Памела Джонсон - Особый дар
Главное для меня — не поддаваться эмоциям, смотреть на вещи трезво, сказал он себе. И Клэр за этим проследит, можно не сомневаться.
30
В тот необычно теплый октябрьский вечер Тоби и Клэр предались любви в доме Ллэнгейнов в Челси. Он, как всегда, был исполнен счастливой уверенности в себе, она извивалась и выгибалась дугою в его объятиях, и вскрики ее были чем-то сродни охотничьему кличу — так, во всяком случае, казалось Тоби, хотя он в жизни не слышал охотничьего клича. А сейчас они сидели, откинувшись на обитую стеганым шелком спинку кровати, оба в сладостном любовном поту, на столике возле постели — бутылка вина. Клэр надела новый халатик из легкого пестрого шелка, который привел Тоби в восторг.
— Как хорошо, что ты не поворачиваешься ко мне спиной и не начинаешь тут же храпеть, это так не по-компанейски, — сказала Клэр. С распущенными по плечам густыми волосами она была очень привлекательна. Он налил себе вина, главным образом для храбрости, но закуривать не стал. — До чего нам с тобой хорошо! — добавила она с долгим вздохом. — До чего здорово!
Он обнял ее.
— И мы скоро поженимся, да?
Она помолчала немного. Потом устремила на него нежный, насмешливый взгляд синих глаз.
— По-моему, котик, это вовсе ни к чему, а по-твоему?
Тоби опешил.
— Как, но ведь ты сама… — только и выговорил он.
Клэр не растерялась.
— Ты про ту глупость, которую я тогда сболтнула в Глемсфорде? Но как же можно было принимать это всерьез? Слушай, оставим все как есть. Нам хорошо, верно? Так чего же еще?
Он попытался разобраться в охвативших его чувствах. С одной стороны, горькое сознание, что это отказ, притом окончательный. Да и радужная мечта о будущем сразу померкла.
— Не понимаю, — сказал он.
— Давай-ка я выскажусь начистоту, если сумею, — с необычной серьезностью ответила Клэр. — Да, признаюсь, была у меня одно время такая мысль, но ты ужасный волынщик, скажешь нет?
— Ты хочешь сказать, я должен был заговорить о женитьбе раньше. Но что я тогда мог тебе предложить?
— Ой, да это не имело ровно никакого значения. Но ты все тянул и тянул, а ведь Перчик не раз говорил тебе — такого рода идеи у меня в голове долго не задерживаются. Я привыкла брать от жизни все, что можно.
Она закурила. Закурил и он, потом налил себе еще вина и выпил залпом.
— Жадина-говядина. А мне?
Он наполнил стакан и молча подал ей.
— Понять не могу, — в голосе Клэр появились едва уловимые просительные нотки, — почему мы не можем оставить все как есть? Ей-богу, я пока вообще не хочу выходить замуж ни за кого.
Пот застывал у него на спине, он сбросил с себя одеяло.
— А Перчик был «за» и очень ясно дал мне это понять.
— Ну, котик, знаешь, стоит мне с кем-нибудь поздороваться, и Перчик тут же начинает строить планы насчет моего замужества. Но я это все-таки я, а не Перчик и не папа с мамой. Да, ты полюбился Перчику, и это вполне понятно. Папе с мамой тоже, но поверь, если б я решила выйти замуж за Алека — что крайне маловероятно, — им все-таки было бы приятнее. Ведь в душе они снобы, хоть и лезут вон из кожи, чтобы это не бросалось в глаза. Неужели это для тебя такая неожиданность?
Тоби взяла оторопь — он уже не испытывал ни боли, ни удивления, только молча смотрел на нее.
— Понимаешь, вот это — я хочу сказать, постель — единственное, что нас связывает, но развлекаемся мы здесь отлично, правда? Я не такая умная, как ты, и очень скоро тебе надоем и вообще не понимаю, зачем это нужно — закреплять отношения, разве что в возрасте куда более солидном, чем наш. Словом, забудь об этом, и оставим все как есть. Боже, какое блаженство!
Тоби пристально разглядывал узор на ее халате — голубые, розовые и пурпурные разводы — и думал о том, что будет помнить его всю жизнь. Но по-прежнему молчал.
— «Что, свет мой, ты в уныньи?»[45]
Снова одна из литературных реминисценций, у нее довольно редких.
— А ты как думала?
— Не дури. Подумай, как тебе везет. Заполучил такое прекрасное место, заполучил меня — если, конечно, ты согласен иметь со мной дело на тех условиях, какие предлагаю я.
— Я глубоко благодарен твоему отцу за все, что он для меня сделал.
— Пижон! — воскликнула Клэр. — Знал бы ты, с каким видом это изрек.
И тут в нем заговорило еще одно чувство — оскорбленная гордость: его унизили.
