Чарльз Мартин - Между нами горы
Я не мог не задуматься о том, насколько изменилась моя жизнь. Ни телефонов, ни голосовой и электронной почты, ни пейджеров, ни вызовов по внутрибольничной связи, ни новостей, ни радио… Только потрескивание огня, голос Эшли и скрип когтей Наполеона по цементному полу.
Но я все равно не мог не напрягать слух…
Я шел полчаса и преодолел, должно быть, с милю, прежде чем набрел на склон с множеством следов. Весь снег был здесь перепахан. Я засел под осиной и стал ждать. Вскоре появилась лиса, улизнувшая еще до того, как я успел натянуть тетиву. Потом прибежала лань, но, почуяв меня, задрала свой смешной хвост, громко фыркнула, топнула копытцем и унеслась во весь опор. До меня дошло, что я выбрал не лучшее место для засады, не учтя розу ветров. Было и другое объяснение: животные чувствовали запах мыла. Охота оказалась более сложным занятием, чем по телевизору.
Уже почти стемнело, поэтому я решил посидеть еще минут пять. Прибежал кролик, запрыгавший от меня вниз по склону, потом вверх по противоположной стороне. После второго или третьего прыжка он почуял меня, но я уже выпустил стрелу – и не промахнулся.
Я возвращался к Эшли почти вслепую, ступая по своим следам. Наполеон опять убежал, Эшли уснула в кресле с пазлом на коленях. Я вскипятил воды, в последний раз заварил чай и сел рядом с ней, поворачивая кролика над огнем.
Когда я достаточно его прожарил, она проснулась, и мы стали медленно есть, тратя на жевание больше времени, чем обычно, и наслаждаясь вкусом. Кролика было мало даже для одного, не то что для двоих.
Вскоре вернулся Наполеон. Я успел всерьез к нему привязаться. Он был суров, но умел при необходимости проявить нежность и отлично о себе заботился. Он вошел, облизывая свою окровавленную мордочку. Его брюшко приятно округлилось. Он добежал до своего участка матраса, описал круг, повалился на спину и задрал кверху лапки. Я почесал ему брюшко, и он рефлекторно задергал одной лапкой.
– Хорошо, что он отъелся, – сказала Эшли. – Я уже за него беспокоилась.
Пока я любезничал с Наполеоном, из кармана моей рубашки вывалился диктофон. Заметив это, она сказала, не глядя на меня:
– Как долго не разряжаются батарейки!
– Я запасся ими в аэропорту.
– Как давно это было! Просто в другой жизни.
– Это верно.
– Такие же батарейки вы используете для своих трусов? – спросила она с улыбочкой.
– Я сейчас умру от хохота!
– Что, собственно, вы ей рассказываете? – Я не ответил. – Что-то очень личное?
– Нет.
– Тогда что?
– Про снег, про наше паршивое положение.
– Вы говорите ей, что вас не устраивает такая спутница, как я?
– Нет. Конечно, мне приходится волочить вас через всю Юту, а так вы – спутница что надо.
– Так я вам и поверила! – Эшли прыснула. – Почему бы не признаться ей, что вы по ней скучаете?
За облаками, судя по проникавшему в дом странному свету, взошла луна. На нашем цементном полу появились размытые тени.
– Я признавался.
– Уверена, что вам есть еще в чем признаться.
Я покрутил диктофон в руках.
– Я много чего ей наговорил. Лучше вы расскажите, как скучаете по Винсу.
– Сейчас соображу… Мне недостает его кофемашины, чтобы сделать капучино, запаха его «Мерседеса», чистоты его холостяцкого пентхауса, шикарного ночного вида с его балкона. Если играет команда «Брейвз», оттуда видны огни стадиона «Тернер Филд». С каким наслаждением я бы сейчас слопала там хот-дог! И здоровенный сдобный крендель! Что еще? Мне недостает его смеха, его заботы. Он никогда не забывает позвонить мне, даже когда занят.
– Кажется, вы голодны?
– Нет, с чего вы взяли?
Она уснула, а я еще долго лежал и размышлял. Как мало она рассказала мне о Винсе!
Глава 37
Прошел месяц. Ты была готова лезть на стену. Со страхом ждала следующего УЗИ. Мы приехали в больницу, Стив встретил нас в холле. Оператор нанесла гель, Стив хмуро уставился на экран.
Оператор перестала елозить щупом и посмотрела на него бесстрастным взглядом. В неведении пребывала одна ты.
«Может быть, кто-нибудь со мной поговорит?» – взмолилась ты.
Стив дал тебе полотенце и взглядом выставил оператора за дверь. Я помог тебе вытереть гель и сесть.
Стив привалился к стене.
«Отслоение усилилось. Стало гораздо хуже. – Он не отрывал взгляд от своих пальцев. – Это не значит, что вы больше не сможете иметь детей, Рейчел. Это аномалия. Вы здоровы и еще сможете родить».
Ты посмотрела на меня, и я перевел:
«Милая, стало хуже. Теперь плацента держится на ниточке».
Ты посмотрела на Стива.
«Мои младенцы в порядке?»
«На данный момент – да».
«Они получают питание?»
«Да, но…»
Ты подняла две ладони – два стоп-сигнала.
«На данный момент они в порядке?»
«Да, но…»
«Что «но»? О чем тут еще говорить? У меня постельный режим. Я сниму палату в вашей больнице. Сделаю что-нибудь еще. То есть все, что потребуется».
Стив покачал головой.
«Рейчел, если случится отрыв…»
«Пока еще этого не произошло?»
«Рейчел, если бы вы уже лежали на операционном столе, и я готовился бы вас оперировать, и тут вдруг произошел бы отрыв, то и тогда я не был бы уверен, что успею извлечь плод и остановить кровотечение, прежде чем вы умрете от потери крови. Ваша жизнь в опасности. Я вынужден забрать младенцев».
Ты посмотрела на него как на умалишенного.
«Куда вы их заберете?»
«Вы знаете, что имеется в виду».
«Я вам не позволю!»
«В таком случае вы трое рискуете умереть».
«Какие у меня шансы? В процентах?»
«Если я прямо сейчас повезу вас в операционную – неплохие. Дальше цифры валятся с обрыва вниз».
«А если нет?..»
«Даже если мы будем тщательно за вами наблюдать, шансов почти нет. Любая минута может оказаться последней. Как только произойдет отрыв, начнется внутреннее кровотечение…»
«Но можно предположить, что если я пролежу еще месяц, а потом мне сделают кесарево сечение, то мы отправимся домой как счастливая семья: две колыбельки, двое вконец измотанных родителей? Можно?»
«При условии строгого соблюдения постельного режима это не исключено, но маловероятно. Выиграть в Лас-Вегасе и то проще. Поймите, это все равно что проглотить капсулу с цианистым калием. Если капсула лопнет, то уже ничего не исправить».
«Мои дети – не цианистый калий».
