Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас

Как никогда Алиса заскучала по Тому. Она нашла его телефон, набрала номер, но испугалась, что он сердит на нее за все эти месяцы молчания. Не чувствуя себя в силах противостоять его обиде, она так и не позвонила.

Она вернулась домой, где ее ждали дети.

После болезни Агаты из больницы ей уже прислали несколько писем, в которых требовали представить «в кратчайшие сроки» удостоверение личности родителя «для заполнения карты». Алиса не отвечала, не зная, что ответить, ломала голову и надеялась, что администрация в конце концов спишет карту в архив. Она тревожилась недолго и попросту выбрасывала письмо.

Лето было знойным. Апокалиптические грозы как будто хотели утопить страну в гектолитрах мутной воды. Были жертвы: в Фо-ла- Монтань «Рено Твинго» с семьей из пяти человек унес грязевой поток, в Монтиньяке-ле-Кок чета пенсионеров оказалась в безвыходном положении из-за внезапного паводка, затопившего первый этаж их домика. В большинстве департаментов работал план организации помощи при чрезвычайных обстоятельствах. В Стокгольме молодой сириец угнал школьный автобус и врезался в пеструю толпу на Стокгольмском Прайде, было кровопролитие.

По данным первых отчетов представителей и заказов книготорговцев, Камилла Боннен де Ла Бонниньер де Бомон определила первый тираж в шесть тысяч экземпляров. Потом, когда пришла новость о приглашении Алисы на «Большой книжный», она сочла, что может без риска напечатать двадцать тысяч. Наконец, перед самым сентябрем, когда стали выходить первые статьи, посвященные началу литературного года, и «Feel Good» систематически упоминался как «открытие», первый тираж вырос до двадцати пяти тысяч.

Накануне передачи Анн-Паскаль Бертело спросила Алису, что она наденет. Алиса как-то не подумала об этом.

— Ох, я не знаю, что-нибудь попроще, — сказала она.

Бертело предложила ей вместе пройтись по бутикам и выбрать что-нибудь, что будет хорошо смотреться на экране. Вдвоем они отправились на шикарные улочки, туда, где всего несколько месяцев назад Алиса встретилась с Севериной за экзотическим чаем. Она помнила витрины, в которых красовалась одежда по бешеным ценам, но теперь, благодаря чуду полученного аванса, могла все это себе позволить. В первом бутике она выбрала черные брюки с высокой талией, зрительно удлинявшие ноги (280 евро), во втором не устояла перед кожаными ботильонами на каблуках (550 евро), а в третьем купила к брюкам шелковую блузку бирюзового цвета с принтом «ветви орхидей» (345 евро). Потом Анн-Паскаль Бертело повела ее к парикмахеру, чей салон, отделанный под маленький японский храм, располагался в особняке XVII века. Алиса вспомнила парикмахерскую «Планета причесок», над которой, на улице Бойцов, она провела свое детство. Впервые за долгие годы она поняла, как ей не хватает отца. Ей подумалось, что, может быть, он молча смотрит на нее с того света и гордится дочерью, которая все-таки выбралась из нужды. Но дальше думать об отце времени не было, потому что маленький человечек с немецким акцентом, кажется, вознамерился сотворить из ее волос произведение искусства. Он трудился над ней три часа, в результате волосы Алисы приобрели цвет, который парикмахер называл «пляжный блонд» («как будто вы вернулись с каникул на солнышке!»). За мытье, стрижку, укладку, окрашивание, вдохновение художника и чашку кофе «Абсолют Ориджин Гондурас Био» предъявили счет на общую сумму 460 евро. Алиса посмотрелась в зеркало и была ошеломлена и заворожена одновременно, не узнав себя. Ее как будто поместили в чье-то чужое тело.

Наконец настал день передачи. Камилла Боннен де Ла Бонниньер дала ей столько советов, что она чувствовала себя как после семинара по маркетинговому менеджменту («целевая аудитория, позиционирование, продукт»). Алиса поняла, что эта женщина ее в высшей степени раздражает. За час до начала передачи, когда темноволосая девушка наносила ей макияж, ей вдруг безумно захотелось побыть одной и в тишине, чтобы не было больше ни разговоров, ни советов, чтобы все оставили ее в покое. Но она ничего не сказала, и Камилла Боннен де Ла Бонниньер с приклеенной улыбкой и мертвыми глазами продолжала говорить без умолку, пока Алису не позвали в студию.