— Я тебя не понимаю. Я был совершенно уверен, что ты относишься ко мне так же, как я к тебе.
— Милый, право же, я отношусь к тебе просто чудесно!
Но Тоби уже занесло.
— Первый-то шаг сделала ты и поначалу была довольно напориста, — услышал он свой голос.
— Котик, а тебе не кажется, что ты чуточку, самую чуточку вульгарен? — медленно выговорила она.
— Ты вообще считаешь меня вульгарным. В этом, видно, все дело.
Клэр по-прежнему сохраняла выдержку:
— Пожалуй, тут есть доля и моей вины. Да, люблю делать первый шаг сама и всегда его делаю, хотя вот этого тебе знать было не положено. Ладно, беру свои слова обратно. Нет, сословная спесь тут ни при чем — у меня, во всяком случае, ее нет, и не надо так думать. Просто ты заставил меня ждать слишком долго и упустил момент, когда я могла бы дать согласие. По правде говоря, может, я и тогда ответила бы отказом, но не в том суть. А сейчас, когда у нас с тобой все так здорово, тебе надо было затеять этот разговор.
Он лежал плашмя и неотрывно глядел в потолок.
— Тоби, ты меня слушаешь?
Как будто он мог упустить хоть одно ее слово!
— Так вот, выбрось все это из своей дурацкой башки и начнем с того, на чем остановились.
— Еще чего.
И, встав с постели, он начал одеваться. В кармане у него лежало кольцо — счастье, что он не успел показать его ей. Клэр наблюдала за ним с явным изумлением.
— Подумать только, дуется! Я своим глазам не верю! И что же ты намерен делать, уйти во тьму?
— Да.
— Иди ко мне.
— Нет, с меня довольно.
Клэр попыталась утешить его.
— Завтра ты на все это посмотришь по-другому, — сказала она и закурила новую сигарету.
— Нет.
— Никогда?
— Все кончено.
— Смех. Ведь ты не хуже меня понимаешь — мы получаем друг от друга огромное наслаждение и можем продолжать в том же духе.
— Я не жеребец-производитель.
Тут она рассердилась по-настоящему — во всяком случае, такой он ее еще никогда не видел.
— А вот это уже форменное хамство.
— Может быть. Не могу я сейчас выбирать выражения, не до того.
— И на ум тебе приходят не слишком вежливые.
Кончая одеваться, он с горечью подумал: да, в эту ночь вылезли наружу и его простонародное происхождение, и грубость — а он-то полагал, что давным-давно изжил ее.
— Извини. Но вот так я на все это смотрю.
Прощай, Клэр, прощай Глемсфорд, прощай Перчик, которого он так полюбил.
— Сбрось с себя это дурацкое барахло, иди ко мне, будь милым и славным.
Но Тоби уже закусил удила. Он сказал, что не пойдет, значит, не пойдет. Это решение окончательное и бесповоротное. И внезапно его озарило: решение, пожалуй, не было бы окончательным, если бы Клэр и впрямь разбила ему сердце; но нет, она всего-навсего причинила ему боль и уязвила его гордость.
— Бог ты мой, эти мне трагические расставания! Позвони на той неделе, когда немножко поостынешь. А теперь поди сюда, поцелуй меня хорошенько.
Но он не поцеловал ее. Она закурила еще одну сигарету, налила себе еще вина и уставилась на него округлившимися глазами.
И он ушел.
Когда Тоби добрался до дому, голова у него шла кругом и он не мог разобраться в своих чувствах. Он тяжело опустился на диван, и тут в ягодицу ему уперлось что-то твердое — кольцо, будь оно проклято, в подбитой атласом коробочке, сулившей ему кое-что посущественней ее содержимого.
Он швырнул коробочку на стол — пусть там валяется.
А ведь ты не любишь Клэр, сказал он себе наконец, и внутренний голос прозвучал четко и ясно. Но ты желал ее и всего, того, что мог принести брак с нею. Она ни минуты не сомневается в твоем возвращении — недаром привыкла получать все, что захочет. Но на сей раз может ждать до скончания века.
До сих пор он не отличался решимостью. А вот теперь все будет по-другому. Тоби был уязвлен, взбешен. Больше он ее знать не желает, эту дылду, эту богачку, такую уверенную и жизнерадостную в сознании своей независимости. Возможно, она в конце концов выйдет за Алека — что ж, пусть принесет ему радость, а в нем самом она радость убила.
Назавтра от Клэр пришло безмятежное, веселое письмо. Что это он в самом деле? Не надо быть балдой. Ведь они могли бы наслаждаться жизнью вовсю — до тех пор, пока он захочет. Не подобает мужчине так себя вести; ни один из тех, с кем она встречалась, не дулся на нее больше двух недель. «Тебе, пожалуй, могу дать три, потому что ты упрям, как мул. Сходим в „Коннот“, наедимся всяких вкусностей. Я буду скучать по тебе».
