Алексей Козырев - Трансплантация (сборник)
Она подошла к сервировочному столику, загремела чашками. Время от времени учительница вспоминала о том, что она единственная женщина в комиссии и, стало быть, еще и заботливая хозяйка.
— С преогромнейшим удовольствием, но, пожалуй, чуть позже, — поблагодарил Мартов, садясь за директорское кресло и раскладывая бумаги.
Сам себе казался я таким же кленом,
Только не опавшим, а вовсю зеленым… —
не покидала директорского кабинета задушевная песня.
Елена Александровна подошла к двери и плотно ее закрыла. Песня стихла, но ненадолго. Старинные напольные часы пробили пять раз, и при последнем их ударе тяжелая дубовая дверь вновь со скрипом открылась, и вошел Ротиков.
— Всех присутствующих — с искренним депутатским приветом! — Ротиков быстро разделся и плотно закрыл дверь.
— Здравствуйте, Ротиков! — ответил на приветствие Мартов. — А вы молодец. Знаю, точность — вежливость королей, но никогда не думал, что и депутатов тоже.
— Это у меня с тех пор, когда я еще следователем работал. Там без точности нельзя. Мы же закон вершили, а не размышляли, как бы кого от ответственности увести. Ну что, открываем заседание?
Елена Александровна поставила в центр стола бронзовую фигурку богини правосудия. Это талисман комиссии, его кто-то принес на первое заседание, и с тех пор бронзовая дама постоянно путешествует вслед за комиссией.
— Итак, господа члены комиссии по помилованию, кворум у нас с вами — шесть человек. — Голос у Елены Александровны стал сухим, официальным. Чувствовалось, что говорит педагог с немалым стажем, ответственный секретарь комиссии по помилованию! — Пока присутствуют, увы, только трое: Мартов, Ротиков и я.
— Считайте, что четверо. Чмо тоже тут. Мы вместе пришли. Он по пути в туалет заскочил. Перекуривает, — сообщил Ротиков.
— Кто заскочил? Ты, в смысле, вы это о ком? — удивилась Елена Александровна.
— О ком, о ком? — очень похоже сымитировал даму Ротиков. — О представителе нашей ненаглядной местной власти. Смердин, что ли? Или, как он предпочитает себя величать, Смертин. Ну, бюрократ наш.
— А при чем здесь это… даже произносить не хочется, — поморщилась Елена Александровна.
— Чмо? Чего же здесь непонятного, — на полном серьезе продолжил Ротиков. — Чмо — это чиновник муниципального образования. Важная очень птица. А вот и сам. Да не волнуйтесь вы, он все равно ничего, кроме футбола своего, не слышит.
Обычно дверь во всю мощь старинных петель скрипела так, что охранник на вахте порой просыпался в холодном поту, на этот раз открылась бесшумно, пропустив в кабинет финальные аккорды есенинской песни и импозантного, холеного, при тонких усиках и в очках мужчину. На его лысеющей голове красовались огромные наушники. Провод от них скрывался в кармане пиджака.
— Здравствуйте, мои дорогие, — чуть сдвинув наушники, приветствовал присутствующих Смердин, — выручаю вот вас. На самом деле, мне Леночка утром позвонила, мол, кворум под сомнением, ну и я, как человек сознательный, к вам двинул. А планировал ведь весь вечер на своем четвероногом друге провести — на диване в смысле, у телевизора. Сегодня же таких два матча подряд! Так что вы уж меня тоже выручайте. Дайте хотя бы по радио послушать. А голосовать я буду. Вот увижу, что уважаемый председатель наш драгоценнейшую ручку свою поднимает, и я свою подниму. На самом деле, я Мартову доверяю. У нас с ним всегда мнения совпадают, да, Александр Сергеевич? — Дружески похлопав Мартова по плечу, Смердин направился в самый дальний и темный угол кабинета. Там он удобно расположился на широком старинном кресле, поправил на голове наушники и затих.
— Совпадают, совпадают, — не слишком любезно проворчал Мартов, — ладно, чего уж там. Давайте зарегистрируемся!
— Странно, что Артиста нет, — Мартов первым расписался в протоколе, — Васильев в командировке, спасибо, кабинет вон какой предоставил. Батюшка наш, отец Петр, звонил, отпросился — Рождество на носу. Леонтьев — тот вообще никогда не ходит…
— Ну а Кактус Семен Алексеевич, — подхватила Елена Александровна, — тот всегда опаздывает. Сейчас будет… А вот и он!
Старинная массивная дверь, пронзительно заскрипев, вновь чуть приоткрылась, но в проеме появился вовсе не Кактус, а голова вахтера:
— Александр Сергеевич, там вас какая-то женщина спрашивает. Говорит, по очень важному делу. Не могли бы к вахте подойти?
Мартов прислушался, но по ту сторону дверей было тихо. «Либо закончили репетицию, либо перерыв», — решил он.
