Алексей Колышевский - Откатчики. Роман о «крысах»
– Михаил, давайте зайдем за угол, здесь не очень-то удобно разговаривать.
Он совершенно не удивился, когда Чернушин не только не отказался проследовать с ним за угол, но и предложил вообще перейти через дорогу и пройти во двор жилого дома напротив.
– Там будет спокойнее, – невозмутимо сказал еще минуту назад полный праведного гнева ассистент, и Герин дьяволенок в тот день заработал еще три очка за точный бросок с середины поля.
Они зашли во двор. Герман без лишних слов достал из кармана пачку тысячных купюр, отсчитал пятьдесят бумажек, сложил их пополам, с оставшейся у него пачки стянул резинку, туго, несколько раз, перетянул ею пятидесятитысячный квадрат и молча засунул его в верхний карманчик пиджака своего ассистента. В тот самый карманчик, в котором французы носят платочек, Азазелло – обглоданную куриную кость, а у Чернушина в нем не было ничего, словно специально этот карманчик на его пиджаке выполнял роль прорези для купюр в автомате экспресс-оплаты. Во всяком случае, аналогия стала полной после того, как обратно пятьдесят тысяч не вернулись и были приняты карманчиком Чернушина весьма радушно.
Не давая ему вымолвить ни слова, Герман снисходительно потрепал его по плечу и произнес:
– Это аванс. Получишь столько же после того, как товар будет в системе и на него поступят первые заказы.
«Честность» и «праведный гнев» Чернушина улетучились с быстротой курьерского поезда. Он еще больше оттянул книзу верхнюю губу, отчего стал похож на упрямого бегемотика, и с непередаваемой алчностью в голосе спросил:
– Мне бы хотелось вести речь о ежемесячном получении денег. У меня молодая жена, скоро родится ребенок…
Отчего-то у Германа при этих словах о жене и ребенке так сильно и беспорядочно заколотилось сердце, что он даже надавил на левую половину груди рукой, словно пытаясь остановить это тоскливое биение воробушка в силках. Но вновь вспомнил Настю, мгновенно просветлел и весело ответил:
– У всех, Михаил, и жены, и дети, и это очень хорошо, что ты думаешь о том, как создать им достойные условия для проживания. Мое предложение такое: я целиком отдам тебе, ну скажем, тех поставщиков, что занимаются пивом. Всех, кроме одного. Ты, наверное, догадываешься, о ком я веду речь?
– «Сезон охоты»?
– Да. Владелец этой компании – мой большой друг. Нас с ним многое объединяет. – Герман вспомнил вояж в простынях и с улыбкой закончил: – А с остальных стриги столько шерсти, сколько сможешь. Только запомни, правдоруб: в нашем деле как ни аккуратничай, а начнешь зарываться, сразу утонешь.
– Тогда зачем вы приехали сегодня на таком автомобиле? Решили показать всем, что такое настоящая вседозволенность?
Герман с досадой на самого себя парировал:
– Да я и сам не понимаю, что это меня подвигло на такой безрассудный поступок. Ведь у меня вчера «девятка» сгорела, будь она неладна, эта чертова шмаровозка, а этот автомобиль мне достался по наследству. Я и Мурде об этом уже рассказал и даже готов был предоставить документы в подтверждение мною сказанного. Но он вроде и так поверил… Ладно, Михаил. Я так понимаю, что мы обо всем с тобой договорились?
– Угу.
– Ты только мне ответь: а какого черта ты так долго тянул резину? Ведь мысль о получении достойного вознаграждения за собственный труд пришла к тебе не сегодня, не так ли?
– Нет. Не сегодня. Я все сомневался, а вдруг я окажусь неправ? Сами понимаете, Герман: дело тонкое, тема деликатная… Но когда вы сегодня прикатили на этой машине, я просто не выдержал! Возможно, что не случись этого, я бы так никогда и не решился, а тут не смог сдержаться… И я не один такой. Всем в отделе, поверьте, сдержаться тяжело. Все, пока вы были в кабинете у Мурды, открыто говорили о том, что вы откатчик и сегодня вас обязательно уволят, а когда вы как ни в чем не бывало вернулись на свое рабочее место и занялись текущими вопросами, у всех было ощущение, что из помещения отдела разом выкачали весь воздух… Людям словно бы нечем стало дышать! Зря вы так поступили. Ведь теперь все равно все, зная о том, что у вас есть такая машина, будут сплетничать о вас еще долгое время. Неужели вам так нравится противопоставлять себя окружающим? Так сказать, «эпатировать публику».
– Миша, я не Моисеев, чтобы, как ты говоришь, «эпатировать публику». Мне на эту самую публику глубоко наплевать. У меня есть обоснованное желание жить по-человечески так, как я это понимаю, и все тут.
Чернушин потер переносицу:
– Жить по-человечески никому и никогда не позволит коллектив.
Гера опешил от такой разумной мысли, родившейся в голове типичного представителя, как он называл его, «конченого» поколения. Покачав головой, он жестом дал понять, что разговор завершен. Они вернулись в офис, и, перед тем как вновь погрузиться в рабочий кавардак, Герман сказал, обращаясь в Чернушину:
– Ты только подтвердил аксиому, которая гласит, что исключение возможно в любом правиле и лишь его подтверждает.
– Вы о чем?
– Да так… О своем. Работай давай, Миша. С сегодняшнего слова этот глагол для тебя стал иметь совсем иное, чем раньше, значение и смысловое наполнение, ха-ха-ха…
Тот, кто вместо сердца
Звонок Насти перечеркнул весь негатив того дня. Герман просто просиял, когда увидел на экране мобильника ее номер. Ленивая Оксана, развлекавшая себя на этот раз поеданием «чурчхелы», купленной во время обеденного перерыва, словно окаменела, увидев выражение полного счастья, совершенно неожиданно появившегося на лице Геры, и так и застыла с колбаской «чурчхелы», несколько двусмысленно торчащей изо рта.
– Настя! Я так рад! Я так рад, что ты позвонила мне! Я только что освободился и уже хотел набрать твой номер, достал из кармана телефон, и… ты позвонила. Это совпадение? Как ты считаешь?
Гера не врал. Он действительно собирался позвонить ей, но Настя его опередила.
– Наверное, таких совпадений не бывает. Чем ты занимаешься сейчас? Много работы в клинике? Ты оперировал сегодня?
Герман немного понизил голос:
– Да. Сейчас как раз закончилась операция, и я успел снять перчатки и вымыть руки.
Начавшую вроде понемногу шевелиться Оксану вновь парализовало.
– А у меня, представляешь, сегодня было интервью с одним известным писателем. Это оказался настолько противоречивый человек, что мои мозги до сих пор как будто обработали жидким азотом и при малейшей попытке понять, где он мне говорил правду, а где, откровенно издеваясь надо мной, а следовательно, и над читателями, врал, мозги просто расколются на кусочки и будут греметь в черепе, отчего я буду напоминать этакую погремушку на двух ногах.
– Интересно. Что же это такое мог наговорить тебе этот профессиональный графоман? Ты мне расскажешь сегодня при встрече?
