Евгений Шкловский - Точка Омега
Наверно, сыграл свою роль и развод: оставшись наедине со своими духовными воспарениями, она и вовсе утратила почву под ногами. Избавление от такого балласта, как Вадим с его приземленностью, облегчения ей не принесло. Снотворные и в итоге клиника – еще один, может, самый тяжкий приварок к его безвинной (а докажи-ка!) вине.
8Сколько раз, посещая клуб, Вадим испытывал нечто похожее на эйфорию, особенно в дневные часы, если удавалось выбраться. Днем в клубе всегда немного народу, а порой и вовсе никого. Плавать одному в бассейне – это ли не кайф?
Может, все дело и впрямь в эндорфине, веществе, вырабатываемом гипофизом во время физических упражнений. Если учесть, что представление Вадима об этой загадочной субстанции (как и о многом другом) было почерпнуто из всяких популярных статеек, которые кроят лихие писаки вроде него самого, то в истинности этого объяснения уверенности отнюдь не было. Разумеется, связь эмоций с биохимическими процессами в организме существует, кто бы сомневался? Еще Павлов, помнится, говорил о «мышечной радости». Да и какое, в конце концов, это имело значение? Вадиму бывало так хорошо, что хотелось по-поросячьи взвизгнуть или отбить чечёточку.
Ах, чечёточка, стук-перестук каблучков по паркету, искусство ритмичного взбивания пыли… По-иностранному «степ». Не исключено, что отчасти именно с ее помощью Вадиму удалось покорить сердце Оксаны.
Нет, пожалуй, другого вида танца, способного лучше передать страсть, даже лезгинка с ее азартным «опа-опа» и почти балетным хождением на пуантах с ней не сравнится. В чечётке есть благородная сдержанность, есть наивность и прямота высокого искусства и вместе с тем ирония. Этим умением Вадим обязан отцу, который отбивал ее не хуже любого профессионала, хотя и был обыкновенным инженером. Впрочем, нет, именно необыкновенным, раз умел выкаблучивать такое. Мысок-пяточка-мысок-мысок-пяточка, правая нога обходит левую, легко обходит, пружинкой отскакивает от нее, туки-туки-туки-тук, теперь правая, они, как два молоденьких задорных петушка, форсят друг перед дружкой, играют, кокетничают, состязаются в ловкости и изяществе движений.
«Работай, работай, не останавливайся!» – подбадривал отец.
«Не останавливайся!» – звучало в сознании Вадима как рефрен, даже когда он занимался совсем другими делами.
Он восхищался отцом или хотел им восхищаться, а может, это пришло к нему, когда того не стало. Отец и себе говорил то же самое, когда после инсульта все еще надеялся настолько восстановиться, чтобы отбить любимую чечётку. Каждый день он мучил свои полупарализованные левую руку и ногу, нагружал их, сгибал, массировал, короче, не давал себе послабления. И частично добился-таки своего —и ходил довольно уверенно, без трости, и кое-что мог делать даже левой рукой, хотя, конечно, не так, как прежде. Но чечётку отбить ему, увы, так и не удалось. На лице отца, когда он делал лечебную гимнастику, появлялось выражение почти детского упрямства: мы еще повоюем!
Удивляло это поколение, прошедшее через огонь и воду, – такое жизнелюбие! Такая жизнестойкость! И это несмотря на годы репрессий и страха, несмотря на потери, невзгоды, болячки, которые буквально преследовали их по пятам. Тем не менее умудрялись жить так полно, как мало кто: театры, музеи, выставки, концерты, путешествия по городам и весям… А еще и дачный участок, который вместе с матерью сами превратили из дикого куска леса в цветущий сад-огород с яблонями, сливами, кустами малины, крыжовника, смородины, не говоря уже про цветы… А гости, много гостей… А обильные, пусть и не блещущие яствами застолья, заканчивавшиеся задушевным дружным пением и изредка даже танцами. «Мне слышны в саду даже шорохи…»
Нет, за ними было не угнаться.
Как же отец отбивал чечётку – песня! Заветной мечтой Вадима было если не перещеголять его, то хотя бы откаблучить с ним что-нибудь эдакое в паре, сымпровизировать вдруг, ни с того ни с сего, наудачу.
Не случилось.
Зато однажды в парке Сокольники… Стоял довольно прохладный ветреный майский день, они с Оксаной прогуливались по парку и внезапно заметили, как на сбитой из грубых досок, окрашенной в охру сцене двое юнцов скинули куртки, переобулись в вытащенные из рюкзачков специальные туфли с металлическими набойками (как там они у них называются?) и, оставшись в светлых легких рубашонках, начали репетировать.
