти бежал, и пояснил мне:
— Если мы остановимся и войдем в магазин, он начнет кормить нас и не даст уйти. Мы проторчим у него целый день.
Владелец магазина бежал рысцой рядом с Эдом, стараясь не отстать.
— Обещаешь? — спросил он.
— Да, да, обещаю, — сказал Эд.
— Буду ждать.
Владелец магазина неохотно прекратил гонку.
— У меня есть несколько новых блюд из баклажанов, тебе необходимо их попробовать.
— Завтра, — сказала Эд и нырнул в автомобиль.
Мы несколько минут ничего не могли сказать друг другу, потому что запыхались. Но когда благополучно оказались в тоннеле, на пол пути к Бруклину, я задала Эду вопрос:
— Вы и в самом деле пойдете?
Эд недоуменно на меня посмотрел.
— Конечно, я же обещал.
Воздел руки к небу.
— Я люблю всех этих людей. В них так много страсти. Они немного сумасшедшие, но это сумасшествие помогает им в бизнесе. Они живут правильно.
— Да, конечно, — сказала я.
В эту минуту мне хотелось, чтобы он положил руки на руль.
— Вы правы. Да. Страсть. Берегитесь вон того автомобиля.
— О, не беспокойтесь, — он похлопал меня по ноге, словно я была суетливой старушкой. — Я ни разу не попадал в аварии. Клянусь.
Мы выехали из тоннеля и углубились в Кэрролл-Гарденз. Эд сделал широкий жест и радостно сказан:
— Разве здесь не замечательно?
Он припарковал машину, пробудив при этом сигнализацию двух автомобилей. Когда мы входили в магазин, машины продолжали реветь, но Эд и ухом не повел.
В «Эспозито» было приятно: пахло специями, казалось, мы вернулись в исчезающий Нью-Йорк. Хозяйки громкими гортанными голосами требовали подать им телячью грудинку или вон ту котлетку и немного салями, не салями, не слишком толстой… вы меня слышите? Они придирчиво оглядывали горку тихо исходящих паром фаршированных перцев. Спрашивали, когда их приготовили, и желали знать, уж не подали ли им вчерашнюю колбасу, и где — черт побери — сегодняшняя? В магазине толпились пожарные со всей округи. Споря, кто за кем стоит, они перелопачивали горы нарубленного мяса.
— Разве это не замечательно? — спросил меня Эд, словно он самолично сотворил эту сцену. — Разве не удивительно? Разве такие места не делают вас счастливой?
Его энтузиазму противиться было невозможно.
— Познакомьтесь с Джорджем.
Эд подвел меня к красивому мужчине с татуировкой на руках и толстой золотой цепью на шее. Мне почудилось, что он записан у него как экспонат номер один.
— Это место основал его дед. И знаете, они до сих пор сами готовят сухую колбасу, и даже ветчину панцетту.
— Отец сейчас там, — Джордж указал назад пальцем. — делает колбасу.
— Вот видите, — сказал Эд, словно я в нем сомневалась.
В полутемной кухне стоял старик и спокойно перевязывал колбасы бечевкой. Пахло здесь изумительно — перцем и созревающим мясом. Старик нажимал на колбасы грубым большим пальцем. Недовольно качал головой, переходил к следующим. Кивнул сам себе, отрезал несколько кусков и передал нам. Колбаса была острой, пикантной и очень вкусной.
— Это моя сопрессата, — сказал он, выделяя местоимение. — Хорошая колбаса.
Следующим подарком Эда стал крошечный магазин, в котором трудились пекари. Они замешивали тесто, растапливали шоколад, вытаскивали из печей противни с выпечкой. Когда Эд вошел, они остановились и поприветствовали его. Эта сцена напомнила мне витрины кондитерских, в которых на Рождество двигаются сладкие фигурки. Если бы пекари сейчас запели, я бы ничуть не удивилась.
— Они здесь делают, — Эд взял с противня тарталетку, — самое удивительное пирожное, какое я когда-либо ел.
Он закинул в рот маслянистый кусочек, а потом и другой. На восьмом пирожном остановился, печально покачал головой и сказал:
— Ешь его и понимаешь, какие плохие тарталетки делают во всем остальном мире. Ну ладно, съем еще одну.
Когда вышли на улицу, сигнализация угомонилась, но стоило нам сесть в машину, как автомобили снова загудели. Мы проехали несколько кварталов, а они по-прежнему орали нам вслед. Когда мы влились в бруклинское движение и устремились к Бэй Ридж, звуков уже не слышали.
— Взгляните, — сказал Эд, внезапно сбросив скорость.
Он указал на что-то в окно и одновременно снял ногу с газа.
— Взгляните на это столкновение культур!
Я увидела мексиканскую бакалейную лавку, азиатский супермаркет и скандинавский магазин. Автомобиль остановился. Эд восхищенно смотрел из окна, в то время как позади нас началась злобная какофония клаксонов.
— Ну разве вы не любите Нью-Йорк? — спросил Эд и продолжил движение.
Магазин «Фэмили стор» приветствовал нас бурей ощущений. В помещении царил густой дух тмина, кардамона и сумаха. На деревянном полу стояли корзины с пряностями, за ними, радужным фоном, — стеллажи с оливками и разнообразными соленьями. Холодильные камеры заполнены едой, яркой, как драгоценности: бледные шары фаршированных кочанов капусты, бежевые горы пасты нута и изумрудные оладьи из цуккини.
— Мы к вам за йогуртом, — сказал Эд улыбающемуся продавцу.
— Дружище! — воскликнул он и подбежал к Эду. — Прежде попробуйте вот это.
Не дожидаясь ответа, зачерпнул белый мягкий жирный творог со сливками и шлепнул его нам в подставленные рты. Нежная консистенция, пикантный вкус. Восхитительно!
— Этот йогурт сделан из козьего молока. За молоком езжу к амишам.[82] Это очень полезно. В козьем молоке много кальция.
Продавец был грузным мужчиной, но передвигался очень легко, словно танцуя. Заставил нас попробовать сыр, приготовленный своими руками («Один покупатель прилетает к нам из Англии на собственном самолете»), попробовали мы и его патоку меласса из гранатов, и баба гануш.[83] Он говорил, не умолкая, вынимал еду из холодильных шкафов и кормил нас, кладя лакомые куски прямо нам в рот.
— Восхитительно, восхитительно! — ворковал он, глядя, как мы едим.
— Постарайтесь сохранить аппетит на будущее, — шепнул Эд.
Мы вышли на улицу. Я бережно держала на руках йогурт и затаила дыхание, когда Эд рывком вывел машину с парковки и направился в сторону Кони-Айленда. Мы ехали по улицам, в названиях которых слышалось море: Нептун или Прибой, по направлению к огромному сооружению из белых досок и гнутого металла.
— Это Тотонно, — сказал Эд строго и торжественно. — Их пицца всем пиццам пицца.
