Джудит Леннокс - Призрак былой любви
Няня умерла в начале войны, а кухарка в поисках большего заработка оставила Холл и пошла работать на военный завод. Несколько раз в неделю к ним приходила женщина из деревни, чтобы вымыть пол и постирать. И все. Другой прислуги у них не было. Некоторое время спустя Холл, с его огромными многочисленными комнатами и английским парком, почти утратил свое былое строгое величие. Джосси, редко обращавшая внимание на окружающую обстановку, на этот счет не переживала. Она возделывала сад, чтобы у них всегда были свежие овощи и фрукты, и с помощью миссис Битон училась стряпать. Дара любил рыбачить и охотиться, у него было много полезных связей в самых сомнительных лондонских пабах и клубах (хотя Джосси гнала от себя мысли о черном рынке) — в общем, они не голодали.
Холл не красили уже лет семь, и особняк, как и любое другое здание в округе, имел обшарпанный, облезлый вид. Но это был все тот же Холл, дом, в котором Джосси выросла, дом ее предков в течение многих столетий. Ее ничуть не задевало, что ее руки покрыты мозолями, потому что она не выпускает из рук лопаты, или что она ничуть не отличается от других измотанных женщин, с которыми ей приходится стоять в очереди за мясом в Или, ибо в ней все равно чувствовалась порода — о том свидетельствовали ее речь, благородная кровь, имя, родословная.
Ее беспокоила только одна перемена, произошедшая в ее маленьком мирке за годы войны. С тех пор как Тильда Франклин вернулась в Саутэм, Джосси не спускала глаз с мужа. «Тильда в десять раз красивее тебя», — когда-то давно сказал Дара, и Джосси, увидев Тильду, признала, что он говорил правду. Узнав от мужа о существовании Тильды, Джосси тайком навела справки о ее матери. Кухарка, служившая в Холле лишь с середины 1920-х, ничем ей не помогла, а вот няня после наводящих вопросов вспомнила Дебору Гринлис. Но история позора Деборы Гринлис в изложении няни отличалась от того, что поведал ей Дара. Как и все обитатели Саутэма в ту пору, няня считала, что Дебора Гринлис была ветреной, легкомысленной девушкой и сама навлекла на себя беду.
Лишь позже, думая об отце, Джосси начала сомневаться в достоверности версии няни. Джосси помнила неровные шаги отца, помнила, как ее мгновенно охватывал безотчетный страх, едва она слышала стук его деревянной ноги. В детстве она смотрела на себя полными презрения глазами отца и видела глупую никчемную простушку. В детстве всеми ее поступками руководил страх перед отцом, и, хотя он редко позволял себе ударить ее, она всегда чувствовала, что он способен на жестокость. Тот свой страх она и сейчас живо помнила, и потому, как ни пыталась убедить себя в невиновности отца, сомнения не отступали.
В последние годы войны Джосси в какой-то момент поняла, что Дара снова стал заводить интрижки на стороне. Угодливая вдовушка из деревни, продавщица из Или… Никто из них не был ей соперницей. Любовные похождения мужа причиняли ей боль, но она не показывала своих страданий. Ее безумная страсть к Даре не ослабела, но она знала, что он безвольный человек. За четырнадцать лет их супружества он ничуть не подурнел, но изменилось само качество любви Джосси. Нет, меньше любить она не стала, об этом не могло быть и речи. Однако теперь она понимала мужа, и его непостоянство пленяло ее в той же степени, что и мучило. Джосси знала, что сама она — заурядный, неинтересный человек и как личность не идет ни в какое сравнение с яркой индивидуальностью Дары. И только Тильда, одна только Тильда могла увести у нее мужа.
Поначалу Джосси пыталась игнорировать Тильду Франклин. Но шли недели, месяцы, и Кейтлин, однажды проезжая через деревню, познакомилась и подружилась с Мелиссой Франклин. Поскольку Мелисса, по крайней мере внешне, была единственным ребенком в Саутэме с приличным воспитанием, а Джосси хранила в тайне свое возможное родство с Тильдой, она не стала возражать против дружбы Кейтлин с ее дочерью. К тому же это было ей на руку. У Кейтлин она могла узнавать подробности общения Тильды с Дарой.
Сегодня Кейтлин вторую половину дня провела с Мелиссой. Дара забрал ее из Длинного дома и к ужину привез домой, в Холл. После ужина Джосси вместе с дочерью поднялись наверх, чтобы помочь Кейтлин расплести косы перед тем, как та пойдет принимать ванну. Кейтлин не любила, когда ей расчесывали волосы, но ей нравилось сидеть за туалетным столиком матери, на котором стояли золоченые стеклянные баночки с косметическими средствами.
Джосси развязала бант на голове у дочери.
