Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7
— И вы считали себя их сотрудником. Вы, конечно, очень внимательно читали эту исковую жалобу. Ваши адвокаты обсуждали ее с вами строчку за строчкой.
— Это просто оговорка, ошибка.
— Но вы знали, чем они занимаются, вы подтвердили это в своих показаниях, и вы знали, что после войны они были осуждены, и все же вы пишете в своей исковой жалобе, что были их сотрудником.
Баннистер взял в руки еще один документ. Адам с надеждой взглянул на часы — не идет ли дело к перерыву: ему нужно было собраться с мыслями.
Помолчав немного, Баннистер заговорил:
— Вот у меня отрывок из обвинительного заключения по делу Фосса. Согласится ли мой высокоученый коллега считать его точной копией?
Хайсмит взглянул на документ и пожал плечами.
— Мы уклонились далеко в сторону, — сказал он. — Это еще одна попытка доказать связь, якобы существовавшую между заключенным и нацистским военным преступником.
— Позвольте, позвольте, — возразил Баннистер и обернулся к О’Коннеру, который поспешно рылся в бумагах, лежавших перед ним на столе. Он вытащил одну и передал Баннистеру. — Вот ваше письменное показание, данное под присягой, доктор Кельно. Абзацы первый и второй в нем — список документов, имеющих отношение к данному делу. У вас в руках экземпляр — это ваша подпись под ним стоит, доктор Кельно?
— Я вас не понимаю.
— Тогда давайте разберемся. Когда вы возбудили этот иск, вы сами представили в его поддержку некоторые документы. Среди них и обвинительное заключение по делу Фосса. Это была ваша инициатива.
— Поскольку мои адвокаты сочли это необходимым…
— Когда вы представили этот документ в поддержку вашего иска, вы не сомневались в его подлинности, не так ли?
— Наверное, нет.
— В таком случае я зачитаю присяжным часть обвинительного заключения по делу Фосса.
Судья взглянул на Хайсмита, который просматривал обвинительное заключение.
— Возражений нет, — произнес тот сквозь зубы.
— «Штаб-квартира фюрера, август 1942 года, секретно, единственный экземпляр. 7 июля 1942 года в концлагере „Ядвига“ состоялось совещание по вопросу стерилизации еврейской расы, в котором участвовали доктор Адольф Фосс, доктор Отто Фленсберг и рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Было решено провести на здоровых, обладающих полной потенцией евреях и еврейках ряд экспериментов». А вот, доктор Кельно, второй документ в вашем списке — письмо Фосса Гиммлеру, где он пишет, что для получения убедительных результатов должен провести эксперименты с облучением по меньшей мере на тысяче человек. Доктор Кельно, вы сказали, что вместе с доктором Лотаки около двадцати раз делали подобные операции или ассистировали при них. А какая судьба постигла остальных упомянутых в письме Фосса — по меньшей мере девятьсот восемьдесят человек?
— Я не знаю.
— С какой целью эти документы были представлены в качестве доказательств?
— Только чтобы показать, что я был жертвой. Все это делали немцы, а не я.
— Я полагаю, что в действительности было сделано еще много сотен таких операций, о которых вы не упоминаете.
— Может быть, их делал тот еврей Дымшиц, за что и был отправлен в газовую камеру. А может быть, Тесслар.
— Когда вы возбуждали иск, вы знали, что нам придется выбирать, кому поверить на слово — вам или доктору Тесслару, потому что операционный журнал утрачен.
— Я должен решительно возразить, — заявил сэр Роберт. — Нельзя ссылаться на журнал, которого не существует. Мистер Баннистер задал сэру Адаму вопрос, сколько операций сделал он, и сэр Адам на него ответил.
— Мистер Баннистер, — сказал судья, — я хотел бы обратить ваше внимание на то, что иногда в ваших вопросах звучит ваш собственный комментарий и ваши оценки.
— Прошу извинить, милорд. Далее, для немцев было важно и то, насколько быстро можно осуществить программу массовой стерилизации. Не может ли быть так, что эти операции были проведены в присутствии доктора Фосса, чтобы продемонстрировать, с какой скоростью их можно делать?
— Я оперировал не настолько быстро, чтобы причинить вред пациенту.
— А не гордились ли вы тем, что можете так быстро удалять семенники евреям, и не хотели ли продемонстрировать это Фоссу?
— Милорд, я, конечно же, возражаю, — снова вмешался сэр Роберт. — Мой клиент уже раньше сказал, что операции проводились без лишней спешки.
