Леонид Левонович - Ветер с горечью полыни
— Завтра похороны Сыродоева. Наш кадр. А ваш односельчанин. Председателем сельсовета много лет работал. Фронтовик. Депутат. Я должен быть. Может, хотите попрощаться?
— Надо съездить.
— Застрелил его из двустволки Костя Воронин. Отомстил за охоту на лося. Вы ж эту историю знаете?
— Ну, немного знаю.
— Сам Воронин исчез. И ружья нет. Ищет милиция. Может, слово скажете на панихиде? По-землячески.
— Скажу, — согласился Сахута.
Трагическая весть буквально оглушило его. В голове взвился рой скорбных мыслей, воспоминаний. Выплыл из памяти день, когда в лесничество примчал на велосипеде Иван Сыродоев, спрашивал насчет лицензии на отстрел лося. Андрей пообещал разведать, как это оформить, но охотники не дождались открытия сезона. Мог ли Андрей предупредить трагедию? Сказать: не вздумайте идти на охоту без лицензии! Сыродоев посмотрел бы на него как на неразумного мальчишку. Потом после суда встретился в лесу с Костей Ворониным, приехавшим посоветоваться: подельники уговорили взять всю вину на себя, он выгородил их, а теперь они отказались платить штраф. Андрей посоветовал написать в редакцию. А что он мог сделать другое? Одолжить денег. Так он их не имел. Костя и не просил у него в долг. Пристыдить Сыродоева? Тот мог послать его… Если не прямым текстом, так в душе. Не довести до суда факт браконьерства? Тоже не мог. Короче, своей вины не находил, но в глубине души чувствовал себя виноватым, хоть объяснить себе эту виноватость не мог.
Вечером сообщили, что милиция нашла труп Кости Воронина. Андрея будто обожгла мысль: три месяца назад и у него появлялась мысль о суициде. К счастью, выстоял, не сломался. Подумал о Полине и почувствовал огромное желание жить!
Но ощущение вины с новой силой охватило Сахуту на похоронах. Его переживания высказал Михаил Довгалев: «Ну, Костя! Такое натворил. Кто мог подумать? Ето ж сколько ненависти скопилось у человека! Сколько злости на все и на всех».
Распоряжался на поминках Владимир Бравусов. Действовал решительно, энергично. Глядя на него, Сахута вспомнил, как Петро Моховиков и Ева рассказывали с восхищением о праздновании юбилея Сыродоева десять лет тому назад. И тогда заправлял Бравусов. Да, подумалось, недаром говорят: празднование юбилея — это веселая репетиция похорон.
Людей собралось много, но выступающие говорили кратко, перечисляли должности, на которых работал покойник, все говорили, что был честен, прилежно исполнял свои обязанности, пользовался заслуженным авторитетом. Коротко говорил и Андрей Сахута, лишь добавил ко всем прочим характеристикам: покойник был хорошим человеком, привез ему коньки-«снегурки» из Германии, всегда интересовался, как учатся в школе соседские дети. Про убийцу, охоту на лося, старались не упоминать, как в доме повешенного никто не говорит про веревку.
Андрей Сахута невольно подумал, что преданный слуга советской власти Иван Сыродоев всего на несколько дней пережил Советский Союз, который укреплял на протяжении всей сознательной жизни. Но в прощальном слове он об этом не сказал.
Зато Анатолий Ракович, когда они уже бросили по три горсти влажного каменистого песка в свежую могилу, скорбно вздохнул:
— Всю жизнь служил советской власти. И погиб почти одновременно с ней. И думается мне, что Костя Воронин мстил не только за лося. А и за отца, за раскулаченного деда. За все грехи советской власти. Реки крови. Миллионы жизней. И кончилось крахом…
Сахута молча кивнул. Бывший обкомовский идеолог не нашел что возразить нынешнему руководителю района, тоже бывшему коммунисту, бывшему секретарю райкома партии.
Марина и Бравусов уговорили Андрея остаться ночевать у них. Чистота, аккуратность, какой-то домовитый уют царили в доме. Андрей порадовался, что на склоне жизни старшая сестра поживет с любимым человеком. Бравусов хоть и опрокинул на поминках «законные» три чарки, или, правильней сказать, — ритуальные чарки, выглядел бодрым, подвижным, принялся угощать гостя. Уговаривала и Марина:
— Давай, братец, за твою семейку. Чокаться не будем. День сянни невеселый. Да что ж тут сделаешь? Жисть идет своим ходом, — она смахнула платочком слезу, пригубила рюмку.
Хозяин и гость осушили по полной. Давным-давно наши пращуры изобрели «живую воду», которая лучше всего успокаивает человека в тяжелые, скорбные минуты существования на земле.
Сидели за столом долго, пили и ели мало, вспоминали послевоенную жизнь. Наконец Марина заметила, что у брата слипаются веки, догадалась, что поднялся он очень рано.
— Ой, заболтались мы! Андрей, ложись спать. Я тебе постелила на старой кровати. Пусть приснится что-то хорошее, — пожелала сестра.
