Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7
— Насколько я помню, в ваших показаниях говорилось, что вы удаляли только отмершие семенники и яичники?
— Да.
— Откуда вы знали, что они отмерли?
— Об этом было легко судить по огромным радиационным ожогам.
— И в ваших показаниях говорилось, что вы опасались развития рака в результате облучения.
— Да.
— Поэтому вы оперировали их, будучи твердо убеждены, что делаете это ради их блага.
— Да.
— Вы никогда не говорили кому-нибудь из них: «Если я не отрежу их тебе, немцы оторвут их мне»?
— Я категорически отрицаю эту ложь.
— Вы никогда так не говорили?
— Нет, никогда.
— В ваших показаниях говорится, что иногда вы ассистировали доктору Лотаки.
— Да, раз десять.
— Вы никогда не слышали, чтобы он это говорил?
— Нет.
— Вы сказали, что предпочитаете спинномозговое обезболивание.
— В данных условиях и для данного типа операций.
— И в ваших показаниях говорится, что предварительно вы делали укол морфия.
— Да.
— Но ведь инъекция в спинной мозг довольно болезненна даже после укола морфия?
— Нет, если ее делает опытный хирург.
— А зачем тогда нужен предварительный укол морфия?
— Чтобы вызвать чувство покоя и полубессознательное состояние.
— И все это вы делали в операционной?
— Да.
— Несмотря на то что операционное поле было отгорожено от глаз пациента простыней, он, вероятно, мог что-то видеть в рефлекторе лампы, которая находилась над ним?
— В рефлекторе отражение сильно искажается.
— Значит, вы не видели необходимости давать пациентам общий наркоз?
— Мне приходилось каждый день делать столько самых разных операций, что я был вынужден использовать самый быстрый и безопасный метод.
— В каком состоянии находились эти пациенты во время операции?
— Они были сонные и в полусознании.
— Я хочу высказать предположение, доктор Кельно, что они бодрствовали и были в полном сознании, потому что никакого укола морфия не получали.
— Но я же сказал, что делал им укол морфия.
— Верно. Теперь скажите, присутствовал ли на этих операциях Фосс?
— Да.
— И он рассказывал вам, чем занимается? Вы знали, что он экспериментирует с методами стерилизации здоровых, полноценных людей?
— Я это знал.
— И конечно, он проводил эти эксперименты потому, что в то время никто не знал в точности, можно ли с помощью рентгеновских лучей провести стерилизацию?
Кельно вцепился в перила трибуны и молчал: ловушка, расставленная Баннистером, была очевидной. Он бросил быстрый взгляд на своих адвокатов, но те сидели неподвижно.
— Ну так как же? — все так же тихо произнес Баннистер.
— Как врач и хирург я кое-что знал о вредном действии рентгеновского облучения.
— Я высказываю предположение, что на самом деле никто ничего об этом не знал. Я высказываю предположение, что никаких исследований в этом направлении ранее не проводилось.
— Возможно, Фосс консультировался с каким-нибудь радиологом.
— Я полагаю, что нет. Я полагаю, что и сейчас ни один радиолог не может сказать, какая доза облучения может стерилизовать полноценного человека, потому что никаких исследований в этой области не проводилось.
— Любой медик знает, что облучение вредно.
— А если это было известно, то зачем Фосс проводил свои эксперименты?
— Спросите об этом Фосса.
— Его нет в живых, но вы, доктор Кельно, с ним тесно общались, когда он это делал. Я полагаю, что Фосс хотел выяснить, какая доза облучения необходима для стерилизации здорового человека, потому что он этого не знал и никто этого не знал. И я полагаю, что он говорил вам, зачем это делается, и что вы тоже не знали, какая нужна доза. Теперь двинемся дальше. Доктор Кельно, что делали потом с удаленными семенниками?
— Не знаю.
— Их не забирали в лабораторию, чтобы выяснить, сохранилась потенция или нет?
— Возможно.
— Вот поэтому я и полагаю, что удаление облученных семенников было вторым этапом эксперимента.
— Нет.
— Но когда этих людей подвергали облучению, на этом эксперимент еще не заканчивался, верно?
— Я оперировал ради спасения их жизни.
— Из опасения рака? А кто проводил облучение?
— Немец-санитар по фамилии Креммер.
— Он был достаточно квалифицирован?
— Нет, недостаточно, поэтому я и опасался рака.
— Понятно, недостаточно квалифицирован. Его потом повесили за то, что он делал, ведь так?
— Я протестую! — воскликнул сэр Роберт, вскочив с места.
