Марио Льоса - Похождения скверной девчонки
Вечер прошел прекрасно. Мы поужинали у Гравоски и выпили бутылку шампанского, потом отправились к себе и, едва переступив порог, обнялись и долго целовались. Сперва нежно, потом жадно, страстно, отчаянно. Мои руки пробежали по ее телу, словно проверяя, все ли на месте, и я помог ей раздеться. Случилось чудо: по-прежнему стройная фигура вновь обрела мягкие очертания, и было верхом наслаждения чувствовать руками и губами маленькие груди, жаркие и мягкие, с твердыми сосками на шероховатых венчиках. Я без устали вдыхал аромат бритых подмышек. Когда она осталась совсем голой, я взял ее на руки и понес в спальню. Она следила за тем, как я раздеваюсь, с прежней насмешливой улыбкой.
– Неужели решился? – ехидно спросила она, и голос ее звучал напевно. – Но ведь два месяца, назначенные доктором, еще не прошли.
– Плевать! – ответил я. – Сегодня ты слишком красивая, и я просто умру, не выдержу… люблю тебя всем сердцем, всей душой!
– Наконец-то я тебя узнаю! А то уже стала удивляться, как это ты до сих пор не сказал ни одной своей фразочки, – со смехом бросила она.
Я принялся целовать все ее тело, медленно, от волос на голове до кончиков пальцев на ногах, с ласковой осторожностью и безмерной любовью. Она мурлыкала, сжималась и снова вытягивалась, даже не пытаясь скрыть возбуждения. Я коснулся губами ее вульвы и почувствовал, какая она влажная, пульсирующая, набухшая. Ноги скверной девчонки с неожиданной силой обхватили мои бедра. Но едва я попытался пойти дальше, как она вскрикнула и зарыдала, лицо исказила гримаса боли.
– Больно, больно, – всхлипывала она, отталкивая меня двумя руками. – Я хотела порадовать тебя сегодня ночью, но не могу, мне больно, очень больно.
Плача, она с тоской целовала меня в губы – слезы и разметавшиеся волосы попадали мне в глаза и в нос. Она дрожала всем телом, как и прежде, когда ее мучили приступы страха. А я в свою очередь стал просить у нее прощения за то, что повел себя как грубое животное и последний эгоист. Я люблю ее и никогда больше не причиню страданий. Ведь она – самое дорогое, самое милое и светлое, что есть у меня в жизни. Прямо голым я пошел в ванную, намочил в теплой воде салфетку и нежно протер ей промежность. Вскоре боль утихла. Мы накрылись одеялом, она хотела меня порадовать и довести дело до конца губами, но я отказался. Потому что чувствовал себя страшно виноватым. И поклялся: до тех пор, пока она полностью не поправится, ничего подобного не повторится, мы будем жить безгрешно – ее здоровье важнее моих прихотей. Она слушала, не проронив ни слова, прижавшись ко мне и не шелохнувшись. А позже, прежде чем заснуть, обвила руками мою шею, приблизила губы к моим губам и прошептала: «Эту твою открытку из Александрии я прочла раз десять, не меньше. И спала с ней каждую ночь – зажав между ног».
На другое утро я с улицы позвонил в клинику, и секретарша доктора Зилахи пригласила меня явиться через два дня. Она подтвердила, что доктор желает поговорить со мной с глазу на глаз. После обеда я зашел в ЮНЕСКО разузнать, нет ли работы на ближайшее время, и начальник отдела переводов сообщил, что до конца месяца мои услуги вряд ли понадобятся, впрочем, он может порекомендовать меня устроителям трехдневной конференции в Бордо. Я отказался. В агентстве господина Шарнеза мне тоже пока не подыскали никаких контрактов в Париже или поблизости, но, так как мой бывший патрон понял, что я очень нуждаюсь в деньгах, он вручил мне кучу документов для перевода с русского на английский, за хорошее вознаграждение. Так что я разложил у себя в гостиной словари, поставил пишущую машинку и сел за работу. Я решил строго следовать офисному расписанию. Скверная девчонка приносила мне кофе и готовила еду. Время от времени она, совсем как новобрачная, жаждущая явить мужу нежность и заботу, подходила сзади, прижималась ко мне и целовала в спину, шею или ухо. Но когда в дверь стучал Илаль, сразу забывала обо мне и начинала играть с мальчиком, как будто они были ровесниками. Вечерами, прежде чем лечь в постель, мы слушали пластинки, иногда она засыпала в моих объятиях.
Я ничего не сказал ей о предстоящем визите в Пти-Кламар. И отлучился из дома под тем предлогом, что мне якобы надо с кем-то переговорить по поводу будущих заказов в некоей фирме под Парижем. В клинику я приехал за полчаса до назначенного срока, продрогший до костей. Сел в зале для посетителей и стал смотреть, как снег медленно падает на газон. Все вокруг переменилось: и каменный фонтан, и деревья.
