Александр Покровский - Калямбра
– Остальных судить – только время тратить. Так что, полетели?
– Полетели, – сказал я.
Не знаю, что на языке Лиса значило «полетели», но только в ту же минуту мы оказались за шторой в большой зале старинного замка. Было зябко и очень не по себе, а сводчатые потолки там так высоки, что могли бы поспорить с потолками в соборе. Я огляделся. А может, это и был собор.
– Это собор? – спросил я у Лиса шепотом. Я почему-то стал говорить шепотом.
– Это судный замок! – так же шепотом проговорил Лис. – Тут и происходит суд. Сейчас начнут.
Зал между тем наполнялся народом. Люди входили молча и молча выстраивались вдоль стен. Мрачные высокие своды ловили на себя блики от огромного камина, а тысячи свечей освещали те закоулки, до которых свету от огня в камине было не добраться.
Я тихонечко разглядывал людей, стоящих в зале. То были мужчины и женщины в богатых старинных одеждах, украшенных драгоценностями. Их головы венчали короны.
– Юлий Цезарь! – воскликнул кто-то громовым голосом. – Сын Филиппа Александр! Эдуард Четвертый! Герцог Глостер, Ричард Третий!
– Кто это? – спросил я шепотом у Лиса.
– Городор! – прошипел он. – Главный судья!
Я высунулся из-за шторы и увидел высокого сурового старца. Он сидел за огромным столом на возвышении. Седые волосы его разметались по плечам, а от его голоса шли мурашки по коже.
– Ричард Второй!
– Зачем он произносит их имена? – спросил я тихонечко у Лиса.
– Это перекличка! У них сначала всегда перекличка, а потом суд над новеньким. Все должны быть, – прошелестел Лис.
– Екатерина Первая!
Я выглянул из-за шторы. Екатерину Первую я не увидел, зато мне вдруг показалось, что лица всех этих королей и правителей то приближаются ко мне, то удаляются, и по мере приближения они меняются, начинают обрастать шерстью или чешуей, и вот уже из королевского воротничка торчит голова кабана, рыло свиньи или голова гадюки.
А потом они удаляются, и чешуя и шерсть снова становятся лицом. Жуткий холод пронзил меня.
– Что это? – спросил я у Лиса изменившимся голосом.
– У них меняется сущность! Близок суд, и сущность это чувствует! – сказал он мне.
– Уинстон Черчилль, благородный граф Мальборо!
– А вот и новенький! – сказал Лис.
– Как это новенький? Он же давно умер! – едва вымолвил я от нахлынувшего ужаса.
– Ничего подобного! Он умер сегодня! Умер – и сразу на суд! Эка, знаете ли, незадача! Вот так мучаешься, правишь, правишь, думаешь, что тебе все можно, а потом – пожалуйте с потрошками! Тут все вспомнят – и мысли, и чувства! Вон, кстати, полетела мысль! – Лис указал на какую-то беленькую веточку. – Да какая глубокая, раскидистая мысль! – продолжал он, сопровождая ее полет взглядом.
– Это мысль?
– А что же еще? Мысль, конечно! Мысли летают. Правда, иногда их воспринимает кто-либо, и тогда они кажутся ему его мыслями, а потом он их снова выпускает, и мысль находит еще кого-нибудь. Мысли – бродяги. От мыслей некуда деться. Просто бульон из мыслей! Так и живем, в бульоне.
– Но как же так, Лис, он же умер давно!
– Кто умер? Он умер? Нет! Это у вас он умер давно! – не унимался Лис – А у нас он еще свеженький! Ишь, какой гладенький, беленький! Не стать ли нам сейчас черненьким?
Я выглянул из-за шторы и увидел стройного светловолосого человека. Он стоял прямо перед судьей. Он совершенно не напоминал Черчилля.
– Нет, напоминал! – сейчас же откликнулся Лис. – Это он таким представляется себе в своем сне. Но сон не может быть вечным, пусть даже он таковым считается. Вот! Он уже начал меняться!
Лис был прав. С головы молодого человека облетели все волосы, обнажая уродливую, морщинистую лысину, лицо скукожилось, свернулось на сторону, дернулось и вернулось назад, а потом из верхней губы выросли клыки, которые после этого выпали один за другим, а рот вытянулся до ушей, одежда сползла лохмотьями на пол, и все тело, обнажившись, пригнулось к земле, покрылось паршой, бородавками.
– Что это? – еле выдохнул я.
– Это суд, приятель! – отозвался Лис. – И вовсе пропащее теперь дело. Перед судьей проходят все его мысли, и мысли меняют сущность. Чем дальше, тем чернее сущность. Тем она приземистей. Величие – дивная штука, но его трудно сохранить. Оно на манер льдинки. Чуть больше жара – и уже тает.
– Кто это там? – вдруг раздался ужасный голос. – Там! За шторой!
В который раз я мгновенно похолодел.
– А теперь нам пора удирать! – пробормотал Лис. – От этого Городора можно всего ожидать!
Именно в этот момент несметная куча всяких ядовитых перепончатых тварей – с губами, с глазами навыкате и без век, с клыками, с ушами, с когтями – кинулась в нашу сторону, и они уже схватили было меня за одежду, но Лис одним рывком выдернул меня из их цепких лап, и мы сейчас же оказались на берегу горного озера.
– Лис! – только и смог я сказать сразу же, как только воздух вновь пошел в легкие.
– А тебе нравится горное озеро? – спросил он как ни в чем ни бывало.
Вокруг были небеса голубые, яркое солнце и тихая вода.
– Посиди здесь немного! – сказал Лис и сейчас же исчез.
8– Что ты делаешь там, Лис! – крикнул я ему изо всех сил.
Лис сидел на берегу моря у самой воды и, казалось, копался в песке.
Вокруг – море, скалы и ветер. Он несет на берег водяную пыль, и сквозь нее пробивается встающее солнце.
Это утро, только я сначала стоял высоко над обрывом, а потом сейчас же оказался на берегу, – хороший сон.
Лис все еще копошился у самой воды.
– Ищу рачка-бокоплава! – был его ответ.
– А зачем тебе рачок?
– Нужно создать ему навигационную систему обнаружения собственного места по Луне. Луна движется по небу в течение всего года, все это записывается в память рачка, а потом, непрерывно измеряя высоту Луны.
– К чему такие сложности? Рачка все равно съест рыба.
Лис посмотрел на меня внимательно и коротко вздохнул.
– А ты полагаешь, что совершенствуется только один человек, и животным это не надо?
Я пожал плечами, Лис продолжил.
– А не кажется ли тебе, что животные перенимают у человека, как существа более успешного, некоторые навыки? И что это сродни природе? Что так все и задумано?
Человеческий разум не может существовать в одиночку. Он только часть разума Земли.
– Земля разумна?
– Конечно, батенька! Просто скорости у вас разные. Земля думает медленнее, от того и живет дольше. Если б она думала как человек – конец ее был бы не за горами.
Лис хмыкнул.
– И бактерии разумны. Просто это разум сообщества. С человеческой точки зрения поймать его можно только сразу на тридцати тысячах поколений таких же бактерий, живущих в одной капле. А там их не меньше миллиарда особей. Лавина поколений бактерий! Конечно, она разумна! Она же хочет жить. Вот и образует себе собрание.
