Александра Маринина - Ад
— Но почему? Ведь Коли-то нет, доходы скрывать больше не нужно.
— Не хочет она со своей язвой за руль садиться. И вообще она машину водить не хочет. Не нужно ей это.
— Странная какая-то твоя Люба, — недоумевающе вздохнул Камень. — Из того, что ты мне про людей рассказывал, получается, что каждый человек спит и видит на машине ездить, а она почему-то не хочет, хотя возможность есть. Ну ладно, насчет язвы — я понимаю, а так-то… Между прочим, она лечится или как?
— Или как, — буркнул Ворон, совершенно не терпевший никакой критики в адрес человека, которого он себе выбирал в любимые герои. — Лечится потихоньку, тайком от домашних, только толку от такого лечения — чуть, потому что тут главное — избегать стрессов и соблюдать диету, а как же ей без стрессов прожить, когда Колька неизвестно где и в остальном одно сплошное вранье? И с диетой напряженка, я тебе уже объяснял. Завела моду тридцать лет назад, чтобы все вместе за стол садились, завтракала вместе с мужем и детьми, не ужинала, пока Родислав домой не придет, вот и приходится ей теперь питаться на глазах. Редко-редко когда удается покушать одной, тогда она правильную еду ест, а если с кем-то — то как все. Не хочет, чтобы знали и беспокоились. И сложившийся за тридцать лет порядок как нарушить? Как это объяснить?
— Но ведь это так хорошо, когда все вместе сидят за столом, — мечтательно произнес Камень. — Это просто замечательно. Редко в каких семьях такой порядок встречается.
— Хорошо-то хорошо, а теперь выходит, что плохо, — возразил Ворон. — Конечно, Люба хотела как лучше, это понятно, да и бабушка ее так учила. Кто же мог знать, во что это выльется? У них там, в России, один деятель был политический, так он знаешь как сказал? «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Здорово, правда?
— Ничего, — согласился Камень. — А что же Родислав Любе подарил на пятидесятилетие?
— Мобильный телефон. Они тогда только год примерно как появились, еще мало у кого были. Модно, престижно. Люба была очень довольна.
— А новую машину Родислав купил?
— Слушай, что ты всякой ерундой интересуешься? — вскипел Ворон. — Кто кому что подарил, да кто что купил. Какая тебе разница?
— Ты не понимаешь, — принялся терпеливо объяснять Камень. — Ты видишь это все собственными глазами, и для тебя нет ничего необычного ни в автомобилях, ни в мобильных телефонах, ни в Интернете. А я все пытаюсь представить с твоих слов, всю человеческую жизнь, поэтому мне важны детали. Без деталей нет цельного представления. Кстати, Интернет уже появился?
— Как раз в том году.
— Вот я и помню, что где-то примерно в это время. Ну так что насчет машины Родислава?
— Купил он новую машину, не переживай ты за своего любимого Родислава.
— Какую?
— А тебе не все равно? Ты же ни одной машины в глаза не видел, ты и разницу между ними не усечешь.
— Это верно, — усмехнулся Камень. — Но хотя бы отечественную взял или иномарку?
— Иномарку. Сначала хотел взять «Жигули» десятой модели, но она оказалась плохого качества и дорогая, а «Шкода Фелиция», тоже новенькая, выходила дешевле, вот он ее и купил.
— Доволен? — голос Камня потеплел, он искренне радовался за своего любимчика.
— Как слон, — проворчал Ворон. — Ну все, можно лететь? Или тебе еще каких-нибудь деталей не хватает?
— Да вроде все. Лети, птица. Ежели чего вспомню — потом спрошу.
Ворон улетел, а Камень предался размышлениям о словах Андрея Бегорского по поводу сходства человеческой жизни и шахматной партии. Рассуждения Бегорского показались ему на первый взгляд просто чудовищными, но чем дольше Камень думал, тем меньше находил аргументов против этой теории. «Наверное, я что-то не так понял, — с грустью думал он. — Я старею, мозги становятся неповоротливыми, негибкими, и я уже не могу ухватить новую идею и разложить ее по полочкам в соответствии с правилами логики. Надо будет поговорить об этом со Змеем. Интересно, куда он девался? После новогодней ночи я его так и не видел, а уже недели две прошло. Неужели опять уполз куда-то далеко? И не предупредил, не попрощался, старый негодник».
Камень печально вздохнул, поерзал, устраивая ноющие кости, и углубился в размышления. Почему так много лжи в жизни Любы и Родислава Романовых? Ведь они неплохие люди, даже, можно сказать, хорошие, добрые, неглупые. Ну есть у Родислава свои слабости, не любит он напряжения, не любит сложностей и проблем, а кто их любит-то? Ну хочет Люба быть для всех хорошей, удобной и комфортной, хочет, чтобы ее все любили, так что в этом предосудительного? Как же так вышло, что с годами ложь начинает нагромождаться, превращается в шаткое здание, которое вот-вот рухнет и погребет под собой всех и вся? Разве можно осуждать ту же Любу за то, что она бережет отца, не хочет его расстраивать и поэтому не рассказывает ему правду о Николаше? И разве можно предъявлять претензии Родиславу за то, что он старается помочь Лизе и ее детям, хотя саму Лизу уже почти ненавидит, а к детям, особенно к Даше, никаких особых отцовских чувств не испытывает и, не моргнув глазом, вычеркнул бы их из своей жизни, если бы представилась такая возможность. Дениска ему, конечно, нравится, но нельзя сказать, чтобы Родислав умирал от любви к младшему сыну и скучал по нему. Его чувство долга по отношению к детям — сплошное притворство, но Камню казалось, то это притворство вполне оправданное. Почему же все так плохо? «А может, и не плохо вовсе, — думал Камень. — Может, это только мне отсюда, из Вечности, из сырого непролазного леса кажется, что все плохо, а на самом деле все хорошо и даже отлично? Я ведь ничего не понимаю в людях, если разобраться. Я так мало знаю о них… Как говорил один философ, я знаю только то, что ничего не знаю. Вот это как раз мой случай».
Ворон вернулся неожиданно быстро, Камень даже задремать не успел.
— Ты что? — перепугался он, увидев возвращающегося друга. — Что-нибудь случилось по дороге? Ты заболел?
— Не, — Ворон на лету мотнул головой и ловко пристроился на самой нижней еловой ветке, прямо перед носом у Камня, — я уже все посмотрел. Удачно попал, аккурат на бабкины поминки.
— Значит, все-таки померла, — сочувственно констатировал Камень.
— Ну а как ты хотел? Сначала инсульт, потом инфаркт, да и возраст у нее… Но ты не переживай, она недолго мучилась, всего месяц в больнице пролежала — и конец. Люба опять все на себя взяла, Лариска-то с животом, и живот такой приличный уже, а Геннадий пьет беспробудно, от него все равно никакого толку. В общем, схоронили старушку, в одну могилку с дочкой, с Надеждой, положили. Поминки устроили, все честь по чести. Правда, народу на тех поминках было — раз-два и обчелся, Лариска с Геннадием да Романовы, ну, еще парочка соседей по подъезду, тоже старушек, которые с Татьяной Федоровной общались, пока ее инсульт не свалил.