Доктор Зилахи, одетый точно так же, как и при первой нашей встрече месяц назад, принял меня не один, а вместе с доктором Рулен. Она мне сразу понравилась. Полная, еще молодая женщина, с умными глазами и милой улыбкой, почти не сходившей с лица. Она держала тетрадь, которую через равные промежутки времени перекладывала из руки в руку. Когда я вошел, они стояли и, хотя в кабинете имелось достаточно стульев, мне тоже сесть не предложили.
– Ну как вы ее нашли? – спросил доктор вместо приветствия, чем подтвердил впечатление, сложившееся у меня во время первого визита: этот человек не привык терять время на пустую болтовню.
– Замечательно, доктор, – ответил я. – Словно заново родилась. Она пришла в себя, все стало прежним – и фигура, и цвет лица. К тому же, на мой взгляд, она очень спокойна. Исчезли приступы страха, которые так мучили ее прежде. Она вам очень благодарна. И я тоже, разумеется.
– Хорошо, хорошо, – сказал доктор Зилахи и жестом фокусника вскинул руки, чуть повернувшись на месте. – Однако должен вас предупредить, что в подобных делах никогда нельзя доверять внешним признакам.
– В каких делах, доктор?
– В делах, связанных с психикой, друг мой, – улыбнулся он. – Или, если хотите, будем называть это душой или духом, я не против. В физическом плане у мадам все в порядке. Ее физическое состояние действительно пришло в норму, благодаря предписанному режиму, правильному питанию и упражнениям. Теперь, кстати, надо следить, чтобы она и дальше выполняла наши рекомендации относительно еды. Нельзя бросать гимнастику и плаванье – они отлично ей помогли. Но вот психическое состояние… Тут от вас потребуется огромное терпение. В этом плане ее удалось сориентировать, направить по верному пути, но путь, который предстоит пройти, очень долог.
Он повернулся к доктору Рулен, которая до сих пор не проронила ни слова. Она кивнула. В ее проницательном взгляде я заметил что-то, что меня испугало. Она раскрыла тетрадь и начала быстро перелистывать страницы. Неужели они собираются сообщить мне дурную весть? Только теперь директор указал на стул. Оба они тоже сели.
– Ваша подопечная много страдала, – сказала доктор Рулен таким любезным тоном, словно в словах ее таился совсем иной смысл. – И в голове у нее царит полный хаос. Это следствие полученных травм. Она, вне всякого сомнения, до сих пор из-за них страдает.
– Но, на мой взгляд, она чувствует себя в этом плане гораздо лучше, – произнес я только для того, чтобы хоть что-то сказать. Вступительные речи, которыми встретили меня врачи, в конце концов пробудили во мне страх. – Конечно, после того, что ей довелось пережить в Лагосе… Такое ни одна женщина никогда не забудет.
Последовало короткое молчание, директор клиники и доктор Рулен снова быстро переглянулись. Я посмотрел в большое окно, выходящее в парк: снег стал гуще и белее. За ним исчезли и сад, и деревья, и фонтан.
– Никакого изнасилования, скорее всего, не было, месье, – приветливо улыбнулась доктор Рулен. И сделала рукой такой жест, словно хотела извиниться.
– Это выдумка, призванная кого-то защитить, если угодно, замести следы, – добавил доктор Зилахи, не дав мне времени переварить новость. – Доктор Рулен заподозрила что-то подобное при первой же их беседе. И потом мы получили подтверждение – когда я погрузил ее в сон. Примечательно вот что: все это она измыслила, дабы отвести подозрения от человека, который долго, на протяжении нескольких лет, регулярно ее унижал, полностью подчинив себе. Вы ведь были в курсе дела, не так ли?
– Кто такой господин Фукуда? – мягко спросила доктор Рулен. Это имя она произнесла с ненавистью, но в голосе ее прозвучало и своего рода почтение. – Муж? Увлечение?
– Любовник, – пробормотал я. – Темная личность, он занимается явно криминальными делами, она несколько лет прожила с ним в Токио. Как она объяснила, он бросил ее, узнав, что в Лагосе она попала в тюрьму, а потом была изнасилована. Якобы он боялся, что она заразилась СПИДом.
– Еще одна выдумка – на сей раз чтобы защитить саму себя. – Директор клиники снова всплеснул руками. – Господин Фукуда никогда ее не прогонял. Она сбежала от него. Вот откуда все эти страхи. Вернее, смесь страха и угрызений совести из-за того, что она улизнула от человека, который обладал над ней абсолютной властью, лишил ее чувства собственного достоинства, гордости, самоуважения и, можно сказать, разума.
