Валерий Пудов - Приключения Трупа
— Генерал, не генерал, а — молчком!
Проводили тычком и пригрозили кольём:
— А не понятно — могём обратно!
На том и отпустили.
11.А он пришел за пенсией.
Но закон — зол, а контора — опора: бетон.
Ему — песнями:
— Тресни, а ни к чему. Такой — под землёй. Из хаты в канавку выписан, и оплату на поправку — выкуси!
Он — в стон, да в матерь, да в вой:
— Галиматья! Дайте справку, что я — живой!
— Таких нет и по бланкам. Привет останкам!
— А от них — интриганкам — не хошь? Я жив! И при квартире.
— Ложь. Вранья полив. Держите карман шире.
— Житель!
— Докажите!
И обещал, как шквал предвещал буран:
— Верняк! Смотрите на экран!
12.Побежал ругливый Труп свидетелей искать.
А свидетели — пугливые нетели — вспять:
— Помирать — удал, а оживать — глуп! Нам — отвал, а вам — отлуп!
Не признали его за того, кого изображал, ни приятели детства, ни держатели наследства, ни друзья, ни семья, ни девки-однодневки, ни крали из дорогих, ни их ревнивцы, ни его сослуживцы — и ничего не сказали, кроме отборного мата. И еще — за плечо:
— Помер позорно — депутатом.
И потом — шепотком:
— Ожил негожий — в тюрьму! Или рогожу ему на рожу!
И тогда Труп пролез в клуб чудес и не без труда, сил и мук уговорил знахаря поахать над прахом со взмахами рук.
Исход вызова народ узрел у телевизора.
Сидел и балдел от таких крутых дел!
13.Экран показал не сериал, а обман.
Сначала колдун рассказал, что оскалом усмирял тайфун, признал, что не лгун, и обещал честно, что оживит известного на вид разбойника и покойника.
Затем задал всем штуку!
Встал над телом в наклоне, пассами и выкрутасами ладоней умело поднял понемногу то руку, то ногу Трупа, глупо захохотал и приказал:
— Воспрянь, дрянь, быстрей: от моей любви — оживи!
Дохлый бедняга лежал — что сохлая коряга.
И вдруг — издал надрывный звук, заелозил, как босяк на морозе, почесал пяткой под лопаткой и подпрыгнул — слегка, но до потолка.
Облизав настил, размороженный новорожденный мигом вскочил, тут же схватил мага за рукав из кружев, изъеденный молью, поблагодарил за отвагу, получил обеденную ковригу с солью, достал из кармана бумагу с рекламой услуг и программой потуг шамана и колдуна, прочитал ее дважды, сказал, что без вина устал от жажды, призвал чтобы каждый брал своё и вылезал из гроба на поправку домой, а ему, ко всему, чинодрал дал справку, что — живой.
И тотчас экран погас, а обман вприпляс поскакал вперед — в народ.
14.Голову срубить — что окно разбить для весёлого, но пришить на нить по-живому — мудрено и портному.
Одному по уму — колдуну-воркуну.
Заказы на оживление утиля повалили к нему сразу, без промедления. Будто многие слои населения сурово снарядили силы и снова освободили от атрибутов и перерыли свои убогие могилы.
В клуб чудес приносили наперерез труп за трупом — массами.
Просили восстановить прыть без щупа — пассами.
Чудодей принимал людей, собирал капитал, но никого не оживлял — стал не прост: сообщал, что поджидал для того сигнал от звёзд.
А героический Труп периодически выступал под звуки труб на сцене и давал интервью о разлуке и перемене: живописал свою судьбу, красоту, борьбу и суету в гробу.
Признавал, что на том свете перелом к лучшему для людей не заметен.
Заплетал по-научному сети идей и заверял, что чем живей, тем и видней.
Попутно разоблачал недостойных, шалопутных и иных живых и покойных.
Сделал реверанс смелым озарениям, обещал прервать ошибки и приключения, дать шанс улыбке, опять внедрять в старьё своё учение, причём без оплаты, а потом — подать заявление в депутаты, но уже — от живущих в гуще населения, а не гниющих в падеже и захоронениях.
Свои памятники осуждал, а про того, кто их сооружал, сказал, что неграмотные холуи для живых ничего не ищут, ни на что не годны и оставят голодных в забаве, но без пищи, а науку обрекут на муку без силы уму — и тут добавил, что для оборванца — было бы кому поклоняться.
Предлагал перепахать кладбища, не внемля досадующим перепевам, а землю — раздать страждущим под посевы. При этом советовал настлать гать, убрать погребальные помойки и начать капитальные стройки, а мемориалы разобрать на материалы.
