Том Роббинс - Сонные глазки и пижама в лягушечку
– Прости, нежная пипка, но вопросы должны быть строго по теме доклада.
Он ухмыляется своей излюбленной маниакальной ухмылкой. А затем встает и одаривает такой же ухмылкой герпетолога и всех присутствующих.
– Поскольку подавляющее большинство людей, – начинает он громким гундосым голосом, – только и делает, что жрет, срет, размножается и смотрит телевизор…
О боже!
– …поскольку те немногие, кто не охвачен похотью и насилием, в душе своей трусливы, необразованны и, что самое страшное, бесчувственны…
Вокруг постепенно нарастает недовольное шарканье подошв «Рокпорт» и «Биркенстокс» – комментарии экстравагантного субъекта аудитории явно не по вкусу. Да и вам, честно говоря, тоже.
– …поскольку человеческая жадность и тупость привели биосферу на грань уничтожения…
Теперь уже многие одобрительно кивают.
– …поскольку наших так называемых лидеров – политических, экономических и религиозных – следовало бы смолоть на мясорубке и скормить каннибалам…
– Эй, мистер, полегче на поворотах! – восклицает кто-то.
– …поскольку газеты и журналы, поддерживающие этих мошенников, не годятся даже на подтирку…
Пора ему уже сесть и заткнуться!
– …поскольку каждый может пожаловаться на тяжелую судьбу, и лягушки не исключение…
– Простите, сэр! – прерывает герпетолог. – В чем ваш вопрос?
– …я осмелюсь предположить, что сокращение численности земноводных вызвано отнюдь не глупостью и разгильдяйством людей. Осмелюсь предположить, что перемены, которые мы принимаем за признаки надвигающейся биосферной катастрофы, на самом деле являются добрым и обнадеживающим знаком.
Настроение зала резко меняется: все в нетерпении подаются вперед, и даже герпетолог, только что пытавшийся призвать Даймонда к порядку, улыбается и вежливым жестом просит его продолжать. Даймонд в ответ одаряет присутствующих довольной улыбкой. Только вы ежитесь и корчитесь.
– Столь эрудированной аудитории наверняка известно, что земноводных также называют амфибиями – название, которое происходит от греческих слов «амфи» и «биос», что означает «вести двойную жизнь», то есть жизнь в воде и на суше. Благодаря этой замечательной способности земноводные являются чрезвычайно живучими существами, наиболее приспособленными к жизни на нашей планете. Однако любая двойная жизнь, как хорошо известно тем из вас, кто увлекается шпионскими историями или заводит романы на стороне, подразумевает тайну, секреты и скрытное поведение. Атеперь внимание! Лягушка – маленькое тупое животное, у нее мозгов чайная ложка. Вряд ли в этих мозгах содержатся какие-то важные секреты. Но предположим, что земноводные, вместо того чтобы обладать секретными знаниями, сами являются секретом! Так сказать, секретным звеном.
Сейчас самое время отлучиться в туалет. А оттуда прямиком на автостоянку, в «порше» и домой. Жаль, что Даймонд (все видели, что вы пришли вместе) загораживает проход.
– Мы знаем, что земноводные – это мост между водой и сушей. Но давайте пойдем дальше и предположим, что они также являются мостом между нашей водяной планетой и галактикой, которая, в общем, довольно суха. Мостом между Землей и звездами! Мостом между нашим разумом и разумом космическим. И наконец, мостом между рыбой, символизирующей Христа, и змеей, символизирующей Сатану.
Некоторые из сидящих в зале откровенно веселятся, другие недовольно фыркают, однако в целом люди начинают смотреть на Даймонда как на придурка. А вы – вы вообще на него не смотрите; просто сидите и краснеете, как свежесодранное колено, и недоумеваете, как можно было быть такой идиоткой? Вы же чуть не влюбились в этого урода!
Справедливости ради следует отметить: будь у Даймонда возможность объясниться, он, наверное, сумел бы в конце концов напылить пленку достоверности на свои безумные постулаты. Увы: вы не даете ему такой возможности. Как только он произносит: «Давайте предположим, что некие сверхразумные существа, посланники вселенского разума – или, если угодно, пришельцы, – похищают наших лягушек с благородной целью, а именно: чтобы освободить нас от тирании исторического континуума, чтобы воссоединить наши души с иными измерениями…», – вы вскакиваете, отталкиваете его прочь и стремительно выходите из зала.
О боже! Какой придурок! Только бы не увязался следом… И вдруг, спеша мимо сверкающих водоемов и бело-солончаковых арок, буквально рыдая от смущения и досады (как можно было позволить телесным желаниям так себя ослепить!), – вы слышите его крик:
– Подожди, суфлейная пипка! Постой! Куда ты бежишь? Ты же не слышала самого главного!
