Татьяна Веденская - Апрельский кот
– Фая, ты чего творишь с моим супом? – возмутилась мама, когда я вдруг начала крошить в него хлеб – черт его знает, зачем и почему. Мне вдруг показалось, что так может быть вкуснее.
– Мам, прости, я не голодна, – пробормотала я, слила суп в раковину, получив еще один жесткий выговор. Я вымыла посуду – все под тяжелым, полным неодобрения взглядом мамы, но даже это сейчас было ерундой по сравнению с молчащим телефоном. Я косилась на него, ядовитый кусок интеллектуальной собственности. Уже час дня. Половина второго. Время обеда. Два часа. Я читаю книжку, но не замечаю ни единой буквы. Мои мозги отказываются мне служить. Два часа двадцать минут. Я больше не могу, мне хочется закричать и швырнуть мамину вазу с мертвыми, искусственными цветами в стену, потому что она напоминает мне о сухих ветках сувенирного дерева в квартире Игоря Вячеславовича Апреля. Он не позвонил, и тогда я решила набрать номер Лизаветы. Она сразу поняла, что со мной что-то не так. Она знает меня гораздо лучше мамы, а я знаю ее.
– Приходи, у меня «дырка» в расписании, – сказала она, и я еле сдержалась, чтобы сказать что-то ехидное про расписание. Возможно, Игорь прав и мое отношение к работе сестры необоснованно и некорректно. Плевать. Она была нужна мне не как психолог – хватит с меня их. Она нужна была мне как сестра.
Ее психологический центр занимал небольшое помещение на первом этаже одной из миллиона новостроек в районе Бутово, где она работала. Я была тут только один раз, поэтому и проплутала по району, пока нашла нужное здание, хоть оно и располагалось совсем недалеко от метро. Плутать, когда светит солнце, мне даже понравилось, и когда вывеска центра «Надежда» возникла на моем горизонте, я немного расстроилась. Я всегда была больше человеком «все в себе», чем кем-то, кто готов вываливать существующие проблемы и выдуманные на ни в чем не повинную голову психолога. Определенно, по непонятным для меня причинам, сестра предпочитает второй тип.
– Ты переспала с ним? – спросила она, глядя на то, как сосредоточенно я макаю пакетик с чаем в кипяток. Я была – как ослик Иа, играющийся своим лопнувшим шариком. «Входит и выходит, замечательно выходит».
– Да, – только и буркнула я в ответ.
– И под словом «он» ты, конечно же, не подразумеваешь своего бадминтониста? – уточнила она на всякий случай. Я оглянулась – тесная комната была обставлена довольно скудно, самый типичный признак чего-то, существующего за счет бюджета. Темно-серый, видавший лучшие годы ковролин на жесткой резиновой подложке, ободранные стулья, простые рыжие столы-парты, которые, наверное, закупали вместе с имуществом школы, стоящей во дворе дома. Не важно, все это никому не мешало. Люди хотели быть услышанными, и тут их ждали те, кто сделал внимательность и отзывчивость профессией.
– Нет, не его, – кивнула я, продолжая медитацию над чайным пакетиком.
– И что? Может быть, дашь чуть больше деталей, чем простые междометия? – усмехнулась Лизавета. В простой темно-сливовой водолазке и прямых брючках, с аккуратно уложенными светлыми волосами, она выглядела очень сообразно этому месту. Наверное, люди чувствуют себя спокойнее и увереннее, стоит Лизе только зайти в комнату. Я, во всяком случае, почувствовала себя именно так.
– Зачем тебе детали, разве тебе недостаточно того, что я тут, у тебя?
– Действительно, – кивнула она. – Он сразу показался мне каким-то… чересчур, знаешь ли?
– Мне тоже, – вздохнула я. – Поверь, я до самого последнего момента не могла поверить в то, что происходило. Да что там, даже немного после – я все равно искала подвох.
– А он был? Подвох? Понимаешь, я спрашиваю тебя оттого, Фая, что ты ведь всегда и везде ищешь подвох. Не исключено, что его не было.
– Он был, – настаивала я.
– Уверена?
– Знаешь, он накормил меня завтраком.
– О, это просто возмутительно! Негодяй! – расхохоталась Лизавета. – Значит, именно это оказалось той последней каплей? И что? Ты сбежала?
– Ты видела его? Разве от таких сбегают?
– Мы обе знаем, что ты можешь сбежать от любых, разве нет? – спросила Лиза, склонив голову к плечу и глядя на меня тем всевидящим, как будто рентгеновским взглядом, который я так терпеть не могу. И которым порой смотрел на меня Малдер.
– Не нужно вот только доставать скелеты из моих шкафов. Им там тихо, мирно и спокойно.
– Ага, и уютно, и кофе подают в постель.
– Дело не в том, что я в очередной раз саботирую хорошего мужика, Лиза, хотя, видишь, я и это запомнила. Ты ведь так считаешь? Я помню, ты именно так говорила.
– Да, так, – кивнула она с вызовом. – Я ведь говорила тебе, что Юра…
– Не надо, – взмолилась я.
– Ты должна была его послушать, – покачала головой Лиза. – Не должна была бросать его, я просила тебя, разве нет?
– Но ведь он не пытался меня удержать, – сказала я, и память любезно раскрыла передо мной свои объятия. Юра, нервные, резкие движения руками, заразительный смех. Мы лежим на диком пляже недалеко от Сочи, смотрим в темное, полное звезд небо. Самая романтическая из всех сцен, что можно придумать для влюбленной пары. Мы соревнуемся, называя созвездия и заваливая друг друга фактами о небесных телах. Каждая клетка моего тела кричит, что он – именно тот самый. – У нас все равно бы ничего не получилось.
– Ты не можешь этого знать, – нахмурилась Лиза. – Если бы ты осталась с Юрой…
– Все было бы просто в десять раз сложнее, – пробормотала я, уже жалея, что приехала сюда, к Лизе. Должна была догадаться, что та не постесняется, провернет еще раз нож в моей груди. И не забудет напомнить, что я сама его туда воткнула. И я вспомнила события того года. У Лизы был тяжелый токсикоз, Сережа в очередной раз уехал в эту свою так называемую «командировку», а я металась между загородным домом Юры неподалеку от Одинцова и Лизиной квартирой. Юра хотел мирно посидеть после работы дома. А я – чтобы Лизавету перестало тошнить. Юра хотел уехать в Таиланд на две недели. И я предложила ему сделать перерыв в отношениях. Перерыв никогда не закончился.
– Может быть. А может, ты была бы счастливой.
– Нет. Не была бы, – покачала головой я. – А знаешь, Юра ведь потом звонил мне.
– Серьезно? – изумленно посмотрела на меня Лиза. – Как, когда? Ты никогда не говорила мне об этом!
– Я забыла. Честно. Это случилось всего один раз, и он был в стельку пьяный – какая проза жизни, – но я была рада. Понимаешь, это дурацкое человеческое свойство – надеяться на чудо. Оно держит тебя рядом с Сережей, оно же заставило меня вспыхнуть от волны счастья, как только я услышала в телефонной трубке этот его низкий, вечно спешащий, комкающий слова голос. Знаешь, которые почти и не разобрать.
