Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Когда же родители узнали, что Джолдасбеков стал ректором главного вуза республики, папа только и сказал:
– Все. Теперь Умирбек для нас недоступен.
Мама добавила по-казахски:
– Да поможет ему бог…
Джо получил полагающиеся к ректорству университетом регалии: его избрали депутатом Верховного Совета и членом ЦК. В кругу друзей его называли еще и Бульдозером, преподы и студенты слагали о ректоре легенды и мифы.
В третий раз суждено мне было встретиться с Джо спустя 28 лет. А пока…
Семь бед – один ответ.
Доктору оставалось на химии три месяца и он не нашел ничего лучшего, как провернуть аферу, жертвой которой пал джамбулский мент с супругой. Мент строил дом и нуждался в стройматериалах. Как Доктор вышел на его жену – отдельная история, только очнувшись после недельной пьянки, Доктор за два часа обдумал и разыграл как по нотам комбинацию.
Он жил в дом Абжана – мужа двоюродной сестры Кати. Зять работал корреспондентом на областном телерадио и среди его бумаг Доктор обнаружил старые бланки накладных. Щедрой рукой он навписал туда все
(от финской мойки с шифером до шпатлевки с обойными гвоздями), что просил достать майор городской милиции и пошел вместе с ним и его женой в Областную контору Госбанка. В приемной управляющего Доктор велел офицеру с супругой подождать, сам зашел в кабинет подчиненного дяди Бори. Представился банкиру племянником Сабдыкеева, позвонил домой, поговорил с Ситком и вышел. Вышел, показал накладные с закорючками и объявил:
– Все в порядке. Давайте деньги.
Если у мента и были до нырка Доктора в кабинет управляющего сомнения, то теперь их уже не было.
В операционном зале и состоялось прощание майора с семью тысячами. Доктор с деньгами удрал в Москву.
Мент не дождался Доктора и зашел к управляющему. Банкир не стал закладывать своего начальника. Сказал: да, заходил какой-то парень, кто он такой не знаю, зачем заходил? – о чем-то спросить.
В Москве Доктор куролесил месяца три и к исходу сентября объявился в Алма-Ате.
Домой он не приходил, пьянствовал и добывал деньги на пьянку по известному правилу "свой не свой – на дороге не стой". К примеру, снял куртку с Безрука, его мать пришла к нам домой. Ситок ей: "Сын мой взрослый человек, претензии не по адресу". Из ставших известных была еще история со свитером сына писателя Габбаса Жумабаева. Как и матери Безрука, супруге Жумабаева матушка посоветовала искать правды в милиции, которая и сама искала Доктора за побег с поселения.
Омир говорил мне:
– Вчера видел Доктора в умат пьяным возле "Кооператора". Несет что попало, грязный как, чушка.
Доктор пошел в разнос. Предательство начинается с беспокойства за себя. Я запаниковал.
– Мама, что делать? – капал я на мозги Ситку. – Доктор позорит нас.- и прибавлял. – Хоть из дома не выходи.
– Успокойся. Мы за него не отвечаем.
– Как не отвечаем? Он мой брат.
– Ну и что?
Понимал ли я, что мое нагнетание может иметь сильное действие?
Очень даже понимал и делал все для того, чтобы моим лицемерием, как следует, прониклась и мама.
Кроме Ситка спокойно воспринимали сводки о колдобродстве Доктора и Шеф с Джоном. "Набегается и вернется домой". – говорил Джон.
"Ладно Доктор вернется домой, если вернется вообще, – думал я, но как быть с побегом с поселения? За него Доктора посадят".
Вмешиваться в ход событий следует только тем, от кого что-то зависит.
Т р е п л е в (печально). Вы нашли свою дорогу, вы знаете, куда идете, а я все еще ношусь в хаосе грез и образов, не зная для чего и кому это нужно. Я не верую, я не знаю, в чем мое призвание.
Антон Чехов. Чайка. Комедия в четырех действиях.
Ситок любит индийские фильмы. Плачет и смеется на просмотрах.
"Индийские фильмы жизненные". – говорит мама.
"Чайка" странная пьеса. С одной стороны вещь по-своему жизненная.
С другой – малопонятная. Сюжет строится вокруг никчемности добродетели. Что важнее? Образ мысли или святость? И мнится, будто загадка пьесы в образе чайки – Нины Заречной. Но никакой загадки в чайке нет. Чайка та же ворона, только морская. Белокрылая ворона, что беспрерывным клекотаньем, тем же карканьем, предвещает массу неприятностей. Образы женщин в "Чайке" мало чем занятны. Покидая пределы придуманного ими мира, они становятся беззащитными, их занудная неприкаянность порождает столкновения, конфликты, головную боль у хороших людей. Дело не в том, что я не понял Чехова и что
Заречная восторженно глупа. Треплеву только кажется, что Заречная нашла свою дорогу. Чайка не помышляла о поисках дороги, ей суждено летать и летать над волной, пока наконец ее не решится кто-нибудь подстрелить.