Там уже были журналист (он пожал ей руку и сказал успокаивающе, что все будет хорошо), автор комиксов с грязью под ногтями и еще один автор, Жоэль Вассёр, который, казалось, чувствовал себя как в собственной ванной.

Прозвучал сигнал, и начался прямой эфир.

Журналист взял интервью у Жоэля Вассёра, потом у автора комиксов, Алиса терпеливо слушала и восхищалась этими людьми, так непринужденно выступавшими на публике. Иногда она замечала, что камера берет ее в кадр, видела свое изображение на маленьком экране под потолком студии, по-прежнему не узнавала себя, но старательно улыбалась. Время шло, и она все меньше представляла себе, что будет отвечать на вопросы, которые ей зададут.

Ее очередь настала неожиданно.

Журналист повернулся к ней, все такой же улыбчивый, все такой же симпатичный, и, после кратких представлений, начал:

— Ваш роман выходит через несколько дней, и о нем уже много говорят. Те, кому посчастливилось его прочесть, называют его главной книгой начала литературного года. Скажите, вы написали эту прекрасную и светлую историю как ответ на драмы, наложившие отпечаток на вашу жизнь?

Алиса сначала не поняла, что он имеет в виду под «драмами, наложившими отпечаток на ее жизнь», и запаниковала, когда до нее дошло, что он намекает на выдумку Тома. Много месяцев никто не заговаривал с ней об этой истории, ни Анн-Паскаль Бертело, ни Камилла Боннен де Ла Бонниньер, ни худенькие девушки с прямыми челками. В конце концов она решила, что все об этом забыли.

Но, оказывается, не забыли!

Она попыталась дать нейтральный ответ:

— Нет… Не думаю… Я начала эту книгу, сама толком не зная зачем, а потом… Потом мне стало казаться, что она овладевает мной.

Журналист покивал.

— Да, это большая удача… Столько радости и нежности при вашей непростой судьбе. Вы воевали на стороне езидских женщин. Вас называли Белой Вдовой.

Алиса отчетливо ощутила, что падает, кровь, циркулировавшая в ладонях и ступнях, в локтях и коленях, отхлынула и свернулась в дальнем уголке ее организма. Стиснув зубы, она пробормотала:

— Знаете, все это… Это теперь позади… Далеко… Как будто этого никогда не было.

Тут снова заговорил Жоэль Вассёр:

— Извините меня, но в вашей истории что-то не сходится. Мне ее рассказали… Пресс-атташе вашего издателя рассказывает ее всем, разумеется, эта история привлекает внимание… Вот только я немного знаю те места, я несколько раз бывал там, когда работал над романом «Глаза без слез», и могу поручиться, что ополчения езидских женщин никогда не было. Женское ополчение было, да, но это были курдские женщины.

Теперь все смотрели на нее: Жоэль Вассёр, журналист, автор комиксов с грязью под ногтями, Анн-Паскаль Бертело и Камилла Боннен де Ла Бонниньер тоже смотрели на нее из-за кулис, камера смотрела своим единственным глазом, темным, круглым и холодным, а за камерой на нее таращились полмиллиона зрителей передачи, среди которых были журналисты, книготорговцы, няня Ахилла и Агаты с Ахиллом и Агатой, и, может быть, Северина, и, может быть, отец Ахилла. А те, кто пропустил прямой эфир, смогут посмотреть запись завтра, послезавтра, когда угодно, смотри хоть целую вечность, коль скоро она поселится на проклятых просторах Интернета.

Повисшая в студии тишина показалась ей до жути долгой, и так же тяжело, точно вековой ледник, эта тишина заполонила ее «я».

Не было мыслей. Не было идей. Как будто бесплодная ночь заменила мозг в ее черепной коробке. Все время, что длилось это молчание, Алиса была убеждена, что никогда больше не сможет произнести ни единого внятного слова.

А потом что-то произошло.

Она не знала, сколько прошло времени, но вдруг в ней зазвучал голос. Добрый, живительный голос произнес несколько слов, проливших ей на сердце бальзам бесконечной любви: