Татьяна Веденская - Апрельский кот
– Когда ты так говоришь, это кажется неоспоримым, – смутилась я. – Но когда была возможность выбора, каждый раз моя сестра проходит мимо ярмарки меда, крича, что ее миссия – это быть пчелой.
– Кажется, мы с тобой зашли слишком далеко в этих аналогиях, – рассмеялся Игорь. – Я совершенно не понял, что ты имеешь в виду. Но, видишь ли, что бы там ни было, и прости, если я прозвучу банально или повторю кого-то, это жизнь не твоя, а ее. И она проживает ее как может. А ты – тут, в моем доме. То есть не в доме, конечно, а только во временном пристанище. Что лишний раз доказывает всю тщетность бытия и всей нашей суеты. Дом – это то место, где я могу сделать яичницу с беконом для девушки, которая мне нравится. И я не хочу уходить куда-то далеко, дальше этих простых понятий. Девушка, яичница, мотивационный тренинг. Мне неинтересно, что научные основы моего тренинга не вполне научны, согласно классической методологии. Мне важно, что вчера на тренинге было восемь человек, а сегодня – двадцать три. А завтра, может, наука выяснит, что именно так помогает людям и почему для них важно прийти на мой тренинг, а не просто сесть и почитать книжку. Или просто – выпить чаю, встать и сказать: все, отныне я стану успешным.
– То есть ты разделяешь теорию, что человек может меняться? – нахмурилась я. – Что Сережа может вдруг измениться настолько, что перестанет тяготиться узами, которыми он бездумно и хаотично оплетает себя? Что не уйдет, останется даже тогда, когда будет нужен больше всего? Я помню, как он уехал в его «командировку» за три месяца до рождения Вовки. Когда Лиза болела, между прочим. Теперь, значит, я должна верить в лучшее? Извини, у меня нет такой возможности.
– Верить в лучшее – для тебя это вроде дурной приметы, да? – грустно улыбнулся Игорь.
Он встал, подхватил со стола грязные тарелки, смахнул со стола крошки. Взрослый мужчина, привыкший во всем обходиться своими силами. Умеет готовить, имеет четкую, устоявшуюся позицию в широком круге вопросов. Что мы делаем вместе? Как мы вообще сюда попали? Закружили эмоции, одурманили. Глупая я, глупая.
– Мне просто не хочется питать себя пустыми надеждами. Возможно, ты прав, и иногда просто прийти в зал и сказать вслух о том, что у тебя есть проблема, может помочь ее решить. Возможно, что есть что-то важное в том, чтобы принять жизнь такой, какая она есть. Найти что-то хорошее в том, что, по большому счету, требует уничтожения.
– Ты видела старые дома в центре? – спросил Игорь, стоя ко мне спиной. Он мыл посуду, а я сидела, подтянув колени к груди, и смотрела на поставленную на беззвучный режим телекартинку. – Видела, какие там трещины есть, какой изъеденный временем кирпич? В домах часто нет нормальных коммуникаций, неудобные лестницы, нет лифтов. Дома низенькие, неудобные, устаревшие – с какой точки зрения ни посмотри. Что самое логичное? Снести их и построить на их месте стоэтажные колонны. И все же – люди чинят их, переделывают внутренности, сохраняя все, что только можно сохранить. Все сходятся во мнении, что нужно попытаться уберечь старые дома от разрушения. На многих из них вешают табличку «Охраняется государством».
– То есть ты сейчас Сережу нашего сравнил с отреставрированным дворцом графа Шереметева. Чудесно! Ты прав, и в метафорах мы зашли слишком далеко, – расхохоталась я. – Ладно, я могу признать одно – Лизина и моя жизнь не тождественны. Иначе бы я была вынуждена признать, что люблю Сережу. А это не так.
– Нет? А кого же ты любишь? – хитро прищурился Игорь, повернувшись ко мне. Я запнулась, пойманная в ловушку.
– Маму. Я люблю маму.
– Ага. Это уже что-то, – кивнул он. – Хотя ожидал… надеялся на другой ответ. Жаль, конечно, но мне и правда пора бежать. Двадцать три человека, оставшиеся без мотивации, могут не оценить высоты полета наших изысканий. Решат, что мы просто занимались любовью и прогуливали работу. Что отчасти правда – и это радует.
– Ответь только, может все-таки человек меняться или нет? – спросила я, с грустью наблюдая за тем, как Игорь поспешно надевает новую рубашку. Высокий, стройные длинные ноги, такой смешной – он стоял в носках, в рубашке, но пока еще без брюк и завязывал галстук. Такой… настоящий. Я вдруг зажмурилась, пытаясь запомнить его таким и этот миг. Кто знает, что будет завтра? Отчего-то я не могла поверить, что эта ночь может повториться.
– Меняться? Конечно, – тут же ответил он. – Больше того, он неминуемо меняется, независимо от того, хочется ему этого или нет. Ты можешь легко убедиться в этом, если достанешь альбомы с фотографиями из маминого шкафа. Они там наверняка есть. Положи в ряд все свои фотографии…
– Ты говоришь об изменениях внешних, – замахала руками я.
– Подожди-ка, Фаина! Неужели ты, человек последовательный, строгих материалистических правил, скажешь мне сейчас, что кто-то, изменившийся так драматически внешне, остался совершенно нетронутым изнутри? Не говори мне, что ты так и думаешь. Разве может быть что-то более нелогичное?
– Я этого и не говорю, – покачала головой я.
– Ты хочешь знать, может ли ваш Сережа стать вдруг другим человеком. Это тебя интересует на самом деле. Может ли он перестать быть Сережей и стать вдруг Дональдом Трампом. Если не внешне, то, по сути своей, возможно ли такое изменение? Пожалуй, нет. Хотя бывали случаи разные. Жизнь порой преподносит нам сюрпризы. Некоторые события могут проедать человека, как ржавчина, некоторые – превращать их во что-то иное. Как свинец в золото.
– Разве это не байки алхимиков? – хмыкнула я.
– Нет, Фаина, не байки, и ты знаешь это не хуже меня. Просто цена этого превращения высока. Выше, чем оно того стоит. Но ведь иногда же бывает. Ладно, милая моя умница, лучше скажи, ты всерьез решила прогулять работу?
– Да, пожалуй, – кивнула я, чувствуя отчего-то положительную невозможность вернуться в мир. – Скажусь больной. Кхе-кхе.
– Очень достоверно. Врушка. – И я могла бы поклясться, что он посмотрел на меня с нежностью. Как странно. – Ладно, тогда, если хочешь – оставайся здесь.
– Здесь – где? Прямо здесь? – огляделась я. – На коврике?
– Забавно. На коврике. Почему именно на коврике? Лежи в моей постели, голая, и пей вино. Я вернусь, а ты уже тут.
– Голая и с бокалом вина в руке, – расхохоталась я. – Такие, значит, у тебя мечты.
– Перестань, а то я сломаюсь. И будут мои двадцать три человека мотивировать себя сами. И пусть я потом останусь без работы.
– Работа не волк, – кивнула я.
– Почему мне кажется, что ты ускользаешь у меня из рук, даже когда я держу тебя в них очень крепко? – спросил Игорь, останавливаясь в дверях. – Кстати, я не шучу. Ты можешь, если хочешь, оставаться тут у меня хоть весь день. Ну а если будешь уходить, просто захлопни дверь.
