Эдвард Эбби - Банда гаечного ключа
— Если ты не против, я бы хотела убедиться.
— Давай.
Хейдьюк остановил свой джип, вышел, закрепил втулку и перевёл его на четыре ведущих колеса. Они ехали вверх и вниз по трелёвочным трассам, по грязи и сору, вокруг уложенных брёвен и куч отходов, через многие акры изуродованных пней. Бойня, резня — ни одного живого дерева на площади в двести акров.
Они нашли контору участка — небольшой передвижной домик, запертый и неосвещённый: никого нет дома. КОРПОРАЦИЯ ДЖОРДЖИЯ ПАСИФИК, СИЭТТЛЕ, ВАШИНГТОН, гласила жестяная табличка на двери. Похоже, ребята работают далеко от дома, подумал Хейдьюк.
Он вышел. Постучал в запертую дверь, погремел висячим замком. Никто не отвечал; ничто не отвечало. Стрекотала белка, голубая сойка взлетела с дерева в лесу за вырубкой; однако поблизости всё было тихо. Даже ветер прекратился, и лес стоял неподвижно, как и мёртвая зона, окружавшая его. Бонни думала о Путнике. Скажи им, что он вернулся. Скажи им, что он вспомнил, и т. д. Хейдьюк вернулся.
— Ну?
— Я ж тебе говорил. Здесь никого нет. Все уехали в город на уикэнд.
Она обернулась, глядя через поле битвы на инертные сейчас, но мощные машины, стоящие совсем рядом, на беззащитные деревья за вырубкой. И снова на машины.
— Здесь оборудования, наверное, на миллион долларов.
Хейдьюк осмотрел расположение машин оценивающим взглядом.
— Около двух с половиной миллионов, — сказал он. Оба подумали одно и то же. Помолчали.
— Что будем делать? — спросила она, вздрогнув от вечерней прохлады.
Он усмехнулся, обнажив клыки, блеснувшие в сумерках. Взметнулись большие кулаки большими пальцами вверх. «Время выполнять наши обязанности».
18. Доктор Сарвис у себя дома
Трудный день в операционной. Сначала — торакальная операция: сложное удаление нижней доли левого лёгкого у мальчишки четырнадцати-пятнадцати лет. Он приехал сюда, на Юго-запад, слишком поздно, — лет через десять лет после того, как старомодный свежий воздух девятнадцатого столетия заменило современное научное мышление, и умудрился завести пульмонит, осложнённый шрамами бронхоэктазии (расширения бронхов) — болезни, редкой у молодых млекопитающих, в свою очередь, осложнённой через несколько лет самым типичным на юго-западе хроническим заболеванием — коккодиоидомикозом, или равнинной лихорадкой. Эта грибковая инфекция обычно связана со щелочными почвами и разносится чаще всего ветром в тех регионах, где естественная поверхность пустыни нарушена сельским хозяйством, строительством и добычей полезных ископаемых. У его нынешнего пациента эта активно распространяющаяся болезнь, спровоцированная экономическими причинами, привела к жестокому кровотечению, так что у доктора не было иных возможностей, кроме как удалить, наложить швы и зашить парнишке кожу.
Дальше, для отдыха и расслабления, Док выполнил удаление геморроя. Эту простую, как удаление сердцевины яблока, операцию доктор всегда проводил с удовольствием, особенно сейчас, когда его пациентом был вульгарный, белозадый, синеносый районный прокурор округа Бернал У. У. Динглдайн (или не У. У. Динглайн? а-а, какая разница), преследовавший стриптизёрок. Гонорар Дока за эту десятиминутную операцию ректального развёртывания составит, в данном случае, ровно 500 долларов. Чрезмерно? Конечно; конечно, чрезмерно; но, собственно, его же предупреждали: прокуроров здесь не почитают.
Закончив, он сбросил свой запятнанный кровью халат, ущипнул медсестру за попку и побрёл на дрожащих задних конечностях через боковую дверь по аллейке сквозь фотохимическое сияние слегка приглушённого, но безжалостного солнца Альбукерка. Спустившись по короткой, в несколько ступенек, затемнённой лестнице, он оказался в мягком полумраке ближайшего бара.
Официантка появлялась и исчезала, появлялась и исчезала снова — бесплотная улыбка, скользящая в сумраке зала. Док потягивал свой мартини и думал о парнишке с разрезом — теперь уже зашитом — длиною в восемь дюймов, и как у него печёт сейчас под левой лопаткой. Когда-то Юго-запад был местом, куда восточные врачи посылали на поправку своих самых серьёзных респираторных больных. Это время прошло; банкиры, промышленники, строители автодорог, поставщики коммунальных услуг, — все те, кто нынче занимается его освоением и застройкой, менее чем за тридцать лет преуспели в своих усилиях довести воздух городов Юго-запада до «стандартного качества», то-есть сделать его таким же загрязнённым, как и повсюду в иных местах.