Эту кровать Андрей помнил с детства: металлическая рама, металлические ножки, покрашенные в синий цвет, короткие доски вместо панцирной сетки или пружинного матраса, тюфяк, набитый мягкой отавой, показавшийся мягче пуховой перины. За столом засыпал, а как лег, обрушились воспоминания: как спал тут школьником, во время зимних студенческих каникул — летом спал всегда на сене. Снова ворвалась в усталый мозг страшная мысль: я мог уже три месяца лежать в сырой и холодной земле, опередил бы и Сыродоева, и Костю Воронина. Эту мысль он решительно отогнал прочь. Подумал, что завтра встретится с Полиной. Предчувствие радости подкатило горячей волной под сердце. Но усталость и чарка быстро вытеснили все мысли и воспоминания, рассуждения и предчувствия. И он забылся крепким сном, будто в далекой юности.
Желанная встреча состоялась — Дарья Азарова уехала в гости к внукам. Оттуда позвонила, что останется на ночь.
— Ой, как неудобно! Заставила я старую женщину ночевать не в своей хате. Но это случилось впервые, — словно оправдывалась Полина. — В следующую же среду мы не увидимся. Первого января. Ты будешь далеко, — она вздохнула. — Грешники мы с тобой. Но эта ночь пусть будет нашей. Последняя в этом году.
Андрею послышалось волнение в ее голосе. Дотронулся губами до щеки Полины — щека была мокрая от слез.
XVIII
А в Минске готовились к Новому году Петро и Ева Моховиковы. Хозяйку больше всего занимало, что поставить на стол, что подарить членам семьи. Понятно, обо всем она советовалась с Петром. И хоть у того набралось порядком забот в издательстве, как часто случается в конце года в любом учреждении или на предприятии, но приходилось ему выслушивать жену, приходилось и в магазин чаще заглядывать.
Не забывал Петро и свой кондуит. Воскресным днем, уже почти на пороге нового года, развернул заветную тетрадь, которую принес из издательства домой. Для разгона прочитал несколько прежних записей, сделанных за издательским столом.
19 декабря. Четверг. Вот и дождались зимнего Миколы-угодника. Утро было светлое, красивое, подкинуло снега ночью, а днем потечет. Плюс три обещают синоптики. Безобразие! Разогрели, раскочегарили планету. Что теперь сделаешь? Природе не прикажешь: будь такой, какой была прежде, не меняйся. Кстати, прежние народные приметы теперь часто не сбываются. Мы готовим книгу для дачников. Так я по долгу службы начитался до обалдения. На дворе декабрь. Который хаты студит, землю грудит. А он, лентяй, нынче не хочет этого делать. В старину он имел название грудень, а еще — просинец. Что означало «просветы в облаках». Красивое название! А небо в декабре действительно бывает необычайно синим. В конце концов предки нашли также хорошее название — снежань, поскольку основной приметой месяца был снег, это первый месяц зимы. От количества же снега зависит будущий урожай. Это у меня уже профессиональная привычка — думать о будущем урожае. И содействовать тому, чтобы он был.
Между прочим, белорусские названия месяцев — это своего рода поэма. Ну, правда: студзень — студит. Люты — морозами лютует. Сакавік — в жилах деревьев сок пробуждает, первый месяц весны. А там — красавік. Травень, чэрвень, ліпень, жнівень. А верасень! Лучшего слова не найдешь для названия месяца. Ибо что для нас мертвая латынь — септембер, децембер? Вот и добрался до снежня.
Чудеса да и только! Совсем не думал писать про названия месяцев, а меня как прорвало! Тогда продолжу и дальше в этом же ключе. Никола зимний считается зачинателем настоящей зимы: до Николки нет зимы нисколько. Никола зимний — настоящая зима. А Никола летний — истинное лето. Кстати, если на зимнего Николу мороза нет, то вся зима будет «беспутная». А вот этого совсем не хочется. И пусть именно эта примета не сбудется. И последняя присказка: «Береги сено от Николы до Николы и не бойся зимы нисколько». Мудро придумали предки. А я про это написал, должно быть, потому, что в генах дремлет желание жить в деревне, хозяйствовать на земле.
А приходится читать «ученую» графоманию. Ущучивать лодырей редакторов, которые тянут до последнего, не сдают своевременно рукописи. А теперь завалили мой стол. Все рукописи читать не буду. Неделю имею право подержать, но если бы и хотел, так все прочитать не смогу. Некоторые полистаю, проверю содержание. Выходные данные. Аннотации читаю всегда, часто правлю: умная, краткая, но емкая аннотация — компас для читателя. А для покупателя — это как наживка для рыбы. Раньше все было согласно плана: мы издавали, библиотеки, книжные магазины заказывали, люди приобретали. То ли мода была, то ли действительно духовная потребность. Но книги расходились огромными тиражами. А сейчас все лежит. Можно купить любую книгу без очереди, без блата. Дожили наконец!
