Черешни растут только парами - Виткевич Магдалена

Шимон сел рядом, обнял меня, а я плакала, прижавшись к нему. У меня было ощущение, что я оплакиваю все трагедии и неудачи своей жизни. Я плакала от тоски по ребенку, которого потеряла, по Стефании, плакала оттого, что из-за собственной наивности доверилась Мареку. Слезы капали, когда я думала о Хенрике, который сгорел в этом доме, о беременной Анне, которая осталась совсем одна.

Шимон обнимал меня и качал, как маленького ребенка.

У меня было странное чувство, что этот плач помог мне очиститься от мрачных мыслей, воспоминаний. Засыпая в тот день, я чувствовала, что какой-то этап моей жизни определенно закончился. Я могла бы начать жить по-новому. Когда кто-то уходит из вашей жизни – а это обязательно происходит, – важно извлечь из этого ухода какой-то урок. Я извлекла.

Утром меня разбудило пение птиц. Я встала, зашла на кухню, прибралась, неудавшуюся почерневшую выпечку отправила в мусорное ведро. Принесла свой ноутбук на кухню и снова вывела на монитор рецепт пирога: «Мгновенный фруктовый пирог на постном масле».

Я еще раз прочла, что это самое простое блюдо в мире. Вздохнула и снова бросила все ингредиенты в миску. Через некоторое время пирог сидел в духовке. Я поставила будильник на телефоне и пошла в ванную.

Через час пирог уже стоял на моем столе, припорошенный сахарной пудрой. Весь дом пах ванилью. Я улыбнулась. Если уж я испекла такой пирог, то это верный знак того, что в жизни все возможно.

Из некролога в газете:

Руда Пабьяницкая, тридцатые годы

– Пожар у Двораков! – воскликнул он с порога, ведя за руку Анну.

– О, Матерь Божья! – Янина встала в дверях в одной ночной рубашке. – Как это произошло?

– Не знаю. – Куба не смотрел матери в глаза. – Огонь у них в камине горел. На это дело и нужен-то всего момент. Я как раз возвращался и заметил огонь. А потом Анну в окне. И вытащил ее оттуда.

– Сынок, у тебя рука обожжена. – Янина вздохнула и повернулась к Анне. – Садись сюда, деточка, я Якубу только руку перевяжу, а потом позабочусь о тебе. Очень больно, Кубусь?

– Мама, – вздохнул Куба, – это ничего по сравнению с тем, что там произошло. Пан Дворак мертв. Анна осталась совсем одна.

Янина замерла.

– Мы позаботимся о ней, – сказала она. – Она не может оставаться одна в такой момент.

Янина Ржепецкая гордилась сыном. Впервые в жизни она гордилась им. Она не ожидала, что когда-нибудь испытает это чувство. Она перевязала его обожженную руку. Настрадался бедный мальчик!

– Еще поболит немножко, – сказала она, поглаживая его по щеке. – Может, даже несколько дней.

Куба ничего не ответил. Его мать никогда раньше не была такой нежной к нему.

– Ты герой, сынок. – Она прижала его к себе. – Настоящий герой.

Куба тоже обнял мать. Краем глаза он видел только Анну и ее большие глаза, смотрящие в никуда.

Янине показалось, что Анна мертва. Нет, она, конечно, дышала, спала, иногда даже ела, но очень мало. И никакого контакта установить с ней не удавалось.

– Ешь, дорогая. Ты должна есть. Ради ребенка. – Янина сама совала ложку ей в рот. – Ему это очень нужно. Для него ты должна быть сильной.

Анна не хотела быть сильной. Анна хотела умереть, исчезнуть из этого мира, чтобы как можно скорее встретиться с Хенриком и, наконец, почувствовать себя снова в безопасности. Она жила в своем собственном мире, ничего не говорила, и создавалось впечатление, будто она не слышит обращенных к ней слов.

Ее под руки отвели на похороны. Но и там она не проронила ни слезинки.

– И это называется любовь, – фыркнула Мюллерова. – Даже не плачет по мужу, – и недоуменно пожала плечами.

– Видно, это была любовь к имуществу, – подтвердила ее дочь. Та самая, которой Анна совсем недавно сшила красивое свадебное платье с оборками.

