Алексей Колышевский - Откатчики. Роман о «крысах»
– …А что касается забавного рассказа господина Тьерри Некера, который является большим выдумщиком по части преувеличений, а в моем случае и вовсе выдумывания чужих грехов, то специально для него я хотел бы вспомнить прекрасную поговорку. Кажется, в оригинале она звучит так: «В глазе брата своего примечаешь соринку, а в своем глазу не замечаешь и бревна». – Видя, что Мурда не вполне понимает его, Гера пояснил: – Дело в том, что господин Спинелли имеет собственный винодельческий бизнес в одном из наших южных городов. И деньги для этого он «одолжил» именно в «Рикарди», – при слове «одолжил» Гера сделал жест «кавычки» средними и указательными пальцами, несколько раз быстро согнув и разогнув их. – Я намеренно выделяю слово «одолжил», так как это значение оно имеет только для него. На самом деле он их ловко украл, и об этом прекрасно знают несколько российских топ-менеджеров «Рикарди», но так как господин Тьерри является непосредственным куратором бизнеса «Рикарди» в России и, очевидно, взял их в долю, то они предпочитают не распространяться на эту тему. Я же по навету этого Спинелли, который таким образом списал на меня те деньги, которые украл сам, был даже вызван в прокуратуру, но через пять минут после того, как никто не смог предоставить мне ни одного документа из числа тех, что изобличали бы меня как вора, меня с извинениями отпустили из этого учреждения, и я полагаю, что навсегда.
Все это Герман проговорил с искренним, глубоким чувством собственной правоты. Даже глаза не выдали его. Ведь он верил в то, что говорил!
Мурда, казалось, был удовлетворен ответами Германа. На его столе стоял красивый стаканчик, сделанный из оникса, и Мурда, машинально вытащив оттуда карандаш, принялся ловко крутить его между пальцев правой руки, что-то обдумывая. Герману уже показалось, что напряжение начало спадать, как вдруг Мурда, что называется, «влепил» ему прямо в лоб:
– Предлагаю совместное участие в этих непростых, но столь прибыльных отношениях с поставщиками. Я ваш босс и могу несоизмеримо больше, чем вы. Это принесет нам обоим немалую прибыль.
Герман сыграл так, что сам Станиславский бы вскочил из своего кресла и аплодируя закричал «Верю!». Молниеносно встав со своего стула, он, поискав секунду глазами и увидев то, что ему было нужно, взял с низкого шкафчика, стоящего в кабинете, чистый лист бумаги, сел обратно, придвинул к себе журнальный столик и быстро написал заявление об увольнении по собственному желанию. Протянул его Мурде со словами:
– Сэр, я как человек чести не могу более оставаться сотрудником «Ромашки» и вашим подчиненным. Все это время, что я работаю под вашим началом, я искренне уважал вас как справедливого руководителя и порядочного человека. Сейчас мир моих иллюзий пал. Я не играю в эти грязные игры и не вижу для себя никакого другого выхода из сложившейся ситуации, кроме как уйти с работы, уволиться. Обещаю вам, что я не намерен поднимать скандал и обсуждать с кем-либо то предложение, которое вы сделали мне. Прошу вас немедленно освободить меня от занимаемой должности и подписать мое заявление об уходе!
…Лицо Германа в этот момент было одухотворенным и честным, как лицо Байрона, на которого снизошло вдохновение. Его английский был безупречен, его произношение умопомрачительно, четкость и ясность слов очаровывали. Ни одно из слов не было лишним, каждое словно представляло собой собственный императив: одно выражало смысл всей тирады. Он понимал, что играл ва-банк, но был уверен в том, что поступает абсолютно правильно. В крайнем случае, если бы Мурда и впрямь захотел получить документальное доказательство этого блестящего вранья, Гера знал, как выкрутиться. Изготовлением различного рода фальшивок, от поддельных печатей до паспортов, занимался один его знакомый, бывший фальшивомонетчик, отсидевший в тюрьме еще во времена СССР, а ныне переквалифицировавшийся в специалиста более «широкого профиля»…
Он не ошибся. Мурда неторопливо подвинул его заявление к себе поближе, разорвал его на поперечные полосы, затем сложил их стопкой и изорвал на мелкие квадратики. Поглядел под стол в поисках урны и швырнул в нее бумажное крошево. Жестом попросил Германа сесть. Занял прежнюю позу офисного сфинкса – вытянутые руки лежат на столешнице ладонями вниз. Весело поглядел на Германа:
– Вот теперь, после того, как вы, Кленовский, прошли мою личную проверку, я уверен в том, что мы с вами сможем работать еще очень долгое время и принесем нашей компании много пользы.
Герман мысленно поздравил себя с победой и мысленно послал ликующему дьяволенку букетик сухих черных роз. Роль было необходимо доиграть до конца, и он вновь вышел на сцену в образе романтичного и чуть наивного Байрона:
– Как, сэр, так, значит, это был всего лишь розыгрыш?!! – Гера блестяще выполнил положенный по сценарию «глубокий выдох облегчения». – Слава богу!!! Ведь я, признаться, по простоте своей души абсолютно поверил во все, что вы мне говорили… Но зачем, зачем вам надо было так со мной поступать?! Ведь это жестоко! Разве вы не находите, что это очень, очень жестоко?!
Мурда, очевидно, был доволен реакцией Германа. Он взял свой прежний снисходительный тон и, назидательно покачивая указательным пальцем, произнес:
– Когда я, ваш начальник, езжу на скромной служебной «Mitsubishi Carisma», а генеральный директор, да продлит Аллах его дни, ездит на «Toyota Camry», то вам, пусть и унаследовавшему этот автомобиль от трагически скончавшегося родственника, не годится приезжать в нем на работу. Это создает неправильное представление о вас, бросает тень на вашу репутацию, на репутацию компании. Мы всеми силами стараемся не раздражать поставщиков, создав в офисе самый скромный интерьер, не закупая для сотрудников дорогих LCD-мониторов, и все для того, чтобы поставщики не видели, на что именно идут их деньги. Те самые, на которые мы строим наши новые магазины. Те, которые мы возвращаем им так медленно и так неохотно, ха-ха-ха.
Герман поддержал его смех. Заверил Мурду, что понял всю недальновидность своего сегодняшнего поступка и больше «такого не повторится». Мурда посоветовал ему ставить «AUDI» где-нибудь подальше, чтобы никого ежедневно не раздражать. Герман послушно кивнул. Затем он с жаром потряс протянутую руку Мурды и вышел из кабинета, совершенно довольный собой. После того, как дверь за ним закрылась, он подумал вдруг, что смог бы, наверное, даже поцеловать эту руку или облизать ее языком, как облизывает голодная собака руку всякого, кто кинет ей кость. Гера не видел в этом ничего зазорного, ведь это была рука, «качающая колыбель», рука, которая держала Германа «в теме», сама о том не ведая!
