Гийом Мюссо - Прошло семь лет
— Видя, что от Джереми нет вестей, она заволновалась и решила поехать к нему в Рио. Но я вам уже сказал: с тех пор как она в Бразилии, я не могу до нее дозвониться.
Гнев и жалость боролись в Себастьяне. Он представил своих детей — голодные, без денег, они блуждали по опасному и жестокому городу-спруту.
И тут почувствовал на своем плече руку Никки.
— Едем в Рио! — предложила она.
Констанс тут же возразила:
— Боюсь, это невозможно. Напоминаю, Интерпол разыскивает вас как скрывающихся убийц. Повсюду есть ваши данные. Не пройдет и пяти минут, как…
— Может быть, вы сможете нам помочь? — умоляюще обратилась к ней Никки со слезами на глазах. — Речь идет о спасении детей…
Констанс вздохнула, отвернулась и стала смотреть в окно. Вспомнила, как сутки тому назад вникала в дело Лараби, читая его на своем мобильнике. Прочитав досье страницу за страницей, она и представить себе не могла, что такое банальное на первый взгляд дело окажется из ряда вон выходящим. И должна была признать, что ей не понадобилось много времени, чтобы проникнуться сочувствием к этой удивительной паре и их ребятишкам. Она поверила в их историю и готова была помогать им до конца. Однако препятствие, вставшее у них на пути, непреодолимо.
— Я в отчаянии, но возможности покинуть Францию я для вас не вижу, — сказала она, стараясь не смотреть на Никки.
55
— Добро пожаловать на борт, мадам Лагранж! Добро пожаловать на борт, месье Босари!
Никки и Себастьян получили обратно свои посадочные талоны и проследовали за очаровательной стюардессой латиноамериканской авиакомпании. Стюардесса проводила их в салон бизнес-класса и усадила на места. Себастьян передал стюардессе пиджак, но сохранил у себя драгоценные паспорта, которые одолжили им Констанс и ее помощник.
— Невероятно, но сработало, — шепнул он, взглянув еще раз на фотографию Николя Босари. — Парень лет на пятнадцать моложе меня, не меньше.
— Никто не даст тебе твоих лет, — улыбнулась Никки. — Но не могу не признать, что ребята на паспортном контроле посмотрели на нас сквозь пальцы.
Она боязливо покосилась через иллюминатор на горящие в ночи фонари. Дождь поливал Париж, намочил взлетные полосы, и огни расчертили мокрые плиты светящимися серебряными полосами. Собачья погода. В такую еще страшнее лететь. Никки никогда не любила самолетов. Она порылась в сумочке, предоставляемой самолетной компанией каждому пассажиру, и нашла в ней маску для сна, закрыла ею глаза, включила айпод, который забрала из комнаты сына, и сунула в уши наушники, надеясь, что под музыку заснет быстрее.
Преодолеть страх.
Сберечь силы.
Она знала, что в Бразилии их ждет множество нелегких задач. Много времени они потеряли в Париже. И если хотят отыскать своих детей, должны действовать быстро и энергично.
Убаюканная музыкой, Никки погрузилась в дрему, полусон, смешавший видения и воспоминания. Вновь и вновь возвращалось к ней давнее воспоминание. Почти реальное ощущение родов. Тогда она впервые рассталась с детьми. После долгих месяцев, когда они были с ней единым целым, разорвалась пуповинная связь…
«Боинг 777» находился в воздухе уже два часа и летел над Южной Португалией. Себастьян, поужинав, вернул стюардессе поднос, и она убрала его в свой агрегат.
Себастьян и рад был бы уснуть, но не получалось — слишком нервничал, глаза открывались сами. Чтобы отвлечься, он открыл «Путеводитель по Бразилии для туристов», который вручила ему Констанс, и принялся читать:
«Рио-де-Жанейро, мегаполис с населением в двенадцать миллионов человек, славится во всем мире своим карнавалом, пляжами с мелким песком и любовью к праздникам. Однако второй по величине город Бразилии еще и опасен: там много криминальных элементов и часто происходят преступления, связанные с насилием. В прошлом году в городе было зарегистрировано пять тысяч убийств. Штат Рио остается самым опасным в мире. Число убийств там в тридцать раз превышает число убийств во Франции и…»
Невольная дрожь пробежала по спине Себастьяна. Сведения так впечатлили его, что он прервал чтение на середине фразы, захлопнул путеводитель и сунул в карман на спинке находящегося впереди сиденья.
«Не время паниковать!» — приказал он себе.
Мысли его вернулись к Констанс Лагранж. Им с Никки выпала редкостная удача повстречать ее, когда на них нагрянула беда. Без нее сидеть бы им в тюрьме. Она оплатила им билеты на самолет, достала паспорта, деньги и телефон.
Несправедливость судьбы по отношению к этой женщине глубоко потрясла Себастьяна. Она молода, в ней кипит жизнь, которую вот-вот оборвет страшная болезнь. Судя по тому, что он успел узнать из ее медицинской карты и разговоров с ней, приговор вынесен. Ее дни сочтены. И все-таки! Неужели его нельзя обжаловать? На своем жизненном пути он не раз встречал людей, которые вступали в ожесточенную схватку со смертью, и им удавалось опровергнуть прогнозы врачей. В Нью-Йорке, например, знаменитый онколог доктор Гаретт Гудри вылечил свою мать от злокачественной опухоли. Может быть, в случае с Констанс он тоже окажется бессилен, но Себастьян дал себе клятву, что непременно поможет мадемуазель Лагранж встретиться с этим врачом.
Думая о сыне, Себастьян испытывал смешанные чувства: гнев и восхищение. Его возмущала безответственность подростка, который вверг в пучину бед и самого себя, и сестру! А восхищали искренность, самоотверженность, любовь! Желание Джереми соединить их с Никки с помощью имитации своего похищения пробудило в Себастьяне глухую боль, которую он таил в душе, расставшись с женой. Сам того не желая, он испытывал гордость, что у него такой упорный, любящий, изобретательный сын. Джереми удивил его, поразил. Он не ждал такого от сына.
Себастьян прикрыл глаза. Представил себе, что он пережил за эти несколько дней, и у него закружилась голова. Каких-то несколько суток, и налаженная жизнь сбилась с наезженной колеи, вышла из-под контроля. Семьдесят два часа кошмарных переживаний и страха, но одновременно и напряжения всех сил, уверенности, полноты.
Удивительно, что Джереми так глубоко его понял: он и в самом деле только с Никки чувствовал себя живым. Полуангел, получертенок, она лучилась жизненной энергией, в ней сочетались готовность к подростковым проказам и могучая стихия женской соблазнительности, на которую откликалось все его существо. Опасность, нависшая над их детьми, объединила их, смела все противоречия, научила действовать заодно. Они вновь оказались вместе вопреки прошлому, вопреки разнице в характерах, вопреки готовности спорить и ссориться. Да, они пока еще не научились говорить друг с другом не споря; да, каждый из них еще не распрощался с горькими обидами, но точно так же, как в день их первой встречи, между ними существовала алхимия любви, волшебный коктейль, смесь общности и чувственности.
