Памела Джонсон - Особый дар
— Она на него глаз положила, это ясно. Трудно ему приходится при такой красоте, — сказала Клэр и пошла на кухню. Приготовила она тушеное мясо. Сущая отрава, решил Тоби. Нет, когда они поженятся, дома он будет только завтракать по утрам, ленч станет съедать в Сити, а по вечерам они будут ходить в ресторан. Денег на это хватит с избытком. Надо не откладывая объяснить Клэр, что вкус у него самый простой, он привык к той пище, какую готовит мать, — эх, жаль, но такой еды, как у них дома, уже не будет нигде.
— Новости есть? — обратился к ней Перчик.
— Откуда им быть? Мама по-прежнему в спячке, папа все больше и больше увлекается гольфом. Теперь это его религия.
— В Хэддисдоне бываете?
— Редко. Похоже, у Аманды пропала охота к пышным фиестам.
— С Алеком видишься?
— Иногда. Бедняжка Алек! — Клэр ухмыльнулась. — Пороха он не выдумает, имени себе не сделает. Впрочем, имя у него и без того громкое. А вообще-то он крутится на Флит-стрит[42], все надеется, что его возьмут в какую-нибудь газету. Он же помешан на политике, Алек. И здорово в ней разбирается. Мне бы так.
— Перебьешься и без политики, — поддел ее Перчик. — Ведь тебе все безразлично.
— Нет, мне полагалось бы больше знать о Дальнем Востоке и всяких таких делах, не спать ночами из-за Берлина.
— Ой, не знаю. Помню я одну женщину, все тридцатые годы она бешено веселилась и была страшно поражена, когда началась война. А тебе известно, что мама участвовала в политической демонстрации?
— Как, шагала со знаменем? А что это была за демонстрация?
— В поддержку республиканской Испании.
— Ах, Испании, — сказала Клэр. — Красный период мамочки — нечто вроде голубого периода Пикассо. Теперь все это кажется далеким прошлым.
Перчик возразил, что ему такое как раз очень понятно. На миг лицо его стало озабоченным (а это бывало нередко), но лишь на миг.
— Полагаю, мы мало что знаем о другой части человечества, — сказала Клэр.
— Ну, я-то знаю, — вмешался Тоби. — Точнее, я знаю, что такое мелкая буржуазия. Я ведь и сам выходец из мелкой буржуазии.
Он понимал, что прикидываться ему давно уже незачем.
— У тебя просто снобизм навыворот, — объявила Клэр. — Представить себе не можешь, с каким важным видом ты это изрек.
— Гордиться тут нечем, но и стыдиться тоже нечего.
— По-моему, это даже как-то симпатично, хотя признаюсь, не могу представить себя женой шахтера, живущей где-нибудь в глухом углу Уэльса. А в Алеке просто бушуют гражданские чувства, правда, прорезались они у него недавно. Вот бы и мне. Но… «Погашенный я чек, разбитый человек и неудачник…» Ну и пускай, мне так нравится. Жизнь дается только раз, и прожить ее надо в свое удовольствие. А вот Алек все принимает близко к сердцу, потому и получает от жизни все меньше удовольствия. Не может заказать в ресторане авокадо, чтобы не подумать при этом о голодающих латиноамериканцах.
Ну, об Алеке на сегодня хватит, решил Тоби и переключился на Перчика:
— А как у тебя с гражданскими чувствами?
— Сам не знаю. Выполняю приказы, и все. Если они у меня и есть, эти самые гражданские чувства, я дам им волю когда-нибудь потом, в палате лордов. Папа до сих пор иногда бывает на заседаниях, но просто умирает там со скуки. Наверно, большую часть времени просиживает в баре. А я собираюсь посещать палату регулярно. Но все это в отдаленном, туманном будущем. Кстати, — он повернулся к сестре, — я познакомился с очень славной девушкой. Если в дальнейшем у меня возникнут на ее счет серьезные намерения, папа начнет волосы на себе рвать, и мама тоже. Она, видишь ли, немка.
— Пора все простить и забыть. По-моему, так, — сказала Клэр. — Но ты прав, предки взбесятся.
Перчик явно не был гурманом — он наложил себе еще жаркого.
— Ее зовут Аннелизе, прошлое у нее безупречное. Родители ее были антифашисты, эмигрировали из Германии в тридцать седьмом году и увезли ее с собой. Нет, они не евреи.
— А теперь это уже никого не трогает, — бросила Клэр.
Но сразу же после войны она вернулась на родину. А они — нет. Если у кого и есть гражданские чувства, так у нее.
— Перчик, мне кажется, это у тебя серьезно!
— Сам не знаю. Может быть.
— Ну и какая она?
— В ней нет ничего от белобрысой немочки. Темноволосая, ее можно принять за француженку или итальянку. Играет на рояле. Ты музыку любишь, Тоби?
Тоби в этот момент думал о Мейзи и, чтобы что-нибудь ответить, сказал, что любит, и даже очень, хоть это и не главная его страсть.
— Тебе надо купить проигрыватель, они сейчас есть у всех, — сказала Клэр. — Как-нибудь уж я разовью твой отсталый вкус.
