Паул Гласер - Танцующая в Аушвице
Переписка с голландскими властями и другими официальными инстанциями лежит в отдельной папке. Это в основном просьбы вернуть деньги и имущество или возместить причиненный ущерб. Письмецо секретаря королевы Юлианы, дружелюбное на фоне писем-отказов с округлыми чиновничьими фразами. Холодные отписки, говорящие о том, что в ответ на просьбы Розы чиновники даже не подумали пошевелиться. Еще я вижу обзорные счета нотариусов с большим количеством имен. Речь здесь идет об убитых членах семьи и о том, что осталось от них в наследство. Не слишком много. Семья исчезла, равно как все ее деньги и имущество.
Мало-помалу складываются кусочки головоломки скрытой ото всех жизни тетушки Розы. Вся эта новая информация делает ее образ многогранным и выпуклым. Перед нами страстная, напряженная и насыщенная приключениями судьба женщины, которая — несмотря на все невзгоды — сумела не озлобиться и сохранить оптимизм.
Паул Гласер и его дочь Мейра. Снимок сделан братом Рене
И наконец, в качестве последнего штриха, мы обнаруживаем за картиной ее завещание. На шведском. В нем она высказывает желание, чтобы ее прах был развеян над озером, которым она любовалась все эти годы. Я хорошо запомнил это ее желание, но не хотел говорить о нем чиновнику из опасения, что тот не отдаст мне тетушкин прах. Ведь развеивать прах над бухтой формально запрещено. Но в жизни Розы было слишком много запретов. Она не брала их в расчет. И мы не будем брать их в расчет при исполнении ее последней воли. Мы договариваемся рассеять ее прах там, где она просила.
Тем воскресным утром мы вчетвером идем к берегу озера Меларен. Сейчас начало марта, и почти все озеро покрыто льдом. Над ним раскинулось ярко-синее небо. Невероятная тишина. На горизонте летит одинокая птица, парит над водной гладью. А потом вдруг тишину вспарывает треск и урчащий звук. Откуда-то возникает небольшая лодочка, торящая путь сквозь тонкий лед. И лишь когда снова восстанавливается тишина, я пробиваю во льду под скалой, выступающей в воду, небольшую лунку. Мы вчетвером проводим маленькую церемонию, и я высыпаю пепел в воду. Марион опускает в лунку привезенные из Голландии розы. Роза покоится среди роз. Мы молча провожаем ее.
Как складывалась жизнь
Выстраивая свою новую жизнь в Швеции, Роза активно интересовалась тем, как складываются судьбы людей, сыгравших большую роль в ее прежней жизни. Конечно, ей удавалось узнать не все и не про всех. Здесь записано, что было дальше с большинством из них. Но прежде я хочу добавить кое-что о критических событиях в жизни самой Розы.
Роза
Роза была этапирована поездом из Нидерландов в Аушвиц в числе 1200 других узников. Из них 700 человек были сразу же отправлены в газовые камеры, 500 — на принудительные работы. По имеющимся сведениям, в конечном итоге из этих 1200 человек выжили всего лишь восемь.
8 декабря 1945 года Роза пишет из Гетеборга (Швеция) длинное письмо в политическую полицию Нидерландов о предательстве своего бывшего мужа Лео и любовника Кейса: «…В принципе я и сама готова посмеяться над тем, что я вам все это пишу. Сейчас мне 31 год, и глаза мои открыты. Вы бы решительно не узнали меня, настолько я изменилась, и, вероятно, в этом смысле три с половиной года лагерей пошли мне на пользу. Кто знает… Однако позвольте мне вернуться к сути вопроса …”
О своих отношениях с Лео и Кейсом спустя много лет Роза напишет следующее: “В марте 1937 года я встретила свою вторую судьбу, а именно Кейса. У него мы с Лео арендовали танцевальные залы в Ден-Босе. Этот человек повинен во всех тех несчастьях, которые преследовали меня на протяжении десяти лет. Я влюбилась в него, а он влюбился в меня. В нашем треугольнике шла опасная игра, касавшаяся денег, морали и чести. Мы все в ней проиграли. Все трое мы проиграли нашу любовь, наши деньги и нашу добрую репутацию. Ненависть в самом яростном своем проявлении нанесла нам глубочайшие раны. Это была незабываемая драма внутри треугольника. Теперь мы все трое имеем свою вторую половину. Думаю, моя семейная жизнь сложилась лучше всего. Этих же двоих я хочу забыть, как ночной кошмар. И это мне почти удалось, когда я вошла в зрелость”.
Роза пережила их обоих — и Лео, и Кейса.