Док считал, что знает, откуда появляется яд, отравивший лёгкие этого мальчишки и съедающий слизистые оболочки ещё нескольких миллионов граждан, включая и его самого. От плохого зрения до раздражения глаз, от аллергии до астмы, до эмфиземы, общей астении — лежал прямой путь, патогенный на всём протяжении. Уже и здесь, в Альбукерке, бывают дни, когда школьникам запрещают играть на «свежем» воздухе, поскольку тяжёлое и частое дыхание оказывается более опасным, чем прилипчивые детские болезни.
Он заказал второй мартини, следя внимательным взглядом за всеми движениями безупречных по форме бёдер молодой официантки, мягко маневрировавшей зигзагообразным курсом между столиками обратно к стойке бара с хромированным ограждением. Он представлял себе их внутренние поверхности, нежно ласкающие друг друга в интимной близости, и куда они ведут, и как, и зачем. И вспомнил с внезапным уколом острой боли, пронзительной, как утренний сон, — о Бонни.
Хватит. Хватит об этом.
Док побрёл обратно, навстречу мощному солнечному свету, всё возрастающему рёву машин на улице, ирреальной реальности города. Нашёл свой велосипед, собственно, не свой, а Бонни, там, где он кое-как пристроил его в стойке у входа в хирургическое отделение. Сильно виляя, доктор Сарвис вёл своё транспортное средство, оснащённое десятью передачами, на первой скорости вверх по длинному подъёму Железной авеню. («Оголил ноги — сказали бы деревенские мальчишки, — чтобы прогулять свой зад»).
Сумасшедшие водители в своих заносчивых железных колесницах проносились в опасной близости от него. Он продолжал бороться, герой — одиночка, сдерживая самостоятельно весь их напор. Холоп какого-то подрядчика за рычагами сверхгабаритного цементовоза громко сигналил прямо за спиной у доктора, чуть не сталкивая его в сточную канаву. Док отказался уступить; продолжая нажимать на педали, он поднял одну руку с резко вытянутым указательным пальцем — жест решительного отказа — Чинга! Водитель грузовика объехал его, небрежно наклонился к правому окну своей кабины, чтобы высунуть оттуда своё мясистое предплечье, кулак и палец наружу и вверх: Чинга ту мадре! Док ответил знаменитым неаполитанским двойным выпадом: мизинец и безымянный вытянуты, как зубцы вилки для мяса: Чинга штугац! (Непереводимая и неестественная непристойность). О-о! Это уж чересчур: на этот раз зашло слишком далеко.
Водитель швырнул свой цементовоз к бордюру с жутким визгом тормозов, открыл дверцу кабины со своей стороны и вывалился из неё. Док въехал на тротуар и спокойнёхонько поехал дальше по правой стороне, сидя в седле прямо и гордо, как истинный джентльмен, — уже на третьей скорости. Водитель пробежал за ним несколько шагов, потом остановился и ретировался в свою кабину, под громогласный хор сирен всех автомобилей, выстроившихся за ним и сигналивших дружно тутти фортиссимо.
Док всё ещё ехал по Железной авеню, когда у него вдруг появилось неприятное ощущение, что его преследуют. Взглянув через плечо, он увидел, что его снова нагоняет тот самый цементовоз, ломящийся вперёд, как Голиаф. Сердце Дока забилось быстрее; отчаянно жуя свою тлеющую сигару, он разработал план. На углу, который он имел в виду, находился свободный участок, с огромным сдвоенным щитом объявлений в металлической раме на высоких металлических опорах. Его уже было видно. Док слегка притормозил, держась как можно ближе к бордюру, и пропустил пару автомобилей, так что цементовоз оказался непосредственно за ним. Оглянувшись, Док снова бросил его водителю невыразимое двузубое калабрийское оскорбление. Сирена ответила пронзительным воплем ярости. Док прибавил скорость, переходя на шестую, а грузовик грохотал у него за спиной. Вот и угол; Док прицелился в узкую щель между бордюрными блоками, от которой шла грунтовая дорога к щиту (Док и Бонни однажды редактировали его). Предоставляя водителю спортивный шанс, Док учтиво показал ему, что намерен сделать резкий поворот направо. Пальцы, конечно, вытянуты.
Момент настал. Док заложил грациозный вираж, не теряя ни одного поворота педалей. Стремительный и элегантный, степенно сидя с прямой спиной на крошечном седле своего велосипеда, он проехал между стальными опорами и под нижним краем двойного щита всего в каких-нибудь шести дюймах от него. Цементовоз ринулся за ним.
