Канта Ибрагимов - Дом проблем
В стране СССР образца 1991 года идут, если не революционные, то какие-то масштабные преобразования. Все это отражается не только на Кныше. Видимо, поэтому работники из московского учреждения особо не стали себя утруждать изучением почерка Кныша и прочитали Кашаев как Кныш, в чем по сути разницы нет, разве что в графе — «национальность».
В итоге Кныш стал официальным кандидатом в президенты Чеченской Республики и, между прочим, с такой пламенной речью выступил по радио и телевидению, прямо в духе Ленина, что в Москве забеспокоились — так он генерала-председателя может обойти. А сам Кныш заразился игрой и говорит Мастаеву:
— А чем я хуже?! Настоящий подполковник. И не будь всяких либералов-предателей, что разваливают державу, давно бы генералом был, — любуясь собой он смотрит в зеркало. — Мастаев, как ты думаешь, выиграю я или нет?
— Ха-ха, как вы выиграете, если «итоговый протокол» уже готов.
— Да, — озадачен Кныш, — это безобразие! Без демократии не будет развития.
— Вы противоречите себе и даже Ленину, — посмеивается председатель избиркома.
— Но-но-но, — воскликнул Кныш. — Святое не трожь!.. А честный протокол мне все-таки подготовь, может пригодиться.
По существующему на тот день Закону «О выборах» — кругом нарушения. И выборов, как таковых, в целом не было, хотя на некоторых участках была порою и очередь к урнам. Но это исключение — явка избирателей ниже тридцати процентов. Так, например, из «Образцового дома» голосовало всего два человека — это Мастаевы и их голоса разделились. А Кныш, рассматривая подготовленный Мастаевым итоговый протокол, грустно сказал:
— Хорошо, что хотя бы ты меня поддержал.
— Я за демократию и альтернативу, — лозунгами стал говорить Ваха. — Да и вообще, пора и вам до полковника и даже генерала дорасти.
— Но-но-но! Еще не вечер. А что там в итоговом протоколе сочинили?
— Его уже опубликовали. Явка — 72 процента, за генерала — более 90 процентов, а вас упомянули в ином, — Мастаев протянул свежую газету «Свобода», где на передовице «Акт», составленный независимыми международными наблюдателями, и там, помимо прочего: «Несмотря на блокирование отдельных избирательных участков, а также другие случаи нарушения избирательных прав граждан со стороны советских коммунистических органов, самоотверженная, даже героическая работа членов избиркомов всех уровней позволила успешно провести выборы! Эксперт Организации непредставленных народов — Кныш М. А.»
— Вот идиоты! — процедил Митрофан Аполлонович. — Даже это исправить им лень! — он устало плюхнулся на диван, печально продолжил: — А скорее, это какая-то гнусная игра, презрение. Хм, даже надо мной издеваются.
Наступило какое-то гнетущее, долгое молчание. Наверное, оба почувствовали, что они отыграли свою роль и более никому не нужны. По крайней мере, Кныш это высказал вслух, а потом встал, еще пытаясь как-то выправить свою воинскую осанку, он глянул на часы и сказал:
— Вроде все, по предписанию отбываю, — осмотрел потолок. — Эпоха кончилась, более Дома политического просвещения нет, «Общества «Знание» тоже нет. Отныне здесь будет «Исламский университет», — он подал Мастаеву руку. — Ну, не поминай меня лихом. Иди, вручай удостоверение президента генералу.
Так должно было быть по закону — председатель Центризбиркома зачитывает итоговый протокол голосования и вручает мандат. Мастаев просто боялся этого церемониала, а его даже не пригласили, и он лежал на диване в чуланчике, смотрел прямую трансляцию принятия присяги первым законно избранным президентом Чеченской Республики, как что-то грохнуло в кладовке.
Изначально эта кладовка закрыта старым амбарным замком. Как только Мастаевы в чуланчике поселились, приходили какие-то люди, открыли кладовку, что-то проверили, заперли, посоветовали в нее не заглядывать. Ваха не стерпел, простым гвоздем замок открыл, заглянул: старые плакаты, портреты, где не только Ленин, но и Сталин, бюст Сталина и еще какое-то коммунистическое барахло, все в пыли. Более в эту кладовку никто не заглядывал. А тут грохот. Ваха подошел к кладовке, прислушался — ничего. И в это время город стал содрогаться от оружейных выстрелов. Ваха выскочил на улицу — грохот, он даже немного заволновался — куда же ушла мать? Вошел обратно, выключил телевизор и только сейчас услышал:
— Мастаев, помоги, помоги мне, — откуда-то глухой голос Кныша.
Ваха подошел к кладовке — крик оттуда, стон истошный. Гвоздь Ваха не нашел, просто сбил старый замок с петли, открыл кладовку, тот же нетронутый вид, только пыли еще больше и слышно еще лучше: «Спаси, быстрее, задыхаюсь!»
— Да где вы? — не может понять Мастаев.
— Дверь, незаметная дверь должна быть, — подсказывает откуда-то Кныш.
Ваха раскидал коммунистическую атрибутику и тогда бы ничего не заметил, если бы Кныш не навел — очень аккуратная, незаметная щель прямо на стыке. Лишь при помощи ножа Мастаев смог открыть проход на две части — это потайная лестница, на которую, будучи пьяным, Кныш свалился, где-то ниже первого этажа застрял, и что самое ужасное, — головой вниз, так что Ваха изрядно вспотел, пока спасал пропагандиста-агитатора.
— Вот откуда вы нас подслушивали.
— Да пошел ты, — еле приходит в себя Кныш. — Второй раз полез, лестница проржавела, обломилась.
— А зачем полезли?
— Ой, хотел бюст и портреты классиков забрать.
— Я бы вам их так принес.
— «Так» было неинтересно. А теперь неси, только осторожнее и быстрее.
Когда с классиками управились, все, как ранее, замуровали, повесили вновь амбарный замок, Кныш сказал:
— Об этом ни слова. Лучше такого не знать. На вокзал проводишь?
Кныш выкупил целое купе, у него приличный багаж, кажется, что он из Грозного вывозит все, что связано с марксизмом-ленинизмом.
В вагоне Кныш выпил еще «на посошок», даже всплакнул, обнимая на прощание Ваху. Был последний гудок, и, увозя бронзовые бюсты Ленина и Сталина, труды и портреты классиков марксизма-ленинизма, этот поезд на Москву, казалось, уносил с собой целую эпоху — эпоху коммунизма.
Расставание всегда печально. С весьма грустным настроением Ваха вышел на привокзальную площадь, а тут веселье, танцы, крик, новые знамена, лозунги и портреты новых революционеров.
Идя пешком от вокзала, на площади Орджоникидзе у некогда неприступных, даже людьми обходимых зданий, республиканского КГБ и МВД, он увидел толпы людей, есть и вооруженные, и тут клич — штурмом брать оба здания. А в этих зданиях, уже в сумерках ни одна лампочка не горит, ни одного сотрудника не видно. А Ваха почему-то вспомнил любимую игру футбол, так ведут себя игроки, когда игру явно сдают либо с детьми играют, точнее заигрывают.