Вот что вскоре после освобождения Роза пишет о бомбежках, которые ей довелось пережить: “Чудовищные бомбардировки в Аушвице, Бреслау, Берлине и Гамбурге оставили меня совершенно равнодушной. Со временем я даже перестала вставать с нар в лагерных бараках, выскакивать из грузовика или метаться под открытым небом. В то время, когда на нас сыпались бомбы, а в ушах раздавался свист от падающих осколков, мы рассказывали друг другу анекдоты. Нам не было дела до будущего. Получай удовольствие сейчас и выживай. Да, жизнь в Германии сделала меня твердой и жесткой”.
“Команда, работавшая у газовых камер, менялась каждые три месяца. А старую команду практически целиком саму отправляли в газовую камеру. Об этом я тогда не знала. Но никого больше из своей группы я в живых не видела. Невероятное везение, что мне разрешили работать на объединенных заводах. Ничего в тот момент не сознавая, я спасла свою жизнь”.
О своих песенках и стихах Роза говорит: “Благодаря своему оптимизму и музыкальности я всегда писала песенки и стишки, не только сейчас, но и когда сидела в лагерях. Так я могла хотя бы немного отвлечься от страданий и тоски”.
После войны Роза прячет от посторонних глаз лагерный номер, выжженный у нее на руке в Аушвице.
Налоги, списанные Нидерландами без согласия родственников с банковского счета ее отца, были возмещены лишь после длительных настоятельных требований Розы и ее брата. Таким образом, налоговые отчисления, сделанные в 1943 году, были признаны необоснованными только в 1953-м. Деньги были возвращены без индексации и в значительной мере обесценены.
Роза сохранила связь со своей племянницей Сюзи Роттенберг-Гласер, одной из немногих ее родственников, переживших войну. Вот что рассказывает Сюзи в 2000 году, после смерти Розы: “Роза прожила свою жизнь с оптимизмом и талантом, а после войны, в Швеции, сумела построить ее заново. И не дала задурить себе голову во всех долгих послевоенных разбирательствах с нидерландскими властями. Она никогда не задавалась вопросом, как бы сложилась ее жизнь, если бы она уехала с Эрнстом в Швейцарию. Роза брала от жизни все. И всегда оставалась верной себе. Даже находясь в тюремном заточении. Ее характер нельзя было сломить. Характер, который предопределил все, что с ней произошло”.
Номер на руке Розы
Так она скрывает татуировку под браслетом
Лео Криларс
После войны, по заявлению Розы, за свое предательство Лео был арестован. Он содержался в лагере Вюгт, который к тому времени был практически пуст и служил тюрьмой для послевоенных преступников. Сразу после войны отдел политического сыска стал выявлять случаи злоупотреблений в период оккупации. По результатам расследования судья посчитал предательство Лео доказанным.
11 октября 1941 года Лео направил письмо генеральному прокурору Ден-Боса, в котором донес на Розу. Письмо он пишет, будучи председателем районного профессионального объединения учителей танцев, входящего в состав учрежденной немцами Kulturkammer[102]. Он настойчиво указывает на то, что у Розы нет права преподавать в танцевальной школе. Преподавание такого рода запрещено евреям. И в том же письме Лео доносит, что Роза — еврейка. Поэтому она обязана закрыть свою процветающую танцевальную школу. Когда Роза открыла новую школу на чердаке собственного дома, он написал новый донос.
Хертогенбос, 11 октября 1941 года
Глубокоуважаемому г-ну Ван Леувену,
Генеральному прокурору суда г. Хертогенбос
Ваше высокоблагородие!
Нижеподписавшийся Л. Й. Криларс, учитель танцев и председатель муниципального Нидерландского профессионального объединения учителей танцев, убедительно просит обратить внимание на следующее.
Несколько месяцев назад все добросовестные учителя танцев в Нидерландах стали членами вышеуказанной организации, в ряды которой не допускаются евреи. Все еврейские учителя танцев, насколько мне известно, с уважением отнеслись к подобному распоряжению, за исключением одной весьма своенравной особы, еврейки по имени Роза Гласер. На объединенном заседании, состоявшемся в Утрехте, в присутствии 147 учителей танцев, она открыто заявила, что не имеет ничего общего с новой кликой и собирается преподавать как ни в чем не бывало. В этом вы можете убедиться по приложенным к письму чисто еврейским рекламным листовкам.
Все это удивляет не только преподавателей танцев из моего района. Все голландцы, присоединяющиеся к моему письму, готовы свидетельствовать, что человек, демонстрирующий подобную пронырливость, не может не быть никем иным, кроме как евреем. Между тем вышеупомянутая Р. Гласер начала с того, что объявила себя католичкой и рассказала всем, что она — не еврейка. Впрочем, ей хватило ума не давать уроков в зале отеля, как она это делала в прошлом году. Преподавать она начала у себя дома, где оборудовала на чердаке танцевальный зал, и продолжает там работать, как будто ничего не произошло.