— Хорошо, я сейчас. Время есть, все равно начать заседание не можем.
— Куда это он? — опять сдвинул на голове наушник Смердин. — Курить, что ли? Тогда и я с ним. Скоро вернусь. У нас на самом деле с председателем много общего, — закончил он, покидая кабинет.
— Ушли, слава богу! — Ротиков осмотрелся. — Никого? Тогда, драгоценная моя Ленка, лично для тебя вместо категорического депутатского привета поцелуй, но столь же категорический!
Поцелуй оказался довольно жарким и долгим.
— Слушай, хватит! — Елена Александровна попыталась вырваться из цепких объятий Ротикова. — Нашел время и место. Не надо! Кому говорят! Вдруг кто войдет!
— Ладно. Не будем выдавать секреты секретаря, — согласился Ротиков, все еще не выпуская даму из рук.
— Ответственного секретаря! — игриво уточнила она.
— Тем более! — подыграл Ротиков. — Ну что, Ленка, сегодня как договаривались? Отмилуем в темпе и… А то всю неделю в режиме ожидания. С фазендой-то все в порядке?
Из маленького нагрудного кармашка Елена Александровна достала золотистый ключик и бросила его Ротикову:
— Держи! Режимный ты наш.
— Ах ты ключик мой золотой! — наигранно возрадовался Ротиков. — Буратино доволен! Побыстрее только мороку бы эту закончить — и вперед на мины. Сколько дел сегодня? Надеюсь, немного?
— Кричи ура, Буратино. Одно! Вот оно — одно-единственное! — Елена Александровна продемонстрировала Ротикову белую папку с тесемочками.
— Ура, ура, ура нашему секретарю, — беря в руки папку, вновь возрадовался Ротиков. — Ух, ты — аж Есенин! Классик! Зато один! Как там у него? Гаянэ ты моя, Гаянэ!!! Или… ну, как там у него, а, Ленка?
— «Может, думает обо мне… Шаганэ ты моя, Шаганэ», — продекламировала Елена Александровна, — эх, Ротиков, Ротиков! Хорошо хоть не Гюльчатай! Слушай. Отцепись. Кому говорю — отце-пи-и-сь.
Вернувшись в вестибюль, Мартов увидел на небольшом кожаном диванчике немолодую скромно одетую женщину. Рядом постукивал ногу об ногу (в вестибюле, конечно же, было теплее, чем на улице, но все одно зябко) мальчик-подросток лет тринадцати-четырнадцати.
«Знакомое лицо у мальчишки. Пожалуй, из хора. Точно, там я его и видел», — подумал Мартов.
— Извините, пожалуйста, Александр Сергеевич, что побеспокоила. Я Есенина, Татьяна… в смысле Татьяна Николаевна, — голос у женщины очень тихий и печальный, — вы сегодня рассматриваете дело моего сына, Володи. Я очень вас прошу, разрешите мне присутствовать на заседании… если, конечно, это не запрещено… очень вас прошу!
— Татьяна???..
— Николаевна…
— Извините, Татьяна Николаевна, но вы сами себе и ответили. По закону посторонние не могут участвовать в работе комиссии. Как исключение, мы иногда встречаемся с родственниками осужденных, но стараемся это делать не при рассмотрении прошения… Вы что-то хотели рассказать членам комиссии, не так ли?
— Да, Александр Сергеевич, мне есть что сказать. И если вы разрешите мне это сделать, то комиссия поймет, что я и есть тот самый исключительный случай. Поверьте мне, и помогите. Я немного займу времени, пять минут, не больше. Обещаю!
И без того болезненное лицо женщины стало совсем бледным. Казалось — она на грани обморока.
— Ну хорошо, хорошо, Татьяна Николаевна. Ради бога, успокойтесь! — Мартов взял под руку женщину. — Пойдемте, там, у кабинета директора, есть стул, на нем немного и посидите, а я попробую договориться с членами комиссии. Может, вам воды дать?
— Спасибо. Не надо воды. Мне уже легче. Сама дойду, не беспокойтесь. Дорогу знаю. Еще раз спасибо! — Женщина высвободила руку и довольно твердой походкой направилась в сторону директорского кабинета.
— Вы уж извините меня, сказали никого не пускать, вот я вас и вызвал. А народ-то у вас не шибко собирается, — в руках у вахтера листок со списком комиссии. С галочками на этом списке действительно было негусто.
— Да, с явкой у нас сегодня не ахти. А извиняться не за что. Правильно, что пригласили. Не зря, видимо, женщина в такой мороз сюда тащилась. Как не выслушать… Но больше никого!
— Александр Сергеевич, можно вас спросить, — услышал он за спиной мальчишеский голос.
— Ну что ж, давай спрашивай, — чуть посомневавшись, разрешил Мартов.
