Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном (сборник) - Водолазкин Евгений Германович

Кот развернулся, проскользнул сквозь ограду и пошел налево, вниз, прямо в туман. У самой кромки остановился. Оглянулся, словно ждал. Глаза у него были оранжевые, круглые, совиные.

Нет, сказал он. Ну уж нет! Это хренушки тебе, не дождешься.

Кот исчез.

Он вытер лоб — оказалось, Катиными трусиками. Теми самыми. Красными. Считается, что кровь на красном не видна. Абсолютная хрень. Кровь невозможно спрятать. Он пошел в котельную, аккуратно положил трусики в мертвую стиральную машину. Подумал. Взял пластмассовое ведро радостного цыплячьего цвета. Воды хоть принесу. Может, с колодцем и не случилось ничего. Может, вообще ничего не случилось.

Он так устал, что даже не зажмурился. Просто шагнул, в самый последний момент инстинктивно выставив руки. Ведро дернулось, качнулось, будто боялось вместо него.

Внутри тумана было тихо и не видно ни пса, как в самом обыкновенном тумане. Только он был не влажный, а сухой. Как если бы распылили в воздухе тонко молотую белую пудру. Или школьный мел. Дышать это немного мешало — и все. Больше ничего не произошло. Он постоял немного, ошеломленный. Под ногами — дорога, та самая, их дорога. Справа и слева темнел неясный, словно наполовину проявившийся лес. Кот, сперва тоже неясный, подбежал, тряся боками, потерся, воплотился окончательно. Мяукнул, снова побежал вперед. Остановился. Оглянулся. Звал за собой.

Он покрепче сжал свое желтое ведро и пошел вслед за котом. Просто лес. Просто дорога. Просто туман. Самый обычный. Он вдруг почувствовал, что злится. Да какого хрена! Какого хрена! Это что — реалити-шоу, что ли, такое? Гипноз? Я вас тогда, суки подлые, по миру пущу, всю жизнь, блин, будете иски от меня получать, по два в день, пока не сдохнете! Он запел, размахивая в такт ведром, — в полный голос, ужасно фальшивя и впервые совершенно этого не стесняясь.

Мы в город изумрудный! Идем! Дорогой! Трудной!

Ужас трех последних месяцев выходил из него с этим криком, почти визгом — словно из раненого воздушного шарика.

Идем! Дорогой! Трудной! Дорогой! Непрямой!

И еще громче! И еще!

Он закашлялся, еле перевел дух и понял, что осип.

Туман молча стоял вокруг.

Сейчас принесу воды, и смотаюсь вниз, за врачом. Туда горючки точно хватит. А там заправлюсь. В супермаркет еще надо. Позвонить родителям. И посмотреть, что там с билетами в Москву. Блин, да нас обоих уволили давно, наверно! Ладно, лишь бы с Катичкой ничего страшного. Сосудик просто лопнул, должно быть.

Стоп, а где колодец-то? Вроде ближе был существенно.

Грунтовка повернула, он повернул вместе с ней и едва не споткнулся о кота. Кот сидел, подняв голову, и смотрел куда-то серьезно, даже устало. Как человек, ждущий своего автобуса на пустой остановке.

Ты чего?

Кот ничего не сказал. Только смотрел и смотрел, и тогда он тоже наконец увидел. Прямо перед ним — метрах в двух — в тумане стоял человек. Спиной. Самый обычный человек, в длинной белой рубахе. Вроде ночной. Ему из-за этого показалось, что женщина. Ну точно — женщина. Волосы длинные, чуть-чуть вьющиеся, до лопаток. Мокрые, что ли? Руки у женщины были раскинуты крестом, и она слегка поворачивала корпус то туда, то сюда. Не похоже, что местная. Физкультурой, что ли, занимается.

Женщина! — сказал он по-русски. И, спохватившись, перешел на английский, не очень ловкий, но обычно хватало. Простите, женщина! Будьте добры, тут где-то колодец был. Для воды.

Женщина все поворачивалась легонько, распахнув руки — туда, сюда, туда, сюда, ее было не очень хорошо видно, в белом-то, но туман вдруг колыхнулся — и он коротко, страшно вскрикнул, словно кто-то ударил его с размаху в незащищенный живот.

Это была не женщина. Мужчина. Из-под белой рубашки видны были крепкие волосатые икры, крупные грязные ступни висели, не касаясь земли. Весь мужчина висел, распахнув руки и покачиваясь, на чем-то невидимом. Руки тоже были мужские, сильные, мосластые. Пальцы царапали воздух, словно пытаясь что-то схватить. Он был не спиной, нет. Просто уронил голову на грудь. Волосы действительно были мокрые, и с них беззвучно капало на дорогу что-то медленное, темное.