— Протест принят.
— Так что стало с Креммером? — настаивал на своем Баннистер.
— Я протестую, милорд! Мой высокоученый друг явно пытается инкриминировать сэру Адаму сознательное соучастие. Но он не был нацистом и не взялся за эту работу добровольно.
— Суть моего вопроса, милорд, имеет прямое отношение к делу. Я полагаю, что эти операции были неотъемлемой частью экспериментов и сами были экспериментальными. Другие участники экспериментов были за это повешены, а что касается доктора Кельно, то я полагаю, что он мог не делать этих операций и делал их только для того, чтобы заслужить освобождение из лагеря.
Гилрей задумался.
— Ну, теперь мы уже все равно знаем, что шарфюрер СС Креммер был повешен. Я прошу присяжных отнестись к этой информации с крайней осторожностью. Вы можете продолжать, мистер Баннистер.
Сэр Роберт медленно, нехотя уселся на место.
— Далее. Вы видели у себя в операционной этих людей — человек двадцать или больше — и наблюдали результаты облучения.
— Да.
— И вы сказали, что шарфюрер Креммер был недостаточно квалифицирован и вы опасались вредных последствий рентгеновского облучения. Вы это говорили?
— Да.
— А теперь, доктор Кельно, давайте предположим, что не шарфюрер Креммер проводил облучение, а самый квалифицированный радиолог. Представляло бы тогда облучение опасность для второго семенника или яичника?
— Я не понимаю.
— Хорошо, давайте разберемся. Мужские семенники расположены рядом, они разделены расстоянием в доли сантиметра, верно?
— Да.
— А расстояние между яичниками у женщины составляет от двенадцати до восемнадцати сантиметров?
— Да.
— Если один семенник подвергается облучению крайне высокой дозой рентгеновских лучей, выполняемому полуквалифицированным техническим работником, то, вероятно, второй семенник тоже окажется поврежденным. Вы говорили, что видели тяжелые ожоги, которые вызывали у вас опасения.
— Да.
— Так вот, если вы опасались рака, то почему вы не удаляли оба семенника? Разве это не было бы в интересах пациента?
— Не знаю. Это Фосс говорил мне, что надо делать.
— Я полагаю, доктор Кельно, что мысль о якобы существовавшей опасности рака пришла вам в голову только тогда, когда вы находились в Брикстонской тюрьме, ожидая выдачи Польше.
— Это неправда.
— Я полагаю, что вы нимало не заботились о благе пациентов, иначе вы бы не оставляли пораженного раком семенника или яичника. Я полагаю, что все это вы выдумали впоследствии.
— Нет.
— Тогда почему вы не удаляли всего, что было повреждено облучением?
— Потому что Фосс стоял у меня за спиной.
— Фосс не говорил неоднократно вам и доктору Лотаки, что, если вы будете делать для него эти операции, он заберет вас из лагеря?
— Конечно, нет.
— Я полагаю, что оперировать человека с тяжелым радиационным ожогом опасно и не следует. Что вы на это скажете?
— В Лондоне — может быть, но не в концлагере.
— И даже без морфия?
— Я же сказал, что делал укол морфия.
— Когда вы впервые познакомились с доктором Марком Тессларом? — спросил Баннистер, резко меняя тему.
При упоминании этой фамилии Кельно покраснел, по спине, у него забегали мурашки, а ладони стали влажными. Внизу в очередной раз сменились стенографы. На стене тикали часы.
— Мне кажется, сейчас самое подходящее время объявить перерыв, — сказал судья.
Адам Кельно покинул свидетельскую трибуну с первым пятном на своей репутации. Теперь ему было ясно, что с Томасом Баннистером шутки плохи.
7
Все понемногу входило в привычную колею. Сэр Адам Кельно успевал съездить на другой берег Темзы и пообедать дома, а его адвокат спешил в частный клуб, где его ждал накрытый столик. Эйб и Шоукросс направлялись в маленький отдельный кабинет на втором этаже таверны «Три бочки» в переулке возле Чансери-Лейн. Меню здесь было типичным для лондонского паба: холодное мясо в разных видах, салат и яйца по-шотландски — смесь яиц, мясного фарша и хлебных крошек. После того как они научили бармена готовить сухой холодный мартини, здесь стало совсем не так уж плохо. В общем зале внизу толпились у стойки молодые адвокаты, судебные секретари, студенты и бизнесмены. Все они знали, что наверху обедает Абрахам Кейди, но как истинные британцы старались его не беспокоить.