Анна стояла рядом и ничего не отвечала. Когда гроб опустили в яму, она подошла к самому краю могилы. Она выглядела так, будто собиралась туда прыгнуть. Это успел заметить Куба. Он схватил ее, прежде чем ей удалось сделать шаг.

Он поднял с земли горсть песка и вложил в ее руку. Анна отрешенно, механически кинула землю в яму. Отвернулась от могилы и, не говоря ни слова, ушла.

– Даже молитвы над гробом не прочла, – сказал кто-то в толпе.

– Вечный покой дай ему, Господи… – затянул кто-то другой.

Склонив голову, Анна шла по дороге в сторону дома на Жеромского. Создавалось впечатление, что она отсутствовала в этом мире. Она потеряла всю упругость своих шагов. Распахнутое, уже не застегивающееся на ее большом животе пальто сползало с плеч. Она не обращала на это внимания. Шла медленно, не замечая осенние лужи.

Куба перекрестился, поклонился в сторону могилы и побежал за девушкой.

– Анна! – кричал он. – Анна!

Та не оборачивалась.

– Анна! – Он догнал ее, обнял. – Мы возвращаемся. Мы возвращаемся домой, – сказал он.

– Да, – улыбнулась она, – я возвращаюсь домой.

– Анна, там, куда ты идешь, больше нет твоего дома.

Она удивленно посмотрела на него. Ничего не ответила. Куба взял ее за руку и повел в другую сторону.

– Как она себя чувствует? – спросила Янина, вернувшись с похорон.

– Без изменений, – сказал Куба.

– Все винит себя в пожаре? – вздохнула Янина.

– Да, – подтвердил Куба.

– Напрасно, – покачала она головой.

– Напрасно, – повторил Куба.

Интуиция матери не подвела:

– Сынок, ты знаешь, кто это сделал?

Якуб молчал. Он так поник головой, что прижался щекой к подлокотнику кресла и спрятал глаза.

– Куба, это был несчастный случай? – еще раз спросила мать. Она мечтала, чтобы он подтвердил, что пожар у Двораков – несчастный случай, что он был там совершенно случайно, что героически спас Анну от смерти в огне.

Но ее сын продолжал молчать.

Янина схватила его за плечи и встряхнула:

– Говори. – Она строго посмотрела на него.

Куба почувствовал себя ребенком, пойманным с поличным и получившим взбучку.

– А что мне оставалось делать?

– Как это что тебе оставалось делать? – недоумевала Янина.

– Ну посуди сама: он, этот старый противный Дворак, получил все. Все было у его ног. А я – который в тыщу раз лучше – не имею ничего! Как это возможно вынести?! Никак! В тот вечер я пил с ребятами. Потом увидел, что у них такая тишина дома. Это должен был быть мой дом, это должна была быть моя женщина. Я, молодой, полный сил, деловой, не мог оставить все на самотек и поджег ту часть дома, где была спальня. Ты не представляешь, какое удовлетворение я испытал, когда смотрел на пляшущие языки пламени, как ликовало мое сердце… Пока я не увидел ее в окне.

– Так это ты убил Дворака? – дрожащим голосом спросила Янина.

– Нет, он сам сгорел, – бесстрастно сказал Куба. – Единственное, что я сделал, всего лишь поджег дом.

Произнося эти слова, он заметил впившиеся в него темно-синие от ненависти глаза. Анна стояла в дверях.

– Убирайся из моего дома, – сказала Янина. – У меня осталась последняя надежда в жизни: может быть, Бог простит меня за то, что я вырастила убийцу. А вот Анна – она нам этого никогда не простит.

Куба поднялся с кресла, не в силах поверить в серьезность намерений матери.

– Убирайся, – повторила она. – Убирайся. Не хочу знать тебя.

Молодой Ржепецкий выбежал в другую комнату. По пути он прошел мимо Анны, вперившей в него взгляд, полный лютой ненависти. Он заберет этот взгляд с собой в могилу. Но пока он должен был забрать кое-какие документы.

Перевернув все верх дном, он наконец нашел документы, составленные Двораком, подделал подпись отца, потом подпись Хенрика.