Запела-заиграла под дробными фиоритурами их каблучков сцена. Мысок-пяточка-мысок-мысок-пяточка – не уследить… Э-эх! Они то сходились плечами, то расходились, то один вступал, то другой, еще, еще… Задорные улыбочки на раскрасневшихся лицах. Переглянулись, щелкнули каблучками по полу, пошли – рядышком, плечом к плечу, в унисон, трам-там-там-там-таррарам, рассыпчато, звонко, залихватски. И так зажигательно, так зазывно, что Вадим, завороженно следивший за ними и ощущавший легкое покалывание в ступнях, не выдержал. Оставив ничего не подозревавшую Оксану, он стал пробираться сквозь уже собравшуюся на бесплатное шоу толпу.
Что на него тогда нашло? И обувь не слишком подходящая, на мягкой резиновой подошве, и сердце замирало от страха опростоволоситься, однако нет, не мог остановиться – такая самозабвенная радость, такой еле сдерживаемый азарт бурлили в этих юных танцорах… Наверно, в тот момент он был похож на футболиста, вышедшего к кромке поля для замены и переминающегося от нетерпения в ожидании разрешающего свистка судьи.
Первоначальное удивление в глазах парней быстро сменилось веселым огоньком. Вадима они приняли почти сразу, после первой же его подтанцовки, однако не все было так уж просто. Они импровизировали, перекликаясь каблучками и движениями тела, приветливо, почти ласково поглядывали друг на друга, но темп наращивали с каждой минутой, только успевай. Ну-ну, поглядим, на что ты способен, давай, еще, ага, а вот так? Ничего, молодцом! А теперь вот так…
Это был настоящий поединок, может, не совсем корректный, поскольку парнишек все-таки двое и они уже давно станцевались, так что могли поддержать друг друга, слукавить, перепасоваться, перевести дух. А Вадима, забывшего про свою нелюбовь к состязаниям, несло. Не мог он уступить им, не должен был!
Эх, видел бы его отец! Ведь в какое-то мгновение, выцокивая очередную партию, Вадим вдруг понял, для кого старается. Впрочем, не совсем так. Старался он и для Оксаны, наслаждаясь ее удивлением. Она протиснулась поближе к помосту, и он видел ее немного озадаченное, улыбающееся лицо. Он был голубком, кружащим вокруг голубицы, павлином, распустившим веером пышный разноцветный хвост.
Наверно, зрелище было хоть куда, народ расчухал ситуацию и теперь, казалось, болел за Вадима. Во всяком случае, ему так хотелось думать: ведь он был одним из них, из толпы, отважившимся вступить на чужую территорию, бросить вызов почти профессионалам, даже если они и не были еще таковыми в полном смысле.
И все-таки в первую очередь он отбивал чечёточку для отца. Можно сказать, сдавал экзамен, который до сих пор не был выдержан – потому ли, что не представилась возможность, потому ли, что сам еще не был готов. А теперь все сошлось. И он отчетливо слышал отцовский голос: «Не останавливайся!»
Отец благословлял его.
В итоге довольны остались все: и парни, и сам Вадим. Взмыленные танцоры с чувством обменялись крепкими рукопожатиями. Что ж, он выдержал испытание, сдал экзамен. Под аплодисменты зрителей, с все еще бешено колотящимся сердцем, запыхавшийся Вадим спустился со сцены к Оксане.
– Ну ты даешь! – Она покачала головой. – Вот уж не ожидала. Откуда это у тебя?
– Потом расскажу. – Вадим взял ее за руку, и они пошли дальше в парк, провожаемые одобрительными взглядами собравшихся.
– Ты мог бы быть артистом, – сказала Оксана.
– Ну-ну… – с сомнением покачал головой Вадим. – А вот отец хотел стать артистом, даже играл в юности в студенческом театре. – И он рассказал ей, кому обязан.
Кстати, потом чечётка не раз выручала в семейной жизни. Если вдруг что-то не ладилось и явно клонилось к ссоре, Вадим медленно, будто случайно, словно застоявшийся конек, начинал перебирать ногами, ритмично постукивал по паркету, постепенно убыстряя и убыстряя темп. В домашних шлепанцах, конечно, пародия, а все равно помогало. Да и сладко напоминало о том соловьином майском дне в Сокольниках.
Оксана поворачивалась и уходила, стараясь скрыть досаду, или, чтобы не расплескать требующую выхода ярость, кричала: «Прекрати сейчас же! Перестань валять дурака!»
Но если Вадим переставал, ссоры точно было не избежать, все развивалось по наихудшему сценарию, тоже, впрочем, давно отработанному.
9Когда он парковался, задний бампер стоявшей рядом черной «ауди» вдруг выдвинулся, как выдвигаются ящики письменного стола, и хищно скребанул бок его старенького «опеля». Сюрприз! Выдвинулся и тут же скоромно втянулся обратно. Это смахивало на диверсию, кем-то, похоже, специально подстроенную.