15.Однако наставлениям Трупа население внимало тупо и мало. Считало, что вояка — зазнавака в раже или даже собака на страже капитала. Его призывы и вначале ничего не изменяли, но затем, в завале проблем, порождали отвращение и взрывы возмущения.
Терпение лопнуло, когда нерасторопного мага поймали на границе, в сеновале у оврага, при попытке смыться от гнева и суда налево, к западному уюту, с нахапанными свитками валюты.
Беднягу растерзали тут же — не собрали и кружев.
А оживлённого арестовали для законного приговора: насели как на убийцу, кровопийцу и вора из артели.
На нём висело и горело огнём и дело обеспеченного кредитора из постели, и изувеченное тело в мусоропроводе, да и в народе наболело: и за ком скандалов, и за обещанный слом мемориалов.
Следствие не тянуло с приветствием, а суд — с толком: щёлкнул зубасто волком, а потом и акулой — и плут, нахал и смутьян целиком попал в капкан.
Признали, что он — глуп, охломон, не труп, не умирал или не тот, за кого себя выдаёт, и что, губя идеал, своего от чужого не отличал, слова не держал, народ — пугал, морали — не соблюдал, но со страстью мечтал — о власти!
Доказали, что он — хам и сам организовал все свои бесконечные похороны, дабы его одного не искали по росе и ухабам попранные кредиторы, женщины, враги, холуи из мелюзги и гости, а после ритуала, полночью, срамотник с помощью своры прилипал вылезал из завала могилы, обнажал клык и продолжал копить силы на прыть, разносить скандал и творить криминал.
Судьи не нашли орудия преступления, но учли напряжённое положение, сходное с круговертью у земли, приговорили заключённого к смерти на веревке в мыле и без промедления и подготовки объявили, что мнение населения привели в исполнение.
16.Палачи и привратники не отдали соседям казнённого тела.
Но те и не желали медведя в курятнике, гадостей в суете и печали в ночи.
Наоборот, не скрывали радости за исход казённого дела.
И опять стали закупать четвертинки и калачи на поминки.
В подготовке массовки участвовали и простые граждане, и начальственные, и важные особы, и частные лица, и родные, и чужие, и нежные подруги со стажем, и даже заезжие — чтобы проститься — ворюги из-за границы.
Созвали в круг на весёлый досуг всех поклонников ореола покойника и его бронзовых статуй — тех, кто желали сто утех и чтобы проклятый не вылезал из гроба, никого не терзал, не использовал и не попал в депутаты.
Собрали грандиозный праздник.
Вначале сказали тосты: по записке прославляли погосты и обелиски в мемориале.
Потом, глядя под ноги, вспоминали подвиги грозного героя, не забывали, что — проказник, и обещали ему ради покоя не тюрьму, не дом, а — заказник.
И вдруг смех потух, круг гостей ошалел, и стол полетел вверх дном: одиозный пострел сам-друг вошёл в проём дверей — и не с кулём, а с кайлом.
И петух за окном вслух пропел о своём.
17.Мертвец подождал минутку, встал на стул, унял гам, хлебнул из четвертинки, турнул проститутку и, наконец, признал, что поминки организовал сам — в шутку.
А сейчас, сказал, стоял за стеной: затих и слушал тайком во все уши о красе своих глаз и о том, что никакой пьедестал для него не мал.
И от того, продолжал, зарыдал от счастья, нажал на дверь и теперь честно готов вместо слов благодарности с радостью пролепетать:
— Здрасьте! Вот и я! И опять — тот, из небытия! Торжество неизбежности!
Но крик навстык его безмятежности прервал нежности:
— Удрал от расправы погулять на халяву?
— Нахал!
— Шутник!
— Вор!
— А приговор?
Труп сник, жуя чуб:
— Я — не мертвец в могиле. И не беглец. Вы — не правы. Укор — неверный. Приговор заменили на срок заключения. А за примерное поведение отпустили на пять суток: пострелять уток и повидать домашних — без страшных морок и вчерашних склок. А вернусь, глядишь, не на беду и грусть: попаду за тишь в комиссию под амнистию.
— Ну и гусь! Ну и груздь! — стрелой полетел вой. — Кому ты нужен живой? И почему цветы и ужин, а не расстрел? Почему не покой?
И рой загудел наперебой:
— Поверьте, милый, последствия смерти неисправимы. Могилы — неповторимы. Памятник — благоденствие, а срамотник — бедствие. Вы — не житель, с головы до пяток, не храните остаток покрова, умрите снова!
— Приключения Трупа устарели! Опять разрывать захоронения — глупо! Оживления на деле надоели! Население тупо: от живого молодца борзели, от лихого мертвеца ошалели и еле присмирели у пьедестала генерала. Начинать сначала — проституция, преступление или революция! Захотели гения в теле? Колея — хуже лужи гнилья в постели!