— Он с ней говорил?
Кейтлин припудрила носик.
— Совсем чуть-чуть. Я сказала, что проголодалась.
— О чем они говорили?
Кейтлин пожала плечами.
— О том о сем.
— Кейт.
— О погоде. О какой-то скучной статье в газете. Об экзамене Мелиссы.
Джосси успокоилась. Принялась расчесывать густые темные кудри дочери. Кейтлин подкрасила губы.
— А потом та женщина поблагодарила его и сказала, что он чудо, — добавила она.
Джосси оцепенела. Кейтлин ойкнула.
— Больно, мама!
— Та женщина сказала, что папа — чудо?
— У мисс Гринлис дверь сарая плохо закрывается, и все мешки с картошкой промокли. Папа перенес их в судомойню.
— А мистер Франклин сам не мог это сделать? — холодно поинтересовалась Джосси.
— А его нет. — Кейтлин на мгновение зажмурилась. — Его никогда не бывает дома.
Джосси прищурилась, стиснув в руке щетку для волос.
— Что значит «не бывает»? Где же он?
— В Лондоне. Мелисса по нему очень скучает, — ответила Кейтлин, подкрашивая ресницы. Судя по тону девочки, расспросы матери ей надоели.
Джосси — ее беспокойство внезапно усилилось — смотрела на отражение дочери в зеркале. Темные глаза, белая кожа, алые губы. «Ей еще только тринадцать, — с болью в сердце думала Джосси, — а уже такая красавица».
После ужина они сидели за кухонным столом. Из радиоприемника лилась музыка Баха. Глаза у Макса были закрыты, но Тильда знала, что он не спит.
— Макс, — нерешительно произнесла она. — Давай родим еще одного ребеночка?
Он открыл глаза.
— Тильда…
— Ты говорил, после войны…
— У нас пятеро детей. Тебе мало?
— Дети… — она силилась облечь в слова свои чувства, — дети — это благо. С рождением ребенка начинается новая жизнь. А нам необходим новый старт.
Он смотрел на нее.
— У нас есть Ханна, которая плачет каждую ночь, горюет о своих родных. У нас есть Рози, сгорающая от любви к придурочному викарию. У нас есть Джош, совершенно несносный мальчишка, и Эрик, который не в состоянии существовать в нормальном обществе…
Тильда все это знала.
— Может быть, с появлением младенца Ханна отвлечется от своего горя, а Рози забудет про викария. А Эрик обожает котят, цыплят и вообще всех маленьких — думаю, он сумеет полюбить малыша.
— И куда ты его положишь? — спросил Макс. — В капустную яму?
Она покраснела.
— Макс, мне тридцать два года. Джошу девять. Я всегда хотела еще одного ребенка. Мы ведь оба мечтали о том, что у нас будет большая семья. Если потянем еще немного, потом будет поздно.
— Нет, — сказал он, гладя на нее. — Нет, Тильда. Детей больше не будет.
На мгновение она утратила дар речи, потом прошептала:
— Никогда?
Макс снова закрыл глаза, отгораживаясь от нее. Тильда устремила взгляд в окно. На протяжении всех лет войны она мечтала о третьем ребенке. Представляла, как она родит девочку, которую назовет в честь Сары. С тех пор как закончилась ее деятельность в Движении по спасению детей-беженцев, мысль о третьем ребенке не давала ей покоя. Сейчас она впервые подумала о том, что у Макса, возможно, появилась другая женщина. Роскошная женщина, платиновая блондинка с алыми губами. Не то что она, вечно не вылезающая из стареньких ситцевых платьев и вытертых вельветовых штанов. Существовала та женщина или нет, Тильда понимала, что она теряет Макса, что он все больше отдаляется от нее. Он всегда был замкнут, эмоционально сдержан — типичный представитель своего класса и национальности, но теперь Тильде казалось, что его замкнутость переросла в холодность, а сдержанность — в полнейшее равнодушие.
В январе Макс начал работать в Уайтхолле.[43] Место в одном из правительственных учреждений ему помог получить знакомый офицер из штаба фельдмаршала Монтгомери. Тильда догадывалась, что муж ненавидит свою работу, хотя сам он отказывался это признавать. Она также видела, что он глубоко несчастен. Она надеялась, что по окончании войны они снова сблизятся. Увы. Макс, всегда склонный к цинизму, за годы войны утратил нечто важное — веру в человечество. Тильда все чаще со страхом думала, что во многом он несчастен из-за нее. Теперь они редко говорили о чем-нибудь серьезном. Хуже того, они неделями не занимались сексом. Из-за плохой погоды Макс все чаще и чаще оставался в Лондоне. Их брак разваливался, и все попытки Тильды реанимировать его ни к чему не приводили.