И хотя Тоби знал, что сама она изысканным вкусом отнюдь не отличается и вполне может до конца дней не побывать ни на одном концерте, он страшно обрадовался: ведь она намекает на их совместную жизнь в будущем.
— А теперь пылающие бананы, — провозгласила Клэр. — Мое фирменное блюдо. — Но бананы перестали пылать еще до того, как она собралась их подать — Да что это мы? — обратилась она к брату. — Даже не выпили за здоровье Тоби. — Ну, поехали. За Тоби, за окружающее его великолепие, за его будущее.
— Gesundheit! — снова сказал Перчик.
Тоби почувствовал себя счастливым: Клэр принадлежит ему, стоит только протянуть руку; миляга Перчик готов видеть в нем шурина. А ведь ему мог достаться в шурины человек куда менее симпатичный. Но удовольствие было несколько отравлено смутным ощущением потери. Впрочем, разве мы не теряем почти все, что дает нам юность? Надолго ли удается сохранять ее дары, взбираясь вверх по лестнице? Ибо жизнь, считал Тоби, не пологий пандус, а лестница с крутыми ступенями. И каждую новую ступень нужно брать рывком. Вот такой рывок он и сделал только что, но оглядываться незачем, а то как бы не увидеть у себя за плечом Мейзи, ее изогнутые в улыбке губы.
— Ну вот, теперь на тебя нашел столбняк, с тобой это бывает, — сказала Клэр. — Слишком ты много думаешь.
— Но ведь и я изредка думаю, хотя известие это, возможно, тебя и удивит, — возразил Перчик. — Так что дай Тоби поразмыслить, над чем бы он там ни размышлял.
— Прошу прощения, — встрепенулся Тоби. — Днем мне размышлять не приходится, разве только о работе.
— До чего же сознательный, собака, а? — поддела его Клэр.
Перчик ухмыльнулся.
Вино (а оно было хорошее, Тоби покупал его сам, получив предварительно совет у Боба) слегка ударило ему в голову.
— Во всяком случае, вашего отца я не подведу.
Клэр вскинула брови:
— Нет, вы послушайте этого пай-мальчика! Ну, разумеется, не подведешь. Но при всем том, по-моему, не надо быть Эйнштейном, даже чтобы справиться с таким делом.
— А я говорю, не подведу.
Перчик зевнул.
— Он, наверно, рад будет это слышать. Но если отец что-нибудь делает для человека, то тут же об этом забывает, и я никогда не слышал, чтобы он потом о чем-нибудь его расспрашивал.
— Может быть, я выражаюсь высокопарно, — стал оправдываться Тоби, — но вот так я чувствую.
— В таком случае поменьше предавайся чувствам и размышлениям, не то мы заскучаем, — сказала Клэр — А хотим веселиться. Вот я и предлагаю: вымою сейчас посуду и мы…
— Я сам вымою, — перебил ее Тоби.
— Нет, сегодня вымою я, а потом мы все пойдем в пивной зал.
Она была сноровистая на свой лад: перемыла все тарелки за четверть часа.
— А теперь пошли, — потребовала она. — Хочу шуму, грохота музыкального автомата, толкотни.
Час шел за часом, и Тоби все больше пьянел. Он решил, что сегодня к Клэр не пойдет — да это и невозможно, ведь там остановился Перчик, — но непременно сделает ей предложение в ближайшие две недели. Торопиться незачем, вовсе незачем.
В пивном зале он рассказал им историю Боба и Риты. Клэр все это было уже известно, а Перчик заинтересовался — его вообще интересовало все на свете.
— Вот бедняга, заарканиться в таком нежном возрасте. Но по-моему, он неплохо выпутался.
— С Бобом все будет в порядке, — вдохновенно объявил Тоби: он вдруг словно обрел дар провидца. — Когда-нибудь он станет большим человеком. Вот увидите. Через несколько лет он будет членом Королевского[43].
— А что это за Королевское? — спросила Клэр, но ответа дожидаться не стала. Они с братом ушли за четверть часа до закрытия — очень здесь душно, сказала она, и потом Перчику надо встать на рассвете, чтобы поспеть на поезд.
Оставшись один, Тоби мысленно измерил расстояние от своего стула до стойки. Надо думать, ноги его не подведут, а впрочем, как знать. Он поднялся и обнаружил, что и в самом деле твердо держится на ногах. Ободренный этим открытием, он заказал еще кружку пива, последнюю. Да, набрался он здорово, а почему? Для него это вообще необычно, и что, собственно, послужило тому причиной сегодня? Ведь ничего неприятного с ним не происходит. Клэр и Перчик обходятся с ним дружески, приняли его в свой круг. А вот не показал ли он себя подхалимом по отношению к Ллэнгейну? «Я вашего отца не подведу», — он повторил это дважды, только по-разному. Но ведь это выражение самой обыкновенной благодарности, не более того. Беда в том, что, по сути дела, он совершенно не знает, как и на что они реагируют, Клэр и Перчик; на мгновение ему показалось, что брат и сестра — две золотые экзотические птицы и понять их так же трудно, как птиц. Но откуда возникло это сравнение? Ведь они такие простые, и потом — нельзя сказать, чтоб он был ими околдован.