— Я вынужден еще раз сделать вам замечание, мистер Баннистер, — сказал Гилрей. Он повернулся к присяжным, и впервые за все время процесса его голос стал властным. — Это попытка дискредитировать доктора Кельно с помощью намеков. Когда придет время, я подробно разъясню вам, что относится к делу, а что нет.
Баннистер, однако, и бровью не шевельнул.
— Вы помните доктора Шандора?
— Был такой еврей-коммунист.
— Нет, на самом деле доктор Шандор — католик и в коммунистической партии не состоял. Он был одним из врачей, которые у вас работали. Вы помните его?
— Смутно.
— И не припоминаете ли вы разговора с ним, когда вы сказали: «Сегодня я сделал яичницу из двадцати пар еврейских яиц»?
— Я никогда этого не говорил. Шандор был членом коммунистического подполья и мог наговорить на меня все, что угодно.
— Я думаю, сейчас как раз удобный момент, чтобы объяснить милорду судье и господам присяжным, какие это два подполья существовали в лагере «Ядвига». То подполье, членом которого были вы, вы назвали националистическим, не так ли?
— Да.
— Кто в него входил?
— Люди из всех оккупированных стран Европы, которые были против немцев.
— Я утверждаю, что это неправда. Я утверждаю, что девяносто пять процентов вашего подполья состояло из поляков и что руководящие посты в нем занимали исключительно бывшие польские офицеры. Так это было или не так?
— Не помню.
— Вы не припомните какого-нибудь чеха, или голландца, или югослава, который занимал бы сколько-нибудь важный пост в вашем националистическом подполье?
— Нет.
— Но вы безусловно можете припомнить польских офицеров.
— Некоторых.
— Да, некоторые из них находятся сейчас в этом зале в качестве зрителей и будущих свидетелей. Я утверждаю, доктор Кельно, что это националистическое подполье состояло из тех же самых польских офицеров, которые до войны занимались активной антисемитской деятельностью и потом оказались в концлагере «Ядвига».
Кельно не отвечал.
— Вы сказали, что было еще и коммунистическое подполье. Это не то же самое, что интернациональное подполье?
— Да, оно состояло из коммунистов и евреев.
— А также некоммунистов и неевреев, которых было в пятьдесят раз больше, чем польских офицеров, и которые представляли в руководстве этого подполья все оккупированные страны в равной пропорции. Так это было?
— Там задавали тон евреи и коммунисты.
— Теперь скажите, может ли скорость проведения операции быть одной из причин послеоперационных кровотечений? — спросил Баннистер, в очередной раз круто меняя тему.
Кельно выпил глоток воды и вытер лоб.
— Если хирург достаточно квалифицирован, быстрое проведение операции часто уменьшает опасность шока.
— Давайте вернемся к середине сорок третьего года, когда в лагерь «Ядвига» прибыл доктор Марк Тесслар. Вы были уже не чернорабочим, подвергавшимся избиениям, а врачом, наделенным немалой властью.
— Под контролем немцев.
— Однако решения вы принимали самостоятельно. Например, решения о том, кого следует положить в больницу.
— Я постоянно испытывал моральное давление.
— Но к тому времени, когда появился доктор Тесслар, у вас установились хорошие отношения с немцами. Вы пользовались их доверием.
— В какой-то степени да.
— А какие взаимоотношения были у вас с доктором Тессларом?
— Я узнал, что Тесслар — коммунист. Фосс привез его из другого концлагеря. Выводы каждый может сделать сам. При встречах с ним я вел себя вежливо, но старался держаться от него подальше.
— Я утверждаю, что вы многократно разговаривали с Тессларом, потому что на самом деле ничуть его не опасались, а он предпринимал отчаянные попытки добыть пищу и лекарства для послеоперационных больных, которых лечил. Я утверждаю, что вы в этих разговорах упоминали о двадцати тысячах операций, сделанных вами с необычайной скоростью.
— Вы можете утверждать что угодно, пока вам не надоест, — огрызнулся Адам.
— Я и намерен это делать. Так вот, доктор Тесслар рассказал, что однажды в ноябре сорок третьего года вы сделали за день четырнадцать операций. Восемь мужчин, из них семеро голландцев, были либо полностью кастрированы, либо у них было удалено по одному семеннику. У шести женщин вы тогда же удалили яичники. В пятом бараке началась такая паника, что эсэсовцы послали медрегистратора Эгона Соботника за доктором Тессларом, чтобы он успокаивал заключенных, пока вы не закончите операций.