Наиболее жизненным в пьесе получился Тригорин. Я наблюдал за известными писателями в Коктебеле и Дубултах и все они привиделись мне похожими на Тригорина. Такие же степенные, вальяжные, ко всему привычные, циничные и скучные.
Треплев тоже талантлив и скучен, но решает – кому быть на коне? – женщина. Подоплека здесь скрыта, как это может показаться на первый взгляд, не в предпочтительности для Заречной мишуры образа мыслей.
Проблема в том, что мы зря смеялись над Мао Цзе Дуном, который однажды сказал:
"Чем хуже – тем лучше".
Смене исторических вех предшествует смена властителей дум. Эпоха
Твардовского ушла в прошлое. Я давно внутренне готов принять образ мысли за святость, но помешали события в Чехословакии и Твардовский.
"Искренность всегда хороша, – думал я, – и "За далью даль" по прежнему со мной". В "Огоньке" напечатано письмо Алексеева,
Проскурина и других "Против кого выступает "Новый мир"? Коллеги обвиняли Твардовского в том, что для него важна чистота эксперимента, но не правда. Где правда? Для меня правда в "За далью даль". Правда в том, что Твардовский благословил Солженицына.
Жизнь коммунистической идее могло продлить только претворение в реальность теории перманентной революции. Если у человека не занята голова, тогда должны быть заняты руки. Это хорошо понимал Макар
Нагульнов. А вслед за ним и Фидель Кастро с Мао Цзэ Дуном.
Команданте и Председатель призывали никому не верить и играть в свою игру.
– Бе-ек! Привет! – звонил Бика.
– Ты куда пропал?
– Подходи. Расскажу.
Кроме Бики и Каната в доме Халеловых никого.
– На первое мая я и Канат кирнули… По дороге домой нас занесло во двор дома ЦГ. Попали в компанию каких-то сапогов… Парни и бабы… Слово за слово – хреном по столу… Базар-вокзал, Каната замкнуло… Он схватил кухонный нож и выстроил хозяина квартиры с гостями в коридоре у стенки… Ничего больше не было… Попугали и свалили с хаты. У входа в ЦГ свинтили нас менты. Короче, что почем и кто откуда выяснять, поздно. У Каната жена беременная… В РОВД я взял все на себя… Дали год… Пять месяцев оттрубил в тюрьме на
Сейфуллина, позавчера этапировали на химию в Сайрам… А утром я приехал домой.
Из магазина с пузырями вернулся Канат.
– Может я завтра поеду? – грустно спросил Бика.
– Нельзя. – Канат поставил бутылки на стол. – Припишут побег с поселения. Сейчас выпьем на дорожку и на вокзал.
Шеф дожидался моего возвращения от Бики злой.
– Опять поддал!
Я промолчал.
– Не трогай его. Пусть гуляет. – сказал Джон.
– Тебя кто спрашивает?! – еще больше разозлился Шеф.
– Говорю тебе – пусть гуляет. – Джон не отступал.
– Я тебе говорю: не лезь не в свое дело! – уже медленно, но с прежней злостью повторил Шеф.
Джон опустил глаза и ушел на кухню.
Пршло два дня и с Джоном произошла перемена. Он не отходил от окна в детской и что-то напевал про себя.
– Что? – спросил Шеф.
Джон взял сигарету, закурил.
– Да…- Джон широко раскрыл глаза и сказал. – Я погнал гусей…
Вызывайте скорую.
Глава 16
"Выткался над озером алый цвет зари…".
Двадцатого октября Доктор пришел домой пьяный в стельку. Дополз до кровати и сразу уснул.
Мама позвонила дяде Урайхану и за Доктором приехали из Советского
РОВД пожилой казах старлей и дружинник.
Офицер будил Доктора с минуту. Брат открыл глаза, обвел взглядом казаха с дружинником и, – что было хуже всего, – ничего не сказал и, молча поднялся с кровати. Что происходило со мной в эти мгновения, заметил старлей.
– Агасы ма?
Я кивнул. Молчаливая покорность Доктора не разжалобила Ситка.
Хотя она бы уже ничего не могла сделать, даже если бы и захотела защитить сына. После звонка к дяде Урайхану она уже не властвовала над событиями. Час назад я мог остановить ее и не было бы никакого звонка. Мог, но не остановил.
Сейчас я сознавал – позорит ли кто кого на самом деле? – какая это жалкая и бесстыжая подлость это самое мое спокойствие, что толкнуло меня на предательство Доктора.