Вы… Что… Что здесь происходит?

Кот повернул голову и посмотрел на него. Глаза у него были не рыжие. Вообще никаких. Две красные запекшиеся дыры.

Он снова вскрикнул.

И в этот момент мужчина начал медленно, с усилием поднимать голову.

Он не помнил, как добежал до дома, вообще не помнил, что бежал, сразу оказался в спальне, тяжеленный комод стоял вплотную к двери, а он все толкал его и толкал — руками, коленями, даже животом. Кто-то дотронулся до него сзади, мягко, нежно, и он забился, как юродивый, боясь обернуться, замолотил в воздухе, пытаясь закричать, а Катичкин голос все повторял нежно и тревожно — милый, милый, милый, ты что? И все громче — так же нежно и тревожно — мурчал кот.

Он открыл глаза, сел. Может, наоборот.

Кота не было. В комнате стоял странный, белесый, шевелящийся свет. На циферблате будильника — шесть утра. Катичка лежала, замотавшись в одеяло, дышала тихо, медленно, мерно. Он осторожно пощупал ее лоб — прохладный, немного влажный. Пахло по́том, духами, глубоководным спокойным сном. Не было ни крови, ни тряпок, ни трусиков в кресле.

Мрррррр-мррррр-мррррр-мррррр…

Он встал, поискал джинсы, не нашел, вышел на террасу так. Дежавю. Какое мерзкое слово. Я сплю. Я не сплю. Я сплю. Туман был на том же месте. Катины трусики висели радостным разноцветным рядком. Сухие, да. Абсолютно сухие. Даже хрустят. Он собрал их, бросил прищепки в корзинку. Посмотрел вниз — слава богу, кота не было. Ни кота, ни змеи. Надеюсь, у него все в порядке с глазами. Надеюсь, сегодня мы наконец умрем. Невыносимо больше ждать. Совершенно невыносимо.

Но что-то было все равно не так. Не так, как в прошлый раз. Непонятно, что именно. Это раздражало, как попавшая в глаз ресница. Он потер глаза. Нет, не помогло.

Ладно. Надо пойти, обнять Катичку и заснуть. Желательно до обеда. Туман сомкнется раньше, часов в одиннадцать утра. Они проснутся уже на том свете. Там мама, папа, бабушка. Все-все-все. Или наоборот — ничего. Только банька с пауками. И лопух. Как в школе говорили. В школе, небось, плохому не научат. Ну и пусть лопух. Все равно. Обнять Катичку и заснуть. Отличный план.

Он зевнул, чуть не вывихнув челюсть. Вытер слезящиеся глаза. И вдруг увидел — там, слева, в тумане, был свет. На том самом месте, куда они так и не дошли. Тихий, ровный, медный свет, запудренный туманом, но все равно — очевидный. Он прищурился, не веря. Да, точно, свет. И прекрасно. И очень хорошо. Свет — значит, свет. Фонарь, наверно, стоит здоровенный. Или зеркало большое. Неизвестно зачем. В следующий раз дойдем и узнаем обязательно.

В этот момент туман замолчал. По нему прошла рябь — нет, даже волна, словно по спине кота, если почесать ему репицу. Раздался звук — длинный, тяжелый, будто где-то ударили в огромный гонг. И туман одним рывком поднялся — весь сразу — и прыгнул.

Он стоял на дороге, сжимая в руке желтое пластмассовое ведро. На том же самом месте. Внутри тумана. Только никакого висящего человека, слава богу, не было. Очень хотелось спать. И еще почему-то плакать. Почему это все? За что? Он вспомнил бесконечные споры с Катичкой в первые дни. Она считала, что туман — это уничтожение вида Sapiens. Биологическая катастрофа планетарного масштаба. Нас стало слишком много, планета просто встряхивается. Как дворняга, на которой слишком много блох. Во-первых, не так уж нас и много, если сравнивать с насекомыми. А, во-вторых, остальные виды тут при чем? Ни одна муха из тумана пока назад не вылетала. С остальными видами ничего плохого не случится. Это тебе эсэмэс прислали? Персонально? От ноосферы Земли?

Потом еще была интересная теория о том, что человечество стало нарушать некие механизмы бытия. Глобальное потепление, озоновый слой. Боже, ну какие механизмы, Катя, я тебя умоляю, не говори со мной про механизмы, ладно, я все-таки инженер. Озоновый слой и потепление твое — это просто модная повестка. Мы стали составлять богу конкуренцию, понимаешь? Он не понимал, нет. Одно время он предполагал, что это цивилизационное — очередные темные времена, но для наступления возрождения требовались хоть какие-то живые носители. Туман этого явно не предполагал.