Воскресенье, 8 апреля, день
В качестве морепродукта
12:17
Это крупная тварь размером с пуделя. Тело ее заключено в хрусткий панцирь, а ног вдвое больше, чем диктует хороший вкус; длинные гибкие антенны ощупывают воздушные молекулы как старушечьи пальцы, выбирающие помидоры; в глазах одни зрачки и никакого выражения, они следят за вами, как датчики инфракрасного наведения, вмонтированные в шары для гольфа. Отвратительная зверюга. Но страшной кажется не она, а монстр, стоящий рядом.
Когда ваша мать бросилась под цементовоз, бабушка Мати взяла швейные ножницы и вырезала ее изображение из каждой фотографии в семейном альбоме – то ли из филиппинского суеверия, то ли из обычной злости. Трудно сказать. В любом случае хорошо бы сейчас иметь такие ножницы, которыми можно было бы вырезать фигуру Даймонда из отражения в витрине. А еще лучше вырезать себя, а он пусть остается. Эта витрина, рядом с которой припаркован «порше», принадлежит конторе, истребляющей вредных насекомых. Внутри красуется голографический таракан – жирный, как оцелот. Таракан здесь как-то неуместен: на холодной широте Сиэтла эти паразиты не приживаются. А вот Даймонд, напротив, процветает и вредит в любом климате.
– Ничего себе, – присвистывает Даймонд, игнорируя ваши попытки его игнорировать. – Какая же нужна лягушка, чтобы скушать энто энтомологическое блюдо! Поневоле задумаешься: а чем питалась Номмо?
– Слушай, Ларри, – говорите вы, изо всех сил стараясь огрубить медоточивый голосок, – у нас с тобой вряд ли что-то получится.
– Получится? Что? – Даймонд, кажется, искренне удивлен.
– Наши отношения. Они ни к чему не приведут.
– Еще как приведут!
– Могли бы, да. Но не приведут. У нас с тобой нет будущего, понимаешь?
– Будущего? Да, понимаю. Ты не видишь горшочка с золотом в конце нашей радуги. Не веришь, что эта близость принесет дивиденды. Ты разочаровала меня, Гвендолин. Я надеялся, что твоя лампочка на пару ватт ярче, чем у тех несчастных жаб, которые смотрят на романтические отношения как на вложение, как на государственные облигации или квартиру с видом на залив. Разве не глупо жаловаться, что у красивого заката нет будущего? И почему любовь обязана к чему-то вести? Она ведь не тропинка в лесу. Она – это сам лес. Дремучий сказочный лес, где танцуют феи, где на ветвях дремлют старые похотливые питоны. Мы все, кроме самых черствых, ни на что не годных сухарей, хотим попасть в этот лес; нас очаровывают его тайны. Но оказавшись там, мы первым делом вызываем лесорубов и бульдозеры, чтобы превратить его в опрятный ресторан или автостоянку. Что ж, наверное, такова плата. Безопасность. Стабильность. Определенность. Только запомни, молочная пипка: то, что происходит между нами, называется не «отношения». Это называется «столкновение». У столкновений действительно не бывает спокойного будущего, зато по части интереса с ними мало что может соперничать. Разве я не прав?
Да, тут не поспоришь: столкновение с Даймондом до сих пор было весьма интересным. И потом, что бы он там ни говорил, вы не принадлежите к типу женщин, которые расценивают каждого мужчину как потенциального кандидата в мужья. Но феи?! Сначала он выставил себя дураком, а вас дурочкой, прилюдно разглагольствуя о космических похитителях лягушек, а теперь рассказывает о феях? Если это шутка, пусть расскажет ее таракану! А у вас есть более важные дела.
– Жалко. Я надеялась, что мы вместе займемся бизнесом. У меня есть один план… Но я и без тебя справлюсь. А насчет… э-э… секса… что ж, такие вещи случаются. Об этом не жалею. Если, конечно, ты чем-нибудь не болен. Ты ведь не болен?
В ответ он молча улыбается; отражение этой ухмылки идеально подходит к сидящему за стеклом макропаразиту.
– Вот видишь! Ну как с тобой иметь дело? (Ирония ситуации – спрашивать больного раком, не болен ли он, – до вас, очевидно, не доходит.) И потом, эти твои публичные сцены, эти номера, которые ты откалываешь… Я так не могу, Ларри.
– Хм-м… А мне показалось, что вчера в «Быке и медведе» ты отколола неплохой номер.
– Хорошо, признаюсь. В последнее время я себя веду немного странно. Отвязно. Однако это просто трудный период. На самом деле я совсем не такая